Хозяйка болот

53

Позади остаются колючие пальметто. Может, капитан Шаппель прав и мне следует оставить все как есть, смириться с неизбежным. Маленькая папка с рисунками до сих пор лежит у меня на пассажирском сиденье. Я так торопилась отнести ее маме, как будто дурацкий арт-проект вообще имел какое-то значение. Но моя мать тоже является частью неизбежного.

Пришло время мне вернуться в мой упорядоченный кабинет, к моим краскам в последовательности цветового круга и людям, которые направляют свое любопытство на достойные занятия. В Вашингтоне прошлое не имеет значения, поэтому оно не может догнать меня там. Как только я сдам последние рисунки Эстель, выкину оставшийся мамин хлам и попрощаюсь, смогу вернуться к своей реальной жизни.

Открывая дверь квартиры, я нечаянно пинаю большой конверт, и он уезжает под диван. Записка, нацарапанная снаружи, гласит: «Всего несколько исправлений – надеюсь, ты не возражаешь! Эстель».

Я просматриваю предложенные изменения и кладу сверток на кухонный стол. Я бы очень хотела взять этот хлипкий предмет мебели и выкинуть его в окно. Но он должен послужить мне еще немного. Я снова ставлю его потверже, складываю несколько бумаг в стопку и сажусь за работу.

Исправления я не люблю. Однако внесу их и тогда с чистой совестью уеду.

Номер один. Желтоголовая кваква. Она похожа на школьную учительницу в шляпе с перьями. «Пожалуйста, укоротите плюмаж и уточните рисунок крыла». Делаю, как велено. Мне все равно. Я не позволяю себе спорить. Улучшаю штриховку на крыле и оттягиваю плюмаж назад.

Затем я проверяю сотовый. Ни голосовой почты, ни эсэмэски. Встаю и нажимаю кнопку воспроизведения на старом неповоротливом автоответчике. Ничего. Примерно тринадцать раз, с тех пор как я вышла из его дома, я принималась набирать номер Адлая.

Хватит вести себя как подросток. Я уезжаю из города. Точка. Я встретила человека, который мне не подходит, мы много целовались, и все. Я забуду его, когда вернусь в Вашингтон.

Я работаю над исправлениями, а затем смотрю на часы. Такое ощущение, что пролетела всего минута, но прошли часы. Перехожу к следующему рисунку. Зимородок. «Пожалуйста, расширьте нагрудник».

Громкий гул сотрясает квартиру и замолкает. Потом повторяется. Что это? И тут я понимаю. Пусть я провела недели в этой аскетической квартире, но не встретила ни одного соседа и не заказала ни одной доставки. А когда пришла Эстель, она просто прошмыгнула через приоткрытую дверь подъезда. Так что никто никогда не нажимал кнопку 2С снизу. Я нахожу ранее молчавший интерком и говорю в него:

– Да?

– Это Фрэнк. Ты меня не впустишь?

– Вы не в ту квартиру позвонили, – отвечаю я.

Возвращаюсь к столу. Жужжание возобновляется. Может, это незваный гость, который просто пробует все квартиры подряд, пока кто-нибудь его не впустит. Подхожу и говорю снова: – Послушайте, вы ошиблись. Вы нажимаете 2С.

– Лони Мэй, это Фрэнк Шаппель. Просто впусти меня.

– Ой! Капитан Шаппель? Но как?.. – Я пытаюсь найти кнопку, которую нужно нажать, но, похоже, она не работает. Говорю в интерком: – Одну минуту.

Я надеваю туфли, беру ключи и спускаюсь по лестнице. Что он здесь делает? Откуда вообще знает, где я…

Я, должно быть, сама ему сказала. Точно – у него в саду. «Калхун-стрит. Здание почему-то называется “Капитолийский парк”. По логике там должен быть либо большой зеленый луг, либо семиэтажный гараж!» И конечно же, мое имя на почтовом ящике внизу: «Л. Марроу, 2С».

Я машу ему через стеклянную дверь в вестибюле.

– Здравствуй, дорогая! – Он улыбается, пока я отпираю внутреннюю дверь. Капитан сменил рабочую форму на выглаженную полосатую рубашку и брюки цвета хаки.

