Хозяйка болот

32

12 апреля

Подходит к концу моя четвертая неделя, поэтому еды я покупаю совсем чуть-чуть. Скоро я покину эту стерильную квартирку и вернусь в свой настоящий дом. Брожу в отделе с хлопьями в универсаме Таллахасси, когда поднимаю глаза и вижу ту самую женщину, которая попалась мне на Салливан-роуд возле музея, – ту, что похожа на Джолин Рабидо. Она ломает голову над двумя баночками детского питания.

Я бросаю в тележку для покупок коробку дробленой пшеницы и подкатываю ближе.

– Глаза разбегаются, не так ли?

Она смотрит на меня, и я уверена в своей догадке.

– Миссис Рабидо?

Ее глаза слегка расширяются.

– Я Лони Марроу, дочь Рут.

Она с шумом втягивает воздух.

– Да ладно! Посмотрите на нее! Какой же ты красавицей выросла, вот правда!

Она немного ниже меня.

– Вы теперь живете в Таллахасси? – спрашиваю я.

Миссис Рабидо смотрит на две банки в своей руке, затем снова поднимает взгляд:

– Ну да, с тех пор как… ты была маленькой. Вот почему я тебя не узнала! Расскажи мне, как ты теперь живешь.

Я объясняю, что приехала во Флориду, навещаю маму, и тут бывшая соседка прерывает меня:

– Ладно, Лони, рада тебя видеть! Мне пора домой к Марвину. Его лучше одного не оставлять. Приятно было повидать тебя!

Она спешно ведет от меня свою тележку, а я не успеваю задать ни единого вопроса о самой Рабидо. Например: зачем ей детское питание, почему они так быстро съехали и, если жили здесь все это время, почему я никогда не встречала их, когда училась в колледже или аспирантуре? И самое главное – кто такая Генриетта? Зову соседку, но она уже исчезла в отделе моющих средств. Я мчусь за ней, но каждый раз она успевает завернуть за очередной угол. Наконец я вижу полную тележку, брошенную у входной двери, и слышу визг шин, машина выезжает со стоянки.

Что за черт?

Приношу сыр чеддер, хлеб, масло, шесть яблок, молоко и дробленую пшеницу к себе в квартиру. Затем еду в Тенетки.

По дороге в дом престарелых я проезжаю мимо старого дома Джолин. Все такой же заброшенный, все такой же пустой. Белая краска смылась, остались серые полосы.

Сетчатая дверь висит на одной петле. Зачем Рабидо жить в Таллахасси и почему она так ничего и не сделает со своим домом в Тенетки?

У дома матери я замедляюсь. Всего две недели в нем другие люди, а он уже изменился. Они не подстригли живые изгороди. Даже в самые тяжелые времена моя мать непременно подстригала эти кусты. Мы оставили ножницы в гараже, но, очевидно, наши арендаторы не желают заморачиваться пустяками.

Медленно еду мимо, и из боковой двери выходит мужчина – мистер Мелдрам. Они с женой пришли, когда мы еще убирались, может, хотели поторопить нас. Он круглый, его жена – вялая и краснолицая. Мистер Мелдрам приглядывается, щурясь и прикрывая глаза, и машет рукой. Понял, что это я? Вяло машу в ответ и постепенно ускоряюсь.

Во Дворце престарелых я приветствую маму.

– Хочешь погулять по дорожкам снаружи?

– Там есть дорожки? – переспрашивает она.

Надо было предложить ей раньше. Территория на самом деле очень красивая – тенистая, с соснами и скамейками. Пока мы идем, я говорю:

– Помнишь Джолин Рабидо?

– Она курила, – отвечает мать.

– Она когда-нибудь говорила тебе, почему переехала?

– Джолин Рабидо переехала? Сюда? Здесь не разрешают курить.

– Нет, помнишь, ты говорила мне, что она внезапно укатила из города, вроде грузчики приехали ночью или что-то такое.

– О чем ты говоришь? Она живет прямо через дорогу.

Я смотрю перед собой, переступая черту на тротуаре.

– Но не доверяй ее мужу. Он скользкий тип, – добавляет мама.

Джолин упомянула его имя в продуктовом магазине.

– Марвин? – уточняю я.

– Джолин терпит его, но он хитрый. Из тех, кто улыбается, когда вонзает нож тебе в спину.

– А он тоже работал в рыболовстве? Папа его не любил?

Ответа я не получаю. Либо мама не хочет развивать тему, либо просто уже не здесь.

– Ой, а знаешь, кто к тебе домой недавно заглядывал? Генриетта. Помнишь ее?

Мать отворачивает голову.

– Генриетта к нам никогда не придет. О нет, она не переступила бы наш порог.

– Правда? Почему?

– Она жила на другом конце города.

– А на какой улице?

– На улице Задранных носов. – Она закатывает глаза. – А нам обязательно идти до конца дорожки?

Когда мы возвращаемся в ее комнату, я пробую еще раз.

– Да, о Генриетте…

Мама резко поворачивается.

– Почему ты все говоришь об этой ужасной женщине? Лучше покажи мне те картинки, которые вечно рисуешь.

Я делаю глубокий вдох, но подчиняюсь. Вытаскиваю рисунки птиц, которые закончила совсем недавно: веретенник, овсянка, султанка. Мама садится и тянется за листами. Как бы мне ни хотелось думать иначе, желание похвастать ей своими работами все еще сильно.

