Хозяйка болот

33

Фил ждет меня в F&P, буквы на самом деле означают «Фрэнни и Пит». Фрэнни по-прежнему сидит на мягком табурете и ведет кассу, но раньше она расхаживала в белых туфлях на резиновой подошве, выкрикивала заказы Питу и искренне называла каждого ребенка «милый», прежде чем принести карамельное мороженое или печенье с соусом.

Фил кладет острую горчицу на тарелку рядом с жареной печенью и луком. Стоит ли сказать брату, что в печени самый высокий уровень холестерина из всех продуктов? Я смотрю на свою жареную рыбу без всякого желания есть. Фил нарезает лук, лепит его горчицей на кусок печени и укладывает все это в рот. Кто вообще так делает?

И вдруг меня озаряет. Именно так ел папа: квадратик мяса, мазок пюре, кусочек морковки. Чтобы вкусовые рецепторы могли прочувствовать все одновременно. Видимо, привычка передалась Филу на генетическом уровне. Он поднимает голову и видит, что я улыбаюсь.

– Что?

– Ничего.

Брат проглатывает свои три группы продуктов.

Я выдавливаю лимон на свою рыбу.

– Так… ты пригласил меня на обед из братской любви…

Он широко улыбается.

– Конечно. – Фил делает паузу, затем погружается в тему. – Но еще я думал о кошельке и об этом парне, Дэниеле Уотсоне. – Он не произносит слова «папа».

– Верно. Ну, миссис Уотсон захлопнула дверь перед моим носом.

– Хм. – Он отрезает новый кусок мяса и начинает собирать еще одну небольшую горку. – Интересно, не захочет ли мистер Хэпстед из похоронного бюро что-нибудь добавить. – Брат кладет в рот печень-горчицу-лук.

По сей день я стараюсь избегать похоронного бюро.

– Нет, нет… никакого допроса и все такое. – Он жестикулирует вилкой.

– Боже, Фил! Хэпстед? Извини, но… ты не помнишь, как это было ужасно.

– Верно, Лони. Ты избегаешь всего, что ужасно.

Вот вам и братская любовь. Я откладываю вилку, чтобы не использовать ее в качестве оружия.

Но он смягчает тон.

– Все в порядке, – говорит брат. – Не беспокойся. Я пойду поговорю с ним.

Я смотрю на несъедобную еду в моей тарелке. Бог знает, что мог бы описать мистер Хэпстед. Промокшие карманы, тяжелые предметы.

– Нет, – быстро говорю я. – Я пойду.

Он поднимает взгляд от своей тарелки.

– Сама? Но ты только что сказала…

– Я передумала…

Его глаза бегают по моему лицу.

– Вы с Тэмми постоянно говорите мне, что я не выполняю свою часть работы. Вот и выполню.

Полная и абсолютная ложь. Я совершенно не хочу идти в похоронное бюро. Я ненавижу это место с такой силой, что даже не могу описать. Но так мой беззаботный младший брат не узнает того, что может накрыть его жизнь пагубным серым туманом.

Фил подносит салфетку к губам и говорит: «Отлично, Лони. Спасибо».

Мой младший брат может быть жутко надоедливым, и тем не менее одна искренняя улыбка наполняет меня счастьем.

Снаружи мы прощаемся, он переходит улицу и открывает дымчатую стеклянную дверь в свой кабинет. Едва брат исчезает, я вижу, как по тротуару идет «свирепый торнадо» и явно целится в меня. Узкая юбка и каблуки ничуть ей не мешают.

Подойдя достаточно близко, она говорит:

– Лони! На пару слов.

– Тэмми, как дела? – пытаюсь я поиграть в вежливость.

Она ведет меня за угол, чтобы нас не было видно из окон Фила.

– Вы пытаетесь узнать что-то о Моне Уотсон? – Тэмми стоит рядом со мной, ее прическа развевается на ветру. – Она моя клиентка.

О, отлично, невестка злится, потому что я докучала ее подруге.

– Послушай, Тэмми…

Она понижает голос.

– И я могу узнать от людей почти все, пока делаю им прически.

– Серьезно?

– Мона ходит к нам каждую неделю. Помыть и уложить. Фил сказал мне, ты ходила к ней домой, но так информацию не узнаешь. – Она растягивает слова. – Мои методы намного тоньше.

– Спасибо, Тэмми, но…

– Если документы подделали, Фил хочет знать. И я тоже, – говорит она.

– Тэмми, я бы предпочла…

– Не докопаться до сути? – Минуту смотрим друг на друга. Она потеет под слоем макияжа.

– Гм… хочешь прогуляться? – говорю я. Мы сворачиваем в сторону парка, и Тэмми не отстает от меня в своих высоченных босоножках.

– Если ты боишься, что Фил узнает о твоем отце что-то лишнее, позволь, уточню: слухи ходят с тех пор, как я была маленькой. – Она замолкает, продолжая идти. – Фил никогда не говорил об этом. Но моя собственная мать за неделю до свадьбы посоветовала мне подумать, что я делаю, ведь сын самоубийцы может пойти и сделать это же с собой. Я велела ей засунуть ее мнение подальше, Фил – мой парень, и я больше ни за кого на всем свете не вышла бы замуж.