– Добро пожаловать! – отвечаю я. – Не ожидала, что вы придете!

– Лони Мэй, я думал о нашем утреннем разговоре, и мне все равно надо было в эти края, так что, надеюсь, ты не возражаешь, что я заглянул.

– Нисколько. Поднимайтесь! Я вам нагрубила в трубку, да? Просто не знала, что вы так часто бываете в Таллахасси.

Его шаги по лестнице медленнее моих.

– Да, я состою здесь в паре советов штатов.

– Ой. – Доходим до лестницы. – У вас сегодня собрание?

Он кивает.

– Будет, в четыре часа. Жутко нудное. – Капитан улыбается. – Но возможность увидеть твое милое лицо дважды за один день немного подсластит пилюлю.

Прежде чем открыть дверь своей квартиры, я предупреждаю:

– Я живу очень скромно. Там только мебель, которую оставил предыдущий арендатор. – Поворачиваю ключ. – Хотите… стакан воды? Извините, в холодильнике почти пусто.

– Вода подойдет, Лони Мэй.

Я с нетерпением жду момента, когда в жизни больше не услышу это прозвище. Иду на кухню налить гостю воды и, беря кувшин из холодильника, смотрю на юное лицо Шаппеля. Та вырезка из газеты, где он вручает моему отцу награду, до сих пор висит на маленьком пластиковом магните на холодильнике. А рядом оборотная сторона квитанции с почерком отца:

Фрэнк > Элберт > Дэн

Рации

кто еще?

Я смотрю на Фрэнка. Он садится на диванчик и замечает:

– Да, когда мы только поженились, у нас с Генриеттой была вот такая маленькая квартирка.

Я проливаю воду из кувшина.

– Генриетта? – Смотрю на капитана Шаппеля. – То есть Рита?.. – Вытираю стойку, стакан и несу ему.

– Ага, Рита. Сокращенно от Генриетты. Когда мы были молоды, она носила длинные волосы и подражала певице Рите Кулидж, у нее еще образ такой был – девчонка по соседству. На несколько лет старше нас. – Он делает глоток из стакана, оглядывается в поисках журнального столика, затем ставит стакан на пол. Капитан вздыхает. – Да, все изменилось. Я слышал, она вернулась к своему полному имени. В смысле, моя бывшая жена. Мы с ней не в ладах.

Подпись Генриетты мелькает у меня перед глазами. Шаппель похлопывает по месту рядом с собой на двухместном диванчике.

Вместо этого я стаскиваю пластиковый стул с кухонного стола и ставлю его напротив. Генриетта – его жена.

– Генриетта, она…

– Главная сука мира, прости за выражение.

Ненавижу, когда мужчины используют это слово.

– Ясно, – говорю я. – Так… гм… Вы… вы, гм, служите здесь при какой-то организации?

– Да, государственные лицензионные комиссии и тому подобное. Скоро на пенсию, надеюсь, мне найдется занятие, чтобы мозги не раскисали, дадут мне что-нибудь.

Я киваю. Генриетта – женщина, что бросила капитана Шаппеля. Забрала его детей.

Капитан поворачивает голову набок и поджимает губы.

– Лони Мэй, мне плохо. Мне плохо, потому что ты спросила меня кое о чем, а я тебе соврал.

Я ничего не говорю.

– Это некрасиво. Совсем. Но сегодня утром, после того как я подвез тебя, я задумался. Может быть, ты имеешь право знать. – Он делает глубокий вдох. – Хотел бы я сам ничего не знать, но, в конце концов, твой отец спас мне жизнь, и я всегда буду благодарен ему за это. Он настоящий герой.

– Герой? Я не понимаю.

– Потому что ты не знала, что происходит. И радуйся. В таком возрасте нехорошо знать об этом.

В письме Генриетты говорилось: «Мне нужно кое-что сказать тебе о смерти Бойда».

– Мне больно говорить тебе, дорогая. Как я уже сказал, то, что делал твой отец, он делал ради вас, детей. По крайней мере, я надеюсь, что так, а не только из жадности.

– Извините?

Он глубоко вздыхает.

