Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

Встречая посланников при приезде их на VI конференцию 23 декабря, Маврокордато «объявлял» им, т. е. представил, своего сына Николая «и говорил, что-де он у блистательной Порты генеральным переводчиком, и вручены ему те же дела, которые он, Александр, наперед сего управлял». Посланники любезно отнеслись к молодому человеку, спросили отца об его образовании и просили его приказать сыну быть так же «радетельным» к интересам Московского государства, как «радетелен» был и сам он, Александр. «И посланники сына поздравили, а говорили, что они желают ему, Александру, видети сыны сынов своих, и спрашивали: тот сын его по-словенски учился ли. И Александр по взаимном благоприветствовании говорил, что тот сын его по-словенски отчасти знает. И посланники говорили: зело-де то добро. Что тот сын его последует во учении и во управлении тех дел, которые напред сего он, Александр, отправлял. И чтоб он, Александр, приказал тому сыну своему в делех великого государя быть радетельну тако ж, как и он, Александр, многие свои труды напредь сего полагал и ныне полагает, и к ним бы, посланником, был приятен. И Александр говорил, что в делех царского величества тот сын его будет так же чинить и любви их, посланничьи, искать, яко же и он, Александр».

Посланники сделали далее несколько замечаний о близости расстояния Царьграда от границ Московского государства, они раньше считали это расстояние более значительным; а эта близость сказывается в малой разнице климатов обеих стран. «А потом посланники говорили: напред-де сего от здешних жителей был такой слух, будто Царьград от государства царского величества и от северных стран в самом дальнем расстоянии и зима бывает здесь легкая самая и теплая, а не такая, как ныне есть. А по видению их от государств царского величества Царьград не само в дальнем расстоянии и от северных стран в близости, и для того мразам и стужам быть здесь кажется мочно, потому что междо государствы только одно определение, Черное море, которым ныне они, посланники, приехали при благополучной погоде в Царьграде в малое время, и потому кажется им, что Царьград от государств царского величества не в дальнем расстоянии. И Александр говорил: только-де здесь в Цареграде в близь прошедшие два года зима была теплая, а по иные годы такие ж зимы бывали, какая ныне. А что-де они, посланники, говорят о близости царского величества государств или рубежей и северных стран к Царюграду, о том он ведает же». От близости географического расстояния Маврокордато искусно перешел к близости между государствами, создаваемой, даже при отдаленности расстояний, взаимной дружбой и любовью между монархами, и тогда зимняя стужа умеряется «теплым растворением» монаршеских сердец. «А хотя б де какая и отдаленность междо государствы имела быть, но, по милости Божией, может учиниться и в близости, когда междо такими преславными и великими монархами… обновится и утвердится древняя дружба и любовь, чего они, думные люди, неотменно желают и Господа Бога молят и просят, дабы изволил сердца их монаршеские к тому склонить и привесть на утишения той стужи с растворением теплым и со окончанием всякого доброго и полезного дела»[880].

Этому примирению государей и их дружбе мешают те элементы, которые являются причиной ссор; и в заключение VI конференции, оставшись с посланниками один после того, как рейз-эфенди, простясь, вышел из ответной палаты, Маврокордато в связи с происходившими переговорами высказал свои мысли о крымских татарах, причем не обнаружил к ним расположения. «Ведают-де они все, — говорил он, — что причина всякая в войне чинится от хана крымского с татары, и совершенно-де пора их от такого разбою унять и к послушанию при-весть. И если-де с царским величеством салтан ныне мир учинить изволит, то о татарех в том договоре написано будет с великим утверждением, что за одного христианина повинен сам салтан татарский смертную казнь восприять, понеже-де и сам его салтаново величество, и великий везирь, и муфтии, и иные ближние его, салтанские, люди, не обинуясь, явно о нем, хане, и о татарех говорят, что, конечно, их Порте к повиновению и ко всякому послушанию привести пора». Если у царя с султаном состоится договор, татары будут обязаны ему подчиняться. «А ежели-де они того договору в чем преслушают и повиноватися не будут, и тогда-де, — Маврокордато выразился решительно, — пусть они, татары, и с ханом все пропадут и исчезнут, а стоять за них он, салтан, не будет!» Посланники, со своей стороны, говорили, что «от татар многие вражды и ссоры происходят, потому что, не хотя они сохою и за иною полевою работою ходить, всегда упражняются разбоями и войною. А мочно-де было им кормиться и без того, что всякого скота у них много и земли у них хлебородные, а податей с них никаких салтанову величеству нет; и совершенно доведется их от того своевольства унять».

