Хозяйка болот

10

1 апреля

Наступает День дурака, и дурацкие розовые пушистые тапки, которые я нашла в гостевой комнате Эстель, тихо шуршат по кухонному полу.

Она привезла меня прошлой ночью в одиннадцать, четыре часа я проспала как убитая и проснулась в три ночи, потому что голова разрывалась от мыслей. Из чисто практических: что делать с мамиными вещами, как объяснить Тео, что в обещанные две недели все не разрешилось, и как успеть нарисовать всех птиц Эстель в срок. Из менее рациональных: что это был за автомобиль у склада, как понять слова из розовой записки «Я должна тебе кое-что рассказать», как быть с непостижимым заявлением Нельсона Барбера: «Бойд не покончил с собой… Они добрались до него».

В четыре часа утра я выхожу в гостиную, перебираю несколько пультов дистанционного управления, пока не нахожу нужный, и тихонечко включаю марафон ситкома «Деревенщина из Беверли-Хиллз» на канале «Ностальгия».

В шесть кипячу воду для чая, а когда возвращаюсь в гостиную, бойфренд Эстель, Роджер, с черной спортивной сумкой стоит у двери квартиры и наблюдает за мисс Джейн Хэтэуэй, которая в форме орнитолога цвета хаки отправляется на поиски дикой кукабарры. У Роджера темные вьющиеся волосы и гораздо больше зубов, чем необходимо обычному человеку. Он ведет колонки для нескольких газет, в том числе для «Таллахасси-Демократ», и его статьи имеют отчетливо ироничный тон.

– «Деревенщина из Беверли-Хиллз»? – переспрашивает Роджер.

– Ага. Зови это терапией для полуночников.

– Ты серьезно? – Он качает головой. – Что за радость смотреть, как кучка деревенщин скачет вокруг и ведет себя по-идиотски?

Замираю. Может, я и избавилась от акцента и теперь мы с Роджером говорим одинаково, но я не люблю, когда северяне перебираются на юг ради теплого климата, а сами не уважают местных жителей. Начинаю цитировать свою статью по основам телевидения для первокурсников:

– Послушай, Роджер, ситком основан на классическом архетипе: чужак в непривычном для себя месте.

– Да ладно?

Прислоняюсь к косяку и завожу одну розовую тапку за другую.

– Видишь ли, зритель идентифицирует себя с жителями Беверли-Хиллз, которые живут по правилам «обычного» мира. Но Джед, бабуля и Элли Мэй обманывают наши ожидания. В итоге мы сопереживаем им, потому что наши собственные культурные нормы оказываются бессердечными и нелогичными.

– Как интересно, – тянет Роджер, поглядывая на часы.

– Да, интересно, ведь мы приходим к пониманию, что наивные, но добрые «деревенщины» куда мудрее, чем те, кто считает себя умным и глубоким.

У него отвисает челюсть.

– Ну ты и загналась в такой час.

Бедняжка, намек прошел мимо него и даже не поздоровался.

– Ну и мне нравится смотреть, как бабуля гоняется за Джетро со сковородкой.

Роджер усмехается, явно думая, что из нас двоих дура именно я. Сонная Эстель появляется в дверях спальни.

– Я в качалку, – сообщает Роджер. – Кхм, Лони, а ты к нам надолго?

– Гм… – Смотрю на подругу. – Не особо.

– Если что, у меня приятель агент, может подобрать тебе квартиру. – Роджер тоже смотрит на Эстель. – Поживешь, сколько надо.

– Квартиру. Спасибо.

Он уходит, а я еще пару часов шатаюсь по дому в розовых тапках. Эстель возвращается в кровать. Когда же подруга наконец снова встает, то спрашивает:

– Хорошо спалось?

– Отлично, – лгу я.

– Я на секундочку, – говорит она и пропадает еще на полчаса.

Эстель возвращается в расписанном вручную шелковом кимоно, с еще влажными волосами. И тут же начинает разбивать яйца в миску.

– Итак, на чем мы остановились?

– Кажется, Роджер боится, что я переезжаю.

– Ты хочешь остаться ненадолго?

– Я планировала вернуться в Колумбию, как только въедут съемщики. Но там еще столько вещей. Не могу просто отдать все одним махом. Сначала нужно перебрать.

– Ага. – Эстель взбивает яйца.

– А помнишь, я рассказывала тебе о том старике, который напал на меня на стоянке у Дворца престарелых? Я узнала, кто он. Это Нельсон Барбер! У него даже сохранился набросок, который я нарисовала в детстве. Я бы даже сочла мистера Барбера милым, если бы он меня так не пугал. Взял и прямо сказал мне: «Я не думаю, что твой папа покончил с собой». Конечно, еще он бормотал что-то о теориях заговора и почему-то о… зубах Джорджа Вашингтона.

– Чего? – переспрашивает Эстель, выкладывая на тарелку еще шипящий омлет.