– У твоего папы и этого змея Нельсона Барбера была сделка с какими-то парнями, которых мы в правоохранительных органах называем отбросами. Остальной мир назвал бы их наркоторговцами. Какие-нибудь низколетящие самолеты сбрасывали в болото тюки с грузом, а эти ребята их подбирали.

Тюки.

– То есть мой отец…

– Нет, дорогая. Бойд просто смотрел, чтобы я не увидел и не остановил их. Я или любые другие правозащитники.

Я хватаюсь за подлокотники пластикового стула.

– Это все. Дальше он не вмешивался. Барбер больше интересовался этим делом, он, вероятно, и нанял твоего папу.

Я сосредотачиваюсь на мускуле на челюсти Шаппеля. Напрягается, расслабляется. Снова напрягается.

– Не суди его, дорогая. Как я уже говорил, Бойд знал, что это неправильно, но хотел получить немного больше для всех вас. Однажды он просто недостаточно хорошо выполнил свою работу, не услышал, как я иду, а я подошел и застал их врасплох. – Его глаза встречаются с моими. – Видишь, такого лучше знать.

Я двигаю ртом, хочу заговорить, но ничего не выходит.

– Запомни одно, дорогая. Да, он делал нехорошие вещи. Но когда плохие парни кинулись на меня, он встал на защиту. Они сшибли его с ног, избили меня дубинками и убежали, бросив нас обоих умирать. Только я был в своей лодке, а он – в воде. Почему они просто не выстрелили нам обоим в голову, я никогда не узнаю. Когда я пришел в себя, твоего папы уже не было. Утонул. – Он трет лицо рукой. – Я написал «При исполнении» в той форме, потому что задолжал Бойду за спасение моей жизни. Зачем заставлять вас всех страдать из-за того, что он сделал?

Я ничего не говорю. Каждый жуткий образ, который я когда-либо вызывала в воображении, витает вокруг меня: промокшее тело моего отца, утяжеленный рыбацкий жилет, бумажник, летящий на землю, кипарисовый корень. А теперь добавились новые картинки: плывущие тюки, удаляющийся самолет, безликие мужчины в катере, кровь на затылке отца.

Нельсон Барбер сказал: «Они добрались до него».

Это не может быть правдой. Невозможно. Папа так не делал, как бы он мог? Нельзя дома вести себя так, а где-то еще… иначе. Или можно? Потому ли он молчал и мрачнел?

Шаппель продолжает говорить:

– Он сделал это для вас, ради детей.

Я надеялась, случилось что-то другое, мой отец не покончил с собой. Но к такой новости оказалась не готова.

Капитан Шаппель встает. Он обнимает меня за плечи и наклоняется, удерживая меня, сидящую на стуле.

– Я не должен был тебе говорить. – Капитан отпускает меня. – Но я не хотел, чтобы ты услышала это от кого-то еще. Раз уж ты опросила столько людей, могла наткнуться не на тех, правда всплыла бы наружу, а потом еще больше людей стали бы плохо думать о твоем отце. Он был хорошим человеком. Просто сделал несколько плохих вещей. – Шаппель выпрямляется и идет к двери.

Я встаю.

– Но… но…

– Прости, – говорит он. – Я знаю, ты хорошо устроилась на севере, Лони Мэй. Пусть лучше мертвецы лежат в своих могилах.

Я иду с ним, вижу его руку на замке, смотрю, как открывается дверь, смотрю на капитана Шаппеля.

– Но как он…

– Трудно понять, милая, как такой человек, как твой отец, мог делать плохие вещи. Просто знай, в глубине души он был хорошим. Допустил ошибку, вот и все, и, к сожалению, она его убила. Я знал, что ты не сдашься, пока не услышишь правду. Так что теперь можешь вернуться к своей жизни и помнить только хорошее.

Мне нужно вдохнуть, но я не могу.

– Ты будешь в порядке? Хочешь, я останусь? – предлагает он.

Я качаю головой, смотрю ему вслед и закрываю дверь. Откидываюсь назад. Нет. Я шагаю по квартире вдоль и поперек, от двери на кухню и обратно до двери. От спальни до кухни, от дивана до окна и до двери.

– Нет! Нет, нет, нет, нет, нет. – Это единственное слово, которое могут вымолвить мои губы.