Расставаясь с посланниками, Маврокордато поздравил их с наступающим праздником Рождества Христова — конференция происходила 23 декабря. Посланники, вспоминая обычаи родины, заметили: «Обычай-де в Московском государстве издревле, что царского величества весь сигклит тем праздником поздравляют ему, великому государю, и святейшему патриарху завтра в навечерии того праздника. Однакож и они, посланники, его, Александра, взаимно тем же праздником поздравляют ныне сами, а завтра поздравить к нему пришлют же»[881].

Наступивший праздник Рождества Христова и приближающийся день Нового года, праздновавшийся у греков 1 января, подали повод посланникам и Маврокордато ко взаимным поздравлениям и добрым пожеланиям. Перед началом VII конференции, 30 декабря, Маврокордато, встретив посланников, говорил: «Ныне-де сам очевидно (т. е. лично) поздравляет он их, посланников, прошедшим общим православного христианства праздником Рождеством Христовым и желает им всякого счастливого поведения», на что посланники ответили, что «и они взаимно тем же праздником Рождества Христова поздравляют же и всяких счастливостей ему желают». Маврокордато говорил далее, что в наступающий понедельник, «генваря в 1 день, хотя и не по церковному уставу, одна-кож у греков начнется новый год. И он паки их, посланников, с тем новым годом поздравляет же». Посланники благодарили и, не зная еще о перемене, происшедшей в праздновании Нового года в Москве, распространились об исторических основаниях Московского празднования Нового года 1 сентября, обнаруживая сведения в истории и указывая на происхождение московского обычая от Древнего Рима. «И посланники за то ему благодарствовали и тем новым годом его поздравляли ж и говорили, что в царствующем граде Москве и во всех государствах, и царствах, и градех, под державою великого государя обретающихся, новой год начинается сентября с 1-го числа, понеже и в Риме при Августе цесаре, единоначальствующем на земли, в том же месяце сентября новый год начинался, и всякие доходы привозили к нему изо всех государств в тот месяц. И тем подобием и в Российском царствии с того ж месяца новый год начинается», на что Маврокордато заметил, что «читал он о том в крониках или во описаниях, что в Риме при Августе цесаре начинался год с того месяца». Беседа об этом предмете была прервана приходом рейз-эфенди, который заговорил о наступившей оттепели от южного ветра и поинтересовался узнать, какое влияние оказывает южный ветер на московскую зиму. «А потом пришел в ответную палату рейз-эфенди и, поздравя посланников, а посланники поздравя его, рейза, сели в прежних местех. И рейз-эфенди говорил: ныне-де на дворе растворение теплое и ветр происходит полуденной теплой же. А в Московском-де государстве, когда веет тот же полуденной ветр и в то время каково бывает, тепло ль или студено и нет ли им, посланником, от того полуденного ветру какого повреждения?» Посланники отвечали, что «о сих временах в Московском государстве бывают стужи большие с великими морозами, и хотя когда и полуденной ветр бывает, однако ж таким стужам и морозам отмены мало является. А здесь-де им, посланником, от того полуденного ветру за Божиею помощью по се время вреду никакого нет»[882].

Когда переговоры на VII конференции окончились, посланники обратились к уполномоченным с вопросом, нет ли у них каких известий из русских порубежных городов. Маврокордато сказал, что у него никаких известий нет, но что он спросит рейзэфенди. «И по вопросу его, Александрову, говорил рейз-эфенди: есть-де у них такие ведомости, что после их, посланничья, с Москвы выезду были многие на Москве пожары, а домы их, посланничьи, в целости. Да и о том-де им есть ведомость, что многие корабли у Архангельского города, также и на Белом море со всякими товары погибли, и чает-де он, рейз-эфенди, что и им, посланником, о том ведомо». Посланники, однако, этого не знали и вообще никаких вестей с родины не имели. Московские пожары были тогда предметом разговоров в Западной Европе, и оттуда сообщения о них заходили и в Турцию[883].