– Ну, он вроде как заговаривается.

Подруга кладет на стол две салфетки и машет мне, чтобы я села.

– Кстати, о разговорах. Я спросила маму, не помнит ли она какую-нибудь Генриетту.

– И что?

– Она долго рассказывала о других матерях наших знакомых, но никакой Генриетты вроде не было, – качает головой Эстель.

– Вообще, и Тэмми ту леди не узнала, значит, Генриетта нездешняя. Все женщины в Тенетки ходят к невестке в салон. Но раз Генриетта может сказать что-то новое о папе, мне стоит ее найти.

Дверь в квартиру открывается, и Роджер бросает свою спортивную сумку в прихожую.

– Готова? – спрашивает он.

Смотрю на Эстель, потом снова на него. Я только что откусила первый кусочек изысканного сыра фонтина и омлета с зеленым луком и сейчас переложила его за левую щеку.

– Кто, я?

– Ага. Чарли сейчас на месте, но в полдень уже уходит.

– Роджер, она ест, – упрекает Эстель.

– Когда вернемся, сможешь разогреть завтрак в микроволновке, – парирует он.

Я проглатываю пушистый кусочек омлета, который уже никогда не будет таким нежным, как с пылу с жару.

– Погоди. Кто такой Чарли?

Чарли оказывается другом Роджера, трудится агентом по недвижимости и показывает мне чистую, частично меблированную двухкомнатную квартиру в здании в двух кварталах от дома Эстель. Говорит, что я могу арендовать жилье минимум на две недели. Выходит дешевле, чем одна неделя в отеле, поэтому я соглашаюсь и выписываю чек.

Да, решение спешное, но оно спасет меня от проживания в домашнем офисе Роджера или, того хуже, у Тэмми и Фила.

Наличие пары комнат, куда можно приткнуть оставшиеся коробки с мамиными вещами, также избавит меня от необходимости стоять под голой лампочкой в страшной, изолированной мини-клетке с отсеками «Оставить», «Выбросить» и «Отдать».

Вчера я сказал Тэмми: «Надо сохранить то, что мама может счесть важным».

Она просто молча посмотрела на меня.

Я тащусь обратно к Эстель за сумкой, а оттуда звоню Тео на мобильный. На заднем плане смеются и кричат дети. Шеф проводит воскресенье с внуками, а я его отрываю.

– Тео, – говорю я непринужденно, – как хорошо, что я тебя поймала. Слушай, знаю, я обещала, что разберусь за две недели…

На другом конце тишина.

– Но тут возникли сложности, и потребуется еще…

– Сколько еще дней?

– Думаю, семь. Если ничего не помешает, возможно…

– Еще семь дней, – повторяет он.

– Как там наш лесной проект?

– Продвигается без твоего участия.

– А.

Повисает тишина. Затем я спрашиваю:

– А как там… Хью?

– Продвигает… уплотнение.

Хочется узнать подробности – и в то же время нет.

– Дедуля, идем! – кричит малыш на заднем плане.

– Что ж, похоже, тебе пора, Тео. Жди меня девятого апреля, через неделю. Ладно, пока! – Смотрю на Роджера, который маячит поблизости, пока я набираю номер брата.

Через час Фил и Тэмми прибывают на грузовике и другой мощной машине, и мы втроем перевозим все в мою «меблированную» квартиру, где только голая кровать, кресло с узором «огурцы» и шаткий кухонный стол.

Расставив все коробки, Фил вытаскивает из заднего кармана маркер и нумерует каждую по порядку. По мере того как увеличивается число, растет и мое раздражение. Когда мы доходим до тридцати одного, Тэмми, пусть и забрала все, что хотела, согласно своей драгоценной описи, начинает рыться в вещах – вдруг упустила что-то хорошее.

На прощание она говорит: «Хорошо тебе провести время с барахлом!»

Невестка уходит, а Фил спускается вниз за последней коробкой. Я сижу на двухместном диванчике и вспоминаю, куда же засунула простыни. На кухонной стене висит желтый дисковый телефон с проводом, ведущим к старинному автоответчику. Я встаю, поднимаю трубку и слышу гудок. Надо уточнить, что с меня не взимают плату за эту линию.

Входит Фил с последней коробкой.

– Все! – Он достает свой маркер и с улыбкой объявляет: – Тридцать два!

Брат, вероятно, не понимает, что на самом деле коробок сорок две, ведь еще десять с книгами лежат в Музее науки Таллахасси. Иначе бы с ума сошел от несостыковки. Он вытирает лицо рукавом. – Ну что, увидимся в четыре?

– В четыре? Ой… верно… Барбекю… Я приду, – обещаю я.

Подхожу к окну и наблюдаю, как брат широким шагом идет по улице. Засранец только что бросил меня разбираться с тридцатью двумя коробками хлама, а я все равно не могу дождаться, когда пойду к нему на барбекю.