Неожиданное признание. Я смотрю, как ее ноги и мои движутся по тротуару, сандалии и кроссовки, в такт. Останавливаемся, уже не в тени зданий.

Тэмми касается моей руки острым наманикюренным пальцем.

– Ты думаешь, только ты можешь защитить своего брата от правды, какой бы она ни была, о вашем отце, но я тоже не хочу, чтобы Фил узнал плохие новости!

Ее челка на самом деле влажная.

– Я за то, чтобы положить конец этим слухам раз и навсегда. Теперь, первое, – считает она на своих длинных ногтях. – Маловероятно, что твой папа просто выпал из лодки. Второе, мы надеемся, что он не выпрыгнул. Третье, если была какая-то грязная сделка, кто-то в этом городе в курсе. И четвертое, если новости плохие и мы не хотим, чтобы Фил узнал их в суде, нам с тобой лучше работать вместе и побыстрее.

Я смотрю на ее четыре поднятых пальца.

– Как насчет такого? Ты копаешь, где можешь, я делаю, что могу, и, может быть, мы сумеем выяснить всю грязь раньше, чем это сделает Фил, – предлагает невестка.

Я выхожу в парк, где каблуки Тэмми увязнут, и направляюсь к своей машине.

– Хорошо. Увидимся позже, Тэмми. – Я пытаюсь сбежать, но также пытаюсь приспособиться к новому миру, в котором моя невестка хочет мне помочь.

Езжу по городу, пытаясь переварить то, что сейчас услышала. Если бы я только могла выяснить, где находится улица Задранных носов, я бы нашла эту Генриетту и все узнала. Недолго думая, проезжаю мимо похоронного бюро. Это просто здание с колоннами. Место не может навредить мне. Но я ускоряюсь.

Вернувшись в свою скудно обставленную квартиру, я слышу тихий намек на гром. Выключаю кондиционер, открываю все окна и ложусь на кровать подумать. Ветер хлещет и хлопает жалюзи, поднимая волоски на моих руках. Что, если я выполню просьбу Фила и пойду к Хэпстеду? Моя неприязнь к тому месту старая и глубокая. Последний раз, когда я оказалась там, мне было двенадцать, и я поклялась, что больше никогда туда не зайду. Ветер снаружи сменяется дождем, как в тот ужасный день в том ужасном месте.

– Посмотри на Лони, она такая смелая, – говорит мама моего одноклассника. Я разглядываю коричневую окантовку на воротнике ее платья. Моя мать пожимает ей руку. С другой стороны гроба в почетном карауле стоит офицер.

Дама из церкви говорит моей маме: «Ваша старшая дочь – такое утешение для вас». Каждый взрослый в городе проходит мимо. «Помоги маме с ребенком», – шепчут они, как будто я этого не знаю, как будто Филипп не сидит у меня на бедре.

Следующим идет длинный и угловатый мистер Зенон: «Какой большой девочкой ты стала». Позади него невысокая, коренастая Джолин Рабидо, ненамного выше меня, и она говорит ему: «Она теперь вовсе не девочка, а барышня». Я сидела на дубе и слушала, как Джолин советовала моей матери, что со мной делать, как заставить меня не сутулиться, что пресечь в корне. В основном она вызывает у меня чувство неловкости, но теперь говорит: «Я горжусь тобой, ты сильная. Твердый орешек – вот кто ты». Она приглаживает мои волосы, и они прилипают к моей потной голове.

После слов Джолин Рабидо я думаю: может, я смогу выдержать все эти «крепись» и «не плачь», добрых соседей и все, что они говорят мне, все, что они говорят моей матери. «Он был настоящим сокровищем», «сочувствую вашей утрате» и просто зов мамы по имени. Рут. Некоторые только это и говорят. Работники рыболовства и другие офицеры, все при параде, кладут руку мне на голову, на плечо. Они могли помочь.

Но нет. Я хочу спросить их: папа утонул, но как так вышло?

И что значит разговор, который я подслушала на лестнице? «Он вел себя странно дома? Хандрил?» Объясните мне! Однако они ничего не говорят, и я тоже.

Сажаю Фила в коляску. Он начинает кукситься, через минуту все учуют запах подгузника, а значит, я могу покинуть эту ужасную комнату. Кладу руку на коляску и толкаю ее прочь.

Люди в очереди грустно улыбаются, когда я прохожу мимо. Если бы они только знали, что и тут от меня проку нет. Мать сказала мне сегодня утром: «Можешь хотя бы в тот день, когда мне действительно нужна твоя помощь, сделать что-то как надо!»

В дверях похоронного бюро стоит человек, который купил моего орлана, мистер Барбер. Он не подходит утешить мою мать. Так и маячит в стороне от остальных и сердито смотрит на сцену. Не успеваю я дотолкать до него коляску, как он поворачивается и уходит.

В ванной Филипп воет, пока я его переодеваю. Я бы тоже хотела взвыть.

Мне липко и жарко, и я просто хочу пойти в болото с моим папой. Вот когда все произошедшее становится реальным.