Вопрос рейз-эфенди о «повреждении» посланникам от южного ветра оказался не напрасным. Е. И. Украинцев после VII конференции заболел, и этим, вероятно, объясняется довольно значительный перерыв между этой конференцией и следующей, VIII, состоявшейся только через три недели, 20 января. И рейз-эфенди и Маврокордато присылали в посольство выразить Украинцеву соболезнование и справиться о здоровье; присылали ему также какое-то угощение — «сахары». 15 января приходил к посланникам от рейз-эфенди его кегая (адъютант) «и спрашивал именем его, рейз-эфенди, их, посланников, о здравии и объявил присылку сахаров. И посланники за то его поздравление и за присылку сахаров благодарствовали. Потом кегая говорил, что господин рейзэфенди не по малу от приключившейся его, чрезвычайного посланника, скорби соболезнует, от которой желает ему облегчения и доброго здравия. А отчего та ему скорбь приключилась, о том хощет ведать. И чрезвычайной посланник и паки за то сожаление о скорби его благодарствовал и говорил, что та скорбь или немощь припала ему от здешнего воздуха, а наипаче от печали, что не видит по се время в деле никакого окончания. И кегая говорил, что о той его, чрезвычайного посланника, немощи и господин рейзэфенди також рассуждает, что приключилась ему от здешнего воздуха и может быть, что и от печали. Только-де велел он ему, чрезвычайному посланнику, сказать, что он, рейз-эфенди, в делех царского величества им, посланником, чинит всякое вспоможение и впредь чинить обещается. И чтоб он, чрезвычайной посланник, о медленном окончании дела не печалился потому, что такие превеликие государственные дела, в которых они, посланники, к Порте присланы, много требуют рассуждения и размышления, а в скором времени совершитися не могут. И посланники за то его, рейз-эфенди, в мирном деле радение и обещание благодарствовали ж и говорили, что и в совершении того дела имеют они надежду на него потому, что такие государственные дела в сем государстве належат на нем. И, приказав к нему, рейз-эфенди, взаимное поздравление, подаря его, кегаю, отпустили»[884].

Когда Украинцев появился на VIII конференции 20 января, естественно было начать разговор с нового выражения благодарности за внимание во время болезни. «И седчи по местам, благодарствовал ему, Александру, чрезвычайной посланник, думной советник о сожалении болезни его и о вспоможении в том советом его, Александровым, чрез доктора». Посланники спрашивали далее, нет ли у Маврокордато каких-либо известий из украинных русских городов. Александр ответил отрицательно, и отсутствие известий объяснено было небывалой зимней стужей и выпавшими в Молдавской земле обильными снегами. «А потом он же, Александр, говорил, что первой товарищ его, рейз-эфенди, поехал было с ним, Александром (на конференцию), вместе и с дороги по нарочной присылке возвратился к великому везирю, для того что прислан к нему, везирю, салтанова величества некоторой указ, по которому належит ответ учинить ему, рейз-эфенди. Только-де он у везиря долго не забавится и, отправя то свое дело, будет к ним вскоре». Посланники сетовали на то, что их делу еще не видно конца, а у них постоянно в мысли то, «чтоб Господь Бог изволил таких великих и преславных государей сердца склонить к прежней дружбе, а подданным их обоих государств покой даровал и тишину». Замечание Маврокордато, что им были довольны все прежние русские послы, бывшие в Царьграде, подало повод Украинцеву и Чередееву высказать ему комплименты; они воздают ему честь по двум причинам: во-первых, потому, что он одной с ними христианской веры, во-вторых, по занимаемому им в Порте высокому положению, «что он у блистательной Порты человек знатной и в делех государственных потребной и поверенной». Маврокордато не отрицал своих достоинств: он не знает, как и благодарить Создателя за такое Божие милосердие, что он к такому великому делу допущен, что ему дано понимание обстановки, в которой ему, христианину, приходится действовать. «Сверх того даровал ему Господь Бог разум знать и разуметь себя и как пребывати в душевном христианстве, а плотию верно служить государю своему». Думает он, что допущен к таким великим делам благодаря именно этой верности. Если он что-либо говорил или будет говорить посланникам неугодное, просил на него за это не досадовать, потому что по верности своей султану и «по совести души своей» иначе он делать не должен. Посланники ответили: «У них-де и в мысли того нет, чтоб на него в чем досадовать, ведают-де они то подлинно, что он у салтанова величества содержится во всякой верности, и ничего они у него, чтоб в чем им совершенно открылся, не вымогают, и зело то добро, что он тайну государя своего хранит и в такой твердости живет».