Хозяйка болот

50

2 мая

Утреннее солнце пробивается сквозь жалюзи в квартире. Я закидываю руку на лицо и лежу неподвижно, как труп, на нестираных простынях. Робот в моем мозгу велит: «Работай». Я заставляю себя встать и, спотыкаясь, бреду к покосившемуся пластиковому столу.

Карандаш. Чистый лист. Мертвая птица. Мертвое дерево.

Снаружи палит солнце. Внутри моего черепа сверкает молния.

Рисовать. Канадский журавль. Последний.

Провожу линию. Вторую. Третью. Торгуюсь сама с собой. Если не лягу в постель, могу отключиться за столом.

Что мне нужно, так это самоисцеление. Из сада. Но сад вырубили и сожгли.

Настенный телефон звонит. Кто знает этот номер? Не могу думать.

Еще звонок. Три. Четыре. Низкое «здравствуйте». Предыдущий арендатор записал сообщение на древний автоответчик. «Вы позвонили…», «Би-би».

«Привет. Это снова Эстель. Я звонила тебе на мобильный, но ты, видимо, отключила звук. Набери меня, когда будешь дома».

Она знает, что я работаю. Она хочет птицу. Четыре птицы. На дереве. Я вздыхаю.

Еще звонок. Машина щелкает и жужжит. «Здравствуйте, вы позвонили…»

Лента гудит, пищит. Прекрати звонить, Эстель.

Пауза. Мужской голос.

– Привет. – Пауза. – Просто интересно, что с тобой вчера случилось. Я думал, мы собирались… Черт, ненавижу голосовую почту. Просто позвони и скажи, встретимся ли мы сегодня вечером.

Поднимаю голову, встаю, подхожу к стене, беру трубку.

– Адлай.

– Привет, – говорит он. И ждет.

Я жду.

– Так мне… Ты…

Я ничего не говорю.

– Что происходит? – Его голос словно доносится из недр длинного туннеля.

– Что происходит? – повторяю я.

Он ждет.

– Мне сказать тебе правду или ложь? – спрашиваю я.

– Извини? Лони, ты говоришь как-то странно. Мне перезвонить позже?

– Нет. – Я держу тяжелую трубку. – Ты не захочешь разговаривать с вруньей.

– Так. У тебя какие-то неприятности? Хочешь, я приеду?

– Пожалуйста, не надо.

– А. – Секунду он ничего не говорит. – Извини, кажется, я что-то упустил.

Ага.

Он ждет.

– Ты, э-э, отталкиваешь меня?

– Похоже на то.

Наступает долгое молчание. Потом раздается щелчок.

Я выхожу из кухни. Сажусь на диванчик с узором «огурцы». Проходят минуты. Жаль, что Адлай позвонил. Сказанного не вернуть обратно. «Что происходит?» – спросил он.

Что я могла сказать? Ой, я тут узнала, почему моя мама меня терпеть не может? Но тебе хорошего дня.

Я сижу и смотрю в никуда. Как под наркозом.

«Они пропалывают сад?» – спросит мама. О да, ма. Пропалывают. Повыдирали оттуда все эти чертовы сорняки.

Эстель снова звонит и надиктовывает сообщение: «Лони, прости. Необязательно сажать всех четырех птиц на одно дерево. Просто ответь на мой звонок. Пожалуйста, не сердись на меня». Она смешивает работу и дружбу, а ведь обещала, что не будет. Бедная Эстель. Не принимай это на свой счет.

Я все еще в пижаме. Я торгуюсь. Я могу вернуться в постель, если захвачу свой альбом для рисования.

Подпираю подушку, сжимаю карандаш, закрываю глаза. Я не говорила, что обязана рисовать.

Через несколько минут я открываю глаза, и моя рука шевелится. Она начинает набрасывать птицу – ту, которая умеет плавать, ходить и летать. Не для Эстель. Только для меня. Птица садится, распахнув мокрые крылья, как накидку, клюв направлен вверх. Вода, земля, небо. Змеешейка, змеешейка. Птица, которой подвластны все стихии.

Новая чистая страница. Красная шапочка. Пышненький хвост.

Флоридский канадский журавль танцует в короткой траве. Где ему и место.

Снова переворачиваю. Рука работает быстрее головы. Четыре птицы, та же страница.

Дятел. Орлан. Голубая цапля. Журавль. Каждый в своей среде обитания. Добавляю детали, улавливаю мякотку.

Я откидываю голову назад. По крайней мере, хоть что-то правильно.

На некоторое время погружаюсь в темноту. Затем глаза приоткрываются. Рука снова движется.

Лист, большой и шероховатый, колючий стебель, голубой цветок. Огуречная трава грусть прогонит на раз-два. Потом зубчатый лист. Лимонник. Развеет все хлопоты. Ноготки. Унимают сердечную дрожь. Возможно, их целительные свойства передадутся через мою руку.

Растения образуют схематичный, геометрически устроенный сад.

Я сверяюсь с хрустящими травниками у моей кровати. Ромашка, кошачья мята, щавель. На латыни: Matricaria chamomilla, Nepeta X faassenii, Rumex acetosa. Я встаю с кровати, беру цветные карандаши, возвращаюсь.

Запах земли наполняет комнату. Корень, цветок и суглинок. Распад и регенерация. Коровяк и окопник, пижма, пиретрум, буковица. Я погружаюсь в землю, ниже вербены и лаванды, спускаюсь по мере того, как рисую.

Я работаю весь день. Засыпаю среди книг и эскизов, просыпаюсь среди ночи и отодвигаю их в сторону. Когда солнце снова встает, рисую еще. Звонит телефон, автоответчик пищит, а я не слушаю. Продолжаю рисовать. Я подарю маме часть того, что она потеряла.

В полночь я знаю, что не усну.

Когда сквозь жалюзи светит розовое солнце, я принимаю душ. Одеваюсь.

Еду на юг. Я ощущаю жажду и голод бессонницы, день и ночь путаются, глазные яблоки колет и сердце бешено бьется. Я опускаю окна. На пассажирском сиденье рисунки, на сей раз в толстом бумажном фолианте. Они не должны разлететься. Это новая книга «САД». Сделана специально для своей истинной владелицы.

Но сперва заеду починить то, что сломала.