Хозяйка болот

46

28 апреля

Рано утром я встаю с постели, чтобы добраться до своего альбома. Сижу на полу, подтянув колени к груди, опираюсь спиной на матрас и рисую голубую цаплю, летящую по небу и защищающую свою территорию. Самые чистые изображения приходят во сне, и мне нужно успеть поймать их, прежде чем они исчезнут. Пока рисую, вспоминаю старую сказку, которую рассказывал отец. Неудивительно, что фея болота превращалась именно в эту птицу. Оперение цапли благородного синего цвета; переливчатые, вытянутые крылья – будто царственно простертые руки.

После того как отец умер, каждый раз, когда мне случайно попадалась голубая цапля, я загадывала желание. Она могла пересечь эту невидимую линию между миром живых и миром духов? Так пусть вернет мне папу. Это благородное желание, не так ли? Пусть ставит любую задачу, просит любую жертву, я готова. Когда я поняла, что ничего не выходит, то стала мечтать: вот бы птица передала ему весточку, как я скучаю по нему и думаю о нем каждый день. Можно же? Единственная непосильная задача, которую мне пришлось выполнить, – это жить без отца. Затем я изменила формулировку: вот бы получить от него ответ.

После долгих лет молчания я забросила мечты. Занялась другими неволшебными птицами, которые не выполняют желаний, птицами, которых я могла запечатлеть на бумаге или дереве. В музее есть чучело голубой цапли, но я никогда не ходила к нему, никогда не трогала, не рисовала ни одной и не буду. И все же вот она, живая, царственная цапля в моем альбоме.

Спина начинает болеть, поэтому я поднимаюсь с пола и одеваюсь.

Включаю телефон и вижу пропущенный звонок от Делорес. Интересно. Набираю ее.

– Делорес, ты мне звонила?

– Привет, Лони. Да. Я разговаривала с твоим боссом, – начинает она. – Он беспокоится за тебя.

– Да, я тоже за себя беспокоюсь. Но не волнуйтесь. Я здесь почти закончила.

– Двух недель не хватило, да? – В трубке шуршит: подруга опять что-то делает параллельно.

– Делорес, ты позвонила поехидничать?

– Вообще нет, но почему бы и не да.

– Ну…

– Если ты почти все, это хорошо. А твоя мама знает, что ты уезжаешь?

– Я ей постоянно напоминаю.

– И что она говорит? – Щелкают клавиши.

– Начинает давить на совесть.

– Все мы это любим, не так ли?

– Уж ты явно не поступала так с дочерью. – Разговор выходит куда более личным, чем обычно, но сказанного не воротишь. Может, дело в расстоянии, может, в телефоне, может, приятно слышать знакомый голос Делорес, но я захожу за черту. – Вот в чем беда: моя мать никогда не остановится и не спросит, что для меня важно, что я люблю.

– А ты ее спрашивала?

Я замираю.

– Вот что я тебе скажу, Лони. Как мать я, конечно, наделала ошибок. Знаю, трудно представить, но так и есть. Уверена, что и твоя мама тоже. И возможно, она о них сожалеет. Но если она решит приблизиться к тебе каким-то образом, ты тоже должна открыть дверь ей навстречу.

– Хм. – Делорес давала мне советы о карьере, но никогда не затрагивала личную жизнь. Учитывая, как повернулись наши судьбы и как редко мы об этом говорим, лучше послушать.

– Делорес, а чем занимается твоя дочь?

– Э… вроде что-то разрабатывает для спутников. Да, точно.

– В Калифорнии?

– Угу. А что?

– Просто интересно стало.

– Она всегда была звездочетом. Плевать хотела на хлорофилл и фотосинтез, которые вечно занимали мою голову. Она ненавидела мою работу.

– Потому что та отняла у нее тебя?

– На самом деле она никогда не уточняла.

– Хм. Слушай, недавно я кое-что прочла о звездах. В одной из тех книг, которые ты мне переслала через абонемент. Может, вам с дочерью пригодится. Хочешь послушать?

– Валяй.

Я нахожу и просматриваю записи, которые сделала в тот день в библиотеке.