Пусть маму никогда не интересовали болотные птицы, она бережно обращается с каждым рисунком, кажется, наслаждается ими больше из-за цветов, чем из-за вложенной информации. Затем отдает их мне. «Ты отлично справилась», – говорит она таким тоном, как будто хочет сказать: «Ты очень старалась и хотя бы не налажала». Это наивысшая похвала, которой можно от нее добиться.

Я еще раз спрашиваю о Генриетте, усаживая маму за обеденный стол, но тема закрыта.

У меня остается немного времени до обеда с Филом в закусочной F&P, поэтому я захожу в агентство недвижимости Элберта Перкинса за витрину с вертикальными жалюзи. Закрываю за собой дверь, но в офисе никого нет.

– Мистер Перкинс?

Они с его животом выходят из задней комнаты.

– Здравствуй, Лони, чем я могу тебя удовлетворить?

Так полагаю, это сальная шутка, которую лучше проигнорировать.

– Мистер Перкинс, у меня вопрос о наших съемщиках, ну знаете, Мелдрамов?

Перкинс шествует к высокому металлическому шкафу для документов.

– Секунду, это здесь.

Сегодня на нем другие ботинки, змеиная кожа под классическими брюками. Он смотрит сквозь полуочки на ящик, полный папок.

– Вот. – Вытаскивает одну. – Хочешь сесть? – И сам садится по другую сторону стола цвета замазки. – Итак, какой у тебя вопрос?

– Разве в договоре аренды не прописана ответственность за содержание? Я проезжала мимо сегодня утром, а изгородь не подстрижена.

Перкинс смотрит на меня поверх очков для чтения. Его мясистый подбородок свисает. Перкинс переводит взгляд на договор, проводит указательным пальцем вдоль страницы и находит нужный отрывок. Он читает:

– Арендатор обязуется содержать помещение в чистоте, санитарных условиях и в хорошем состоянии, а по окончании срока аренды вернет помещение арендодателю в состоянии, идентичном тому, которое существовало на момент заселения арендатором, за исключением обычного износа, и возместит арендодателю… бла-бла-бла… за повреждение имущества в результате использования или небрежного обращения.

– Верно, – подхватываю я. – Небрежное отношение. Они уже забыли о кустах иксоры.

Мистер Перкинс наполняет свой большой торс воздухом.

– В основном это касается самого дома, а не территории как таковой. Ну если все было бы действительно плохо, валялся бы мусор, стояли старые машины, может быть… но они наверняка возьмутся за обрезку. Я слышал, что Мелдрам любит работать в саду. Они, наверное, просто были заняты, дорогая.

«Дорогая» – это не выражение нежности. А намек: хватит тратить мое время.

– И как долго нам ждать, прежде чем что-то сказать? Это вопрос номер один.

– Минимум еще две недели. Доброжелательность по-прежнему ценится в этих краях.

Как будто я из тех «краев», где доброжелательность не в счет.

Он смотрит на часы.

– А что за вопрос номер два?

Как будто у него так много дел. Мой настоящий вопрос номер два: почему дом Рабидо пустовал все эти годы?

Перкинс должен знать. Но я подхожу к теме со стороны.

– Что, если бы я захотела купить землю?

– Здесь? – Он поднимает брови.

– Чисто гипотетически. – Теперь со мной уже интересно разговаривать, да?

Перкинс еще раз оценивает меня взглядом.

– Тебе нужна земля или дом с участком? – Он усмехается и встает, выпрямляя свои длинные ноги под округлым животом. Брючины мнутся на обуви. Перкинс возвращается к столу с папкой, на которой написано: «Текущие объявления». С трудом кладет ее на стол и садится.

– Нужно прямо в Тенетки или вообще в Вакулле?

– В основном Тенетки. Начнем с этого.

Он пролистывает папку, говоря пару слов о самих домах и почему владелец съезжает. Новая работа в Тампе. Дочь уехала в Джорджию.

Дом Джолин Рабидо с повисшей на петлях дверью отсутствует в списке.

– А как насчет старого дома Рабидо? – спрашиваю я.

Агент уводит взгляд вправо.

– Это заброшенное имущество. Право собственности неопределенное. Тебе не нужно такое место, дорогая.

Опять это «дорогая».

– Просто любопытно стало, все же близко к маминому дому.

Перкинс снимает очки.

– Так ты действительно вернулась из большого города к нам, мещанам?

Я не обращаю внимания на насмешку.

– Может быть. Вы знаете историю того дома?

Он открывает рот и колеблется полсекунды.

– Увы, – говорит Перкинс и демонстрирует широкую фальшивую улыбку. Теперь я знаю, что с ней не так. Ему переделали зубы. Виниры.

Я сижу и жду, улыбаясь в ответ.

– Что ж, Лони, если у тебя все… У меня еще один клиент, прямо за тобой. – Он открывает верхний ящик стола и достает шариковую ручку, но оставляет ящик открытым. Я опускаю взгляд и вижу пистолет в кобуре.

Видимо, у меня приподнимаются брови, потому что агент говорит:

– Вам в Вашингтоне это не нравится, не так ли? Не верите во Вторую поправку?

– Мистер Перкинс, я чем-то вас расстроила?

– Нисколько. – Он снова улыбается мне улыбкой Чеширского кота и закрывает ящик.