Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

Х. Запись переговоров на конференциях подьячими Протопоповым и Карцевым

Запись переговоров, делавшаяся подьячими Лаврентием