– Вот. Парацельс полагал, что каждое растение есть земная звезда, а каждая звезда – это небесное растение.

– Кучеряво написано.

– Да, но, возможно, вы найдете что-то общее.

– Ладно, мне пора, Лони. Свяжись с отделом кадров, хорошо? И дай им отчет о проделанной работе. Тео боится, что ты не уложишься в срок.

– Спасибо, Делорес. Ты супер.

– Точно. Пока.

Я плюхаюсь на кровать и смотрю в потолок. Делорес позвонила из практических соображений. Но мне нужно последовать и другому ее совету.

«Уважь свою мать. Встреть на полпути. Открой дверь».

Я встаю, беру несколько книг, которые пометила стикерами, чтобы прочитать Рут, запихиваю их в сумку и выхожу за дверь. Что-то хрустит под ногами. Я стою на корме для птиц. Дорожка начинается от моей квартиры и спускается вниз по ступенькам. Что за черт? Я иду по следу, выхожу в фойе и дальше по длинной дорожке на улицу. Цепочка чуть прерывается на бетоне, где ей успели поживиться птицы, но потом линия становится толще, и я иду по ней до самого тротуара, где она заканчивается у моей машины. Лобовое стекло все в мыле, на засохшем белом налете написано: «ВАШИНГТОН, ЖДИ МЕНЯ!» На заднем стекле коричневая пленка. Я наклоняюсь и принюхиваюсь. Кто-то размазал дерьмо по моему окну.

Взлетаю по ступеням ратуши и хлопаю дверью полицейского управления Тенетки.

– Лэнс Эшфорд здесь?

Он подходит к стойке регистрации.

– Я хочу получить запретительный судебный приказ, – заявляю я.

Он подводит меня к своему столу и усаживает.

– Ладно, Лони, успокойся. Кого нужно отвадить? – Лэнс поднимает одну бровь.

– Нельсона Барбера, вот кого! Он сумасшедший.

Лэнс достает форму из вертикальной папки.

– Этот человек напал на тебя или посягнул на личность?

– Нет, но он угрожал мне ножом. – Я рассказываю о странном следе из птичьего корма и текущем состоянии моей машины. Напоминаю о дохлых голубях и меле. – И не забудь про дыру в заборе моего брата. Тот аллигатор мог убить Бобби!

Несколько других офицеров, которым больше нечего делать, подходят и слушают.

Лэнс смотрит на свой бланк.

– Помимо ножа в магазине, ты видела, чтобы этот человек готовил какие-либо… шутки?

– Шутки? Это уже не шутки!

– Лони, не могла бы ты взять себя в руки и позволить мне заполнить форму?

Я смотрю на стоящих вокруг парней.

– Это личный разговор, – говорю я, и они уходят. Я поворачиваюсь к Лэнсу. – Ты ничего не можешь с этим поделать, да?

– Я могу составить отчет. Но нам нужно поймать парня за руку, иначе никак.

– Не хочешь проверить в магазинах, кто купил килограмм девять птичьего корма?

– Это хорошая идея, – говорит он. – И между нами… Я буду поглядывать по сторонам.

Мой телефон гудит. «А. Бринкерт», – сообщает мне экран.

– Мне пора, – говорю я.

Выхожу на улицу мимо колонн ратуши. Я даже не собираюсь отвечать. Но все равно беру трубку. Может, меня все еще трясет от утренних переживаний, но внутри все трепещет, как у подростка.

– Не хочешь поужинать у меня дома? – Голос Адлая ровный.

Я сглатываю. Все знают, что это значит.

– Мысль хорошая, но тебе нравится ливанская еда? В Таллахасси есть местечко под названием «Захара»…

Пауза.

– Если боишься, что я начну подкатывать, то знай – это просто ужин.

Я действительно должна отказаться. Пойти домой, подмести птичий корм и приготовиться к отъезду из города. Вместо этого я иду в квартиру, беру веник, убираю семена проса, льна и подсолнечника, разбросанные по тротуару, дорожке, ступенькам и коридору, затем принимаю душ и готовлюсь к свиданию.

Я наношу кучу косметики, чтобы скрыть свои веснушки, затем стираю ее и оставляю лишь немного румян. Надеваю свои лучшие джинсы и приличный топ, этого должно хватить.

