Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

Боярин Т. Н. Стрешнев в письме от 5 марта уведомляет Петра, что выедет из Москвы 10 марта и будет в Воронеже на пятой неделе поста. Тем, кто еще должен ехать в Воронеж, об этом сказано, и настоящая «кунпания» поедет в Воронеж скоро; распоряжения, касающиеся этого переезда по ведомству дворцов — хозяйственных отделений приказа Большого дворца, во главе которого стоял Т. Н. Стрешнев, и по Конюшенному приказу, которым управлял он же, сделаны и по дороге подводы под компанию изготовлены. Умер инженер Трузин-Рейнгольд Траузин, строивший таганрогскую крепость; в Таганрог нужен другой инженер, «каво изволение?», т. е. кого угодно царю назначить? О постройке Таганрога и о смерти инженера Т. Н. Стрешнев сообщал в качестве начальника Разряда, в ведомство которого был передан Азов с окрестностями. В приписке к этому письму особое сообщение:

«Торопецкой мужикъ въ письмахъ въ другой разъ подыманъ вчерашнего дня; худ гараздо, для того мало и подымали; стоит в прежнем своем неповиновении»[685]. Речь идет здесь, конечно, о торопецком посадском человеке Сергее Жукове, привезенном в Москву к розыску по делу о сокрытии им письма царевны Софьи к стрельцам по показанию стрельца Артюшки Маслова. Сообщение показывает, что Петр был в курсе этого розыска.

Из Воронежа Петр писал к «всешутейшему патриарху» Н. М. Зотову, который ответил ему с дороги, 16 марта. «Нашего достоинства сослужителю, — пишет Зотов, — и чести достойному, и поверенному в наших духовных секретных и домовых делех, осмотрителю и строителю, архидиакону Р. А., mir и благословение со всеми, при вас будущими. За люботщаливую вашу осторожность, чрез Иеремию священника посланную, ради ведомости о приезде нашем, сугубое восприимете благословение; мы же з Божиею помощию прибыли в Хлевино сего числа в вечеру. Желаю, дабы от вас уведомлен был, в котором месте с подобающею честию имате нас встретить, или нам поспешить ко святей литургии без церемоний, а за несколько поприщ того ожидать от вас буду, только б были вы во образе смирении, а перетдив (?) ни на ком бы не видал, да не лишени будете санов своих. При сем здравствуйте. Подворье ко обитанию нам и домовым нашим было б готово. Писано в Животинном нашею власною рукою. 1700-го марта 16 дня. Архидиакону нашему Петру»[686].

Из постоянных корреспондентов, с которыми Петр сносится письменно, когда он находится в отлучке из дома, видим еще Кревета. В его письмах находим поздравление с праздником Пасхи, описание медных солнечных часов, которые он подал в хоромы в Преображенском с приспособлением для определения разницы времени в разных городах; далее речь идет о парусных полотнах, изготовляемых на его фабрике, которые он мечтает поставлять даже на английские корабли; о досках, бревнах и горбылях, изготовляемых на его пиловальной мельнице; о пожаре на двух дворах в Немецкой слободе, близ двора полковника И. Чамберса на Яузе; о выезде в Воронеж Андрея Стельса; о болезни и выздоровлении близкого к Петру из младшей его компании некоего Степана Медведя с просьбой взять к нему доктора[687]. Капитан Преображенского полка И. Гуморт прислал Петру при письме проект углубления устья Дона посредством особых запруд, чертеж которых он представил; острова, лежащие в устье Дона, он предлагает назвать Малой Голландией[688]. Дьяк Оружейной палаты Алексей Курбатов пишет царю письмо с проектом подтверждения указа о венгерских кафтанах[689]. Дьяк Преображенского приказа Яков Никонов, которому Петр писал о передаче из Преображенского приказа в Поместный судебного дела Хилковых с Прозоровским, отвечает ему: «Мой государь милостивый. Изволил ты, государь, ко мне писать, чтоб немедленно отослать в Помесной приказ дело Хилковых с Прозоровским. А того, государь, дела в приказе нет; отнес то дело при себе князь Федор Юрьевич на Потешный двор и положил в полату, где тайные дела и денежная казна, в которую кроме его нихто не ходит, и, запечатав, замкнул и ключ той полаты взял к себе. Поволишь ли, государь, мне в ту полату для взятья того дела сходить? При сем Якушка Никонов челом бью. Вручить честно господину бомбандиру»[690].

