Хозяйка болот

36

15 апреля

Сегодня день закрытия деклараций, и Фил сходит с ума на работе. Я уплатила свои налоги еще в феврале, потому что они простые, и я стараюсь не смотреть на них дольше, чем это необходимо.

Пишу Тео, чтобы перенести ожидаемую дату моего возвращения на двадцать третье апреля. Текстовые сообщения позволяют не слушать разочарование в голосе босса, спасают от очередного упоминания Хью Адамсона и его крайнего срока, от разговоров о пещерах и подземных водах и от ощущения контролируемого, но ощутимого страха перед бюрократическими паразитами, пытающимися сожрать наше любимое учреждение изнутри.

Я также заплатила за еще одну неделю в квартире. В Таллахасси переизбыток жилья, поэтому друг Роджера Чарли счастлив получить мои деньги за аренду, даже если она временная.

Готовлюсь вернуться в Вашингтон на следующей неделе, встаю рано, приступаю к работе, придерживаюсь списка и борюсь с отвлекающими факторами. Я слишком занята, чтобы навещать мистера Хэпстеда в похоронном бюро, хотя Фил будет спрашивать и мне придется лгать.

В маленькой студии в музее утреннее солнце окаймляет закрытые римские шторы. У змеешейки, птицы под номером девять в списке Эстель, длинная изогнутая шея, торчащая из воды, как перископ, и заканчивающаяся острым, как рапира, клювом. Остальная часть тела погружена в воду. Я закрашиваю черным змеевидную шею, а затем рисую дуги в воде, передавая движение вперед. «Птица-змея», – шепчу я, но слышу папин голос.

– Птица-змея на десять часов, – указывает он.

Я резко повернула голову, и косы ударили меня по лицу. Перед зарослями плавающих сорняков маячил какой-то заостренный черный садовый шланг, который уходил в воду и исчезал из виду.

– Как она может так долго задерживать дыхание? – спросила я.

– Загадка природы, дорогая. Она может плавать, как рыба, летать по воздуху и ходить по земле. – Папа кивнул на место, где исчезла змеешейка. – Будь я птицей, я бы хотел стать ей.

Вынырнул острый клюв с нанизанной на него извивающейся рыбой.

– Видишь ли, Лони Мэй, она лучший рыбак, чем мы оба вместе взятые. – Папа подмигнул. Он знал, что лучше я буду рисовать, чем ловить рыбу. И он бы предпочел рыбалку чему-либо еще. Папа намотал леску и потянулся за блесной, сияющей, как призма. – Пора и нам обедать. – Он положил удочку вдоль каноэ, взял корзину для пикника и протянул мне бутерброд в вощеной бумаге. Ветчина и сыр с соленьями. Он развернул свой. – Какая хорошая женщина твоя мама, заботится о нас, даже когда мы убегаем и бросаем ее одну. – Папа махнул сэндвичем. – Она позаботилась о том, чтобы нам не пришлось нырять за едой.

Я посмотрела мимо папиных морщинистых глаз и увидела, как змеешейка садится на ветку и глотает добычу.

На моем чертежном столе черная бусинка глаза, блеск воды вокруг змеешейки, птицы-змеи моего отца. Папа был не просто гостем на болоте, он стал частью этого места. Птицы, лавровые деревья, мангровые заросли были друзьями, с которыми он вырос. Его корни тоже уходили под эту воду.

И к той воде он вернулся.

Я оставляю рисунок незаконченным и беру ключи. Не хочу врать брату и избегать отвлекающих факторов. У меня есть вопросы, на которые нужно ответить. Я хватаю свою сумку и готовлюсь нарушить старый обет.