Хозяйка болот

61

9 мая

В Вашингтоне у меня есть любимая скамейка у фонтана в саду скульптур Национальной галереи. Сегодня я укрываюсь там понаблюдать, как восемь дуг воды медленно поднимаются с края. Они растут вместе, пока не становятся едва ли выше деревьев, а затем неуклонно сокращаются почти до ничего. И все повторяется снова. Открытый альбом лежит на моих коленях, но я не рисую фонтан. Несколько страниц подряд изображен человек, его ударили, он крутится и падает, кровь брызжет чуть ниже уха.

Когда все закончилось, Лэнс Эшфорд отвез нас с Хизер обратно к Филу. Я оставалась с ней, пока она не попала в родные стены и я не уверилась, что по крайней мере физически племянница в порядке. На пороге дома Лэнс сказал мне: «Теперь, Лони, не покидай город».

Но я уехала. Лэнс и другие могут подумать, что я убежала от правосудия, но нет. Я проехал четырнадцать часов подряд на автопилоте, пока не попала в утренние пробки на 14-й улице. Слева от меня в своей ротонде маячит Томас Джефферсон, и солнце отражается от поверхности купола. Я не убегала. Мне надо было появиться на работе. Вернуться к десятому мая.

По дороге в кабинет Тео я прошла мимо Хью Адамсона, начинающего политического оперативника, который с радостью считал дни, пока я не попаду в его личную таблицу на уничтожение.

– Доброе утро, Хью, – поздоровалась я с улыбкой.

Он сдвинул брови.

В кабинете Тео я бросила на стол стопку рисунков.

– Вот тебе твоя вода.

– Ты вернулась! – вскинулся он.

– В какой-то мере.

– Не говори загадками, Лони. Я тут два месяца промучился с жадными фрилансерами, а твой ящик входящих переполнен.

– В некотором роде. – Я повернулась и направилась в свою студию с разложенными по полочкам красками.

– Погоди. Пока никуда не ушла, сядь и объяснись. – Он пригладил усы и откинулся в кресле.

Мой взгляд пропутешествовал от его головы к стене.

– Тео, пожалуйста, дай мне минуту освоиться.

Я пошла в свою студию, взяла пустой альбом и приехала прямо сюда, к фонтану.

Переворачиваю страницу, оставляя позади ужасные картины, и начинаю рисовать восемь совершенных дуг, двойной ряд лип позади них и аккуратно подстриженный круг, который обозначает границу фонтана.

Но я царапаю его карандашом, нарушая совершенство пропорций и делая круг неравномерным. Он становится заросшим прудом, кишащим куропатками и длинноногими птицами. Порхают зимородки, а водную гладь тревожат шилохвосты. В дальнем конце даже виднеется начало плотины, над ней выглядывает голова бобра. Пение цикад наполняет мои уши. Вскоре на липах повисает мох, из воды торчат кипарисовые корни, а на дальнем берегу, в дымке утреннего тумана, обретает форму мужская фигура, без рубашки, в комбинезоне, рот чуть изогнут в мягкой улыбке.

Что-то проносится над головой. Я роняю карандаш и провожу рукой по волосам. Не нарисованный, а очень даже живой голубь приземлился на краю фонтана и выдернул меня в реальный мир.

Струи фонтана все продолжают свой рисунок. Границы бассейна твердые. Я здесь, где мне место. Я вернулась к сроку, на работу, о которой всегда мечтала. Я вернулась в объятия моей обширной смитсоновской семьи и к упорядоченному существованию в Вашингтоне, округ Колумбия. Все в порядке. Это моя жизнь.

Так почему же, если мой рисунок всегда говорит правду, эта страница в альбоме показывает лишь дикую природу, змей, аллигаторов и волны на воде?

Ветер дует с той стороны бассейна, кожу покалывает. Я смотрю вверх.

Ко мне быстро движется человек с большим животом и в ковбойской шляпе. Если Шаппель не может убить меня, его соучастник, Элберт Перкинс, может. Я встаю и ныряю к проспекту Конституции и толпам, которые могут замедлить преследователя.

– Извините, – говорю я. – Прошу прощения. – Пробираюсь мимо туристов с маленькими детьми, ребят со скутерами, смеющихся бабушек.

Добираюсь до музея и прокладываю дорогу через многолюдные экскурсии. Оглядываюсь через плечо, когда прохожу под зеленой черепахой в натуральную величину и спешу мимо острых рыбных костей выставки древних морей. Подхожу ко входу в задние коридоры сразу после открытых челюстей гигантской акулы и ищу в сумке ключ-карту. Где же он? Ковбойская шляпа маячит над толпой, направляясь в мою сторону. Я шарю рукой среди своих вещей и наконец нащупываю карту, прямоугольную и гладкую. Прикладываю ее к сенсорной панели и – бип! – оказываюсь за запертой дверью. Выглядываю сквозь небольшой стеклянный прямоугольник и вижу, как шляпа продолжает двигаться ко мне. Это действительно Элберт? Я не остаюсь узнать. В лабиринте коридоров выбираю маршрут не к птицам, а к растениям.

Делорес Константин сидит за своим столом в окружении ботанических книг, как и всегда, закрученный шнур телефона тянется от аппарата до ее уха. Она вешает трубку, и я выпаливаю:

– Делорес, срочно скажи мне, что делать!

Делорес смотрит мимо меня. Я поворачиваюсь и вижу высокую, улыбающуюся женщину.

– Лони, познакомься с моей дочерью Обри.

– Ой. Привет-привет.

Обри энергично пожимает мне руку.

– Рада знакомству.

Я поворачиваюсь к Делорес. Никогда не видела, чтобы та сияла, но ее щеки розовые, и иного слова для описания лица подруги нет.

– Я беру отгул, – объявляет она, – и мы идем в Музей авиации и космонавтики.

– Подожди, Делорес. Ты берешь выходной?!

– Все когда-нибудь случается впервые, Лони. Обри объяснит мне, как работают все эти машины. – Сияние Делорес чуть гаснет, зато появляется на лице ее дочери.

– Мама, уборная слева или справа? – спрашивает Обри.

– Слева.

Гостья выходит.

– Она пришла! – полушепотом восклицаю я.

– По делам, но все же.

– И вроде… все хорошо. Как ты…

– Во-первых, я пошла навстречу, пока могу.

– А во-вторых?

– Решила приберечь советы для тех, кто о них просит. Вот как ты. Так с чем тебе так срочно помощь понадобилась?

Я смотрю на свой открытый альбом, где царит болотистая, рычащая, влекущая неразбериха, – и понимаю: Делорес не скажет мне ничего такого, чего я сама уже не знаю.

Я должна вернуться.