Из-за границы пишет находящийся в Берлине для обучения князь О. Щербатов, сообщая о ходе своих занятий: «Только язык нас немного зареживает. А что до геометрии надлежит, то мы ее несколько разов прошли», и просит разрешения, не ограничиваясь частными уроками в Берлине, поехать в Кенигсберг, побыть несколько недель в тамошней высшей школе, чтобы кто не подумал, что русские молодые люди «выучили свои хитрости украдкою у приватного человека»[691]. О пожарных трубах, которые Петр желал добыть из-за границы от Витзена, он пишет еще 21 марта голландцу Кинциусу, ставшему русским агентом для разного рода поручений торгового характера в Голландии[692]. Петр пишет также и самому Витзену, пересылая ему «драгоценное честное портище», т. е. кусок ценной материи, на что Витзен отвечает письмом с выражением благодарности от 6 апреля нового стиля[693]. О делах совсем уже домашних, относящихся к личному домашнему хозяйству Петра, извещает его и просит распоряжений сержант Афанасий Протасов, вероятно заведовавший его Преображенским двором: «Известно тебе, государь, буди: на дворе твоем все здорова. По письму твоему, государь, что изволил мне, рабу своему, писать о ренском, чтоб прислал Тихон Никитичь, и он послал, да сулеек (бутылок) пятьдесят порожих, да доску каменою, что пишут. Изволь, государь, приказать отписать в старом холодном погребе пиво молодое ставить укажешь ли? И о том мне приказу не было, а без приказу как поспеют пива, ставить опасен гневу. Изволь, государь, приказать отписать. Раб твой Афонька Протасов многократъно челом бьет. Марта в 5 день»[694].

От важнейших вопросов международных отношений, от союзов с иностранными державами до вопросов о пятидесяти пустых бутылках и о пиве в холодном погребе. Какой разнообразный калейдоскоп лиц, фактов и вопросов заключает в себе переписка Петра за время пребывания его в Воронеже весной 1700 г. Сюда надо прибавить еще церковные дела, которые также не остаются вне поля его зрения, и Петр продолжает править высшими церковными делами из Воронежа, как правил ими в Москве. Ему непосредственно или через посредство приближенных лиц пишет патриарх, испрашивая его распоряжений. Тогда возникли два дела, касавшиеся высшей церковной иерархии. Перед отъездом из Москвы царь, навещая больного патриарха, приказал ему не отпускать из Москвы пришедшегося ему по душе игумена Николаевского киевского монастыря Стефана Яворского, а посвятить его в архиереи на какую-либо недалекую от столицы епархию, как только такая освободится. Вскоре освободилась рязанская и муромская митрополия, и патриарх, исполняя царское повеление, намеревался поставить на нее Стефана, но в этом встретил препятствие со стороны самого предназначенного кандидата. «Егда твое величество, — писал Адриан царю в Воронеж 17 марта, — благоволил еси, по милости твоей царской, нынешняго времени меня, старца немощна, посетити и притом изволил глаголати: ежебы киевского Николаевского монастыря игумена Стефана Яворского, иже прислан в царствующий град от киевского Варлаама митрополита в делех своих их просительных, зде в Великороссийской стране, где прилично, не в дальнем разстоянии от Москвы в епархию посвятити во архиереи, и наша мерность о том тщание имехом. И сего ради, по твоему, государскому, изволению и по смотрению нашему, ему, игумену, из Москвы в Киев ехати не велено до указу, донелиже обыщется где место архиерейства праздное и приличное».