Фу. Ненавижу свидания. Если называешь встречу свиданием, у нее куда больше шансов провалиться. Так почему я так нервничаю? Я могу пошутить, поддержать беседу, пусть даже через силу. Нет, пора все заканчивать.

Дом Адлая стоит возле озера, окаймленного тростником. Дубы, украшенные воздушными растениями, и поросшее мхом бунгало, построенное в двадцатых- тридцатых годах. Я не рассказываю Адлаю о своем очень странном, суматошном дне. Вместо этого он устраивает мне экскурсию по дому. Показывает ремонт, который он сделал на кухне. Расширил пространство и добавил вдоль задней части окна в пол.

– Мило, – лениво комментирую я. – Твой подрядчик хорошо поработал.

– Что ж, благодарю.

– Ты же не сам все сделал.

– Я единственный знакомый мне честный подрядчик.

– Ага, – говорю я. – Иногда я задаюсь вопросом, существует ли вообще настоящая честность.

Он отворачивается от окна.

– Я очень на это надеюсь.

Я поднимаю брови. Ну а что, сама не хотела пустой болтовни.

– А как насчет тебя самого? Ты был кристально честным всю жизнь напролет?

Он прислоняется к стойке.

– Всю жизнь? Куда там. Я был непослушным ребенком. Бурная молодость и все такое.

– А что теперь? – Я вспоминаю, как Адлай беседовал с Гарфом в магазине каноэ.

– Теперь? Мое правило номер один: никогда не лги.

– Подожди, никогда? Ты никогда не лжешь?

– Хочешь увидеть остальную часть дома? – Он поворачивается и идет к лестнице.

Мы поднимаемся, и Адлай показывает мне крышу, которую поднял, чтобы сделать просторную и светлую спальню. Создается ощущение дома на дереве. Но, конечно же, я помню, что стою в его спальне. Само обольщение часто основано на полуправде – как минимум на самообмане. Если он меня поцелует, мне конец.

Потому что я знаю себя и знаю, что на этом не остановлюсь.

– Ты со мной? – спрашивает Адлай. Он уже на полпути вниз по лестнице.

– А, да, – спохватываюсь я.

Встроенные книжные полки тянутся вдоль лестницы, и, спускаясь, я читаю корешки. «Холодный дом». «Легенды об аргонавтах». «Республика» Платона. «Полевой путеводитель по Сьерра-Неваде». «Коренные народы Флориды». «Жизнь Пи». «Как читать воду». Полное собрание сочинений Льюиса Кэрролла. «Угол естественного откоса». Если личная библиотека – это отпечаток пальца, то мне нравятся руки, собравшие эти книги.

Внизу продолжаем разговор о честности.

– Так ты говоришь мне, что никогда не лжешь.

– Большинство людей думают, что это хорошо. – Он идет к открытой кухне.

Чего я не говорю, так это того, что у меня самой за душой несколько грешков. Огромная ложь Филу о несчастном случае с отцом. Еще одна тихая ложь – читать дневник матери без спросу. Эстель прямо здесь и сейчас назвала бы меня врушкой за то, что я в очередной раз забыла сказать Адлаю, где на самом деле живу.

– Да, конечно, это хорошо, – говорю я. – Честность делает общество цивилизованным. Но большинство людей время от времени оступаются.

– Сама подумай, – отвечает он. – Если решаешь всегда говорить правду, меньше ломаешь дров. Это упрощает жизнь.

Я опираюсь на стойку и смотрю, как Адлай достает из холодильника продукты – зеленый лук, помидоры, кабачки.

– Ладно, а если кто-то сделает очень плохую стрижку и спросит: «Как тебе?» Что ответишь?

Он включает горелку и наливает оливковое масло в сковороду.

– Я очень ободряюще улыбнусь и скажу: «Ой, ты постриглась!»

– То есть уйдешь от вопроса.

– Может, ты заметила, я больше молчун. И если уж открываю рот, то скорее скажу правду.

Так ли его привычка обходить неприятные моменты отличается от моих недомолвок? Адлай бросает нарезанные овощи в сковороду.