Далее патриарх рассказывает, что в первых числах марта митрополит Рязанский Авраамий по болезни оставил свою епархию и удалился на житье в рязанский Солотчинский монастырь. Патриарх уведомил Стефана, что ему назначено быть рязанским митрополитом. «И он нам скуча много челобитьем своим, чтобы его ныне отпустити в Киев токмо побывать ради нужд его и весною хоте, управився тамо, приехати». Но патриарх его не отпустил и 15 марта послал к нему возвестить, чтобы он готов был на 16-е к наречению в архиереи. Посланному игумен сказал, что повинуется и «в послушании готов будет». Однако утром 16 марта, когда архиереи собрались по обычаю в патриаршую Крестовую палату для наречения и послали за игуменом на Малороссийское подворье, где он стоял, то посланные на подворье его там не нашли; он уехал в Донской монастырь. Патриарх посылал и туда за ним дважды и велел его взять. Между тем в течение двух часов шел благовест. Но он, игумен, «всяким образом архирейства отреклся и из монастыря в собор не поехал к нам, преслушав нас и введе во оскорбление неповиновением своим». Патриарх велел не выпускать его из Донского монастыря до государева указа. Сообщая о таком происшествии, Адриан в заключение испрашивает царского указа об отпуске Стефана в Киев, о посвящении на рязанскую епархию и о «преслушании» его, патриарха.

В том же письме патриарх сообщал царю о происшествии с другим митрополитом, Игнатием Сибирским, проживавшим тогда в Москве и обнаруживавшим явные признаки умопомешательства, о чем со своей стороны, как мы уже видели, писал царю начальник Сибирского приказа Виниус. «Марта сего в 16 день, — пишет патриарх Адриан, — митрополит сибирский пришед ко мне в келию, яко обезумився зело, неистовыми словесы мене в лице оскорби и в досаду злословил без всякие правды; а от мене выбежав из келии во Крестовую палату, архиереев на нарицание тогда сшедшихся имущего быти архиерея (т. е. на наречение Стефана Яворского) вельми бесчестными словесами поругал; также и домовых моих людей священного чина и служителей поносил нелепыми укоризнами и в Крестовой всем людем сотворил смущение и зазор великий архиерейской чести». За такое бесчинство патриарх запретил его в священнослужении и не велел ему съезжать с подворья «да уцеломудрится и в разум придет». Однако он на подворье при всем народе «посланному еще больше всякой непристойной нелепицы наговорил, что не токмо писати, но говорити не подобает, да и слушати нас, говорил, не хочет ни в чем и что он никого не слушает. И в людех какова не учинил бы смущения и сумнения тебе, государю, и каковые досады не принес бы, зело опасно. А на его подворьи беречи, чтоб не съезжал с двора без твоего, великого государя, указу служивых людей не дают. А он, митрополит, в недоумении своем, преслушав наше отеческое ему прещение и что служивого караулу несть у него, в вечернее пение в Крестовую нашу палату пришед, еще брань и смущение многое учини и непристойно много говори. По доношению же нам от стоящих в пении вечерни наших служителей, за таковое его бесчинство и нелепый крик велехом свести в нашу хлебню и оттуду в Чудов монастырь в келию, и велели его тамо в бережении держать и каковое его будет исправление, впредь неизвестно. Пожалуй, государь, аще он сие во уме творит, оборони мене от него и чтоб архиерейский чин в поругании не был; аще ли во изумлении от чего либо, впредь имамы возвестити. И о сем, благочестивейший царю, благорассуждение и повелительное смотрительство изволь сотворити»[695].

Петр медлил ответом по этим двум делам, и 1 апреля патриарх писал в Воронеж нескольким приближенным к царю лицам: А. Д. Меншикову, Т. Н. Стрешневу, Ф. А. Головину, также и «всешутейшему патриарху» Н. М. Зотову с просьбой напомнить царю о своем донесении от 17 марта[696]. Т. Н. Стрешнев уведомил патриарха о царской воле через думного дьяка Г. Ф. Деревнина. «И по тому известию, — пишет ему патриарх от 7 апреля, — во имени Господни, киевского Николаевского игумена Стефана Яворского в рязанскую митрополию в митрополиты посвятихом сего апреля в 7 день в неделю». В Дворцовых разрядах читаем: «Апреля в 7 день в неделю Фомину в соборной церкви Успения Пресвятые Богородицы повелением великого государя царя (т.) и по благословению великого господина святейшего кир Адриана, архиепископа Московского и всеа Руси и всех северных стран патриарха, поставлен преосвященным Трефилием, митрополитом Сарским и Подонским в Переславль Рязанской в митрополиты из Киева Николаевского монастыря игумен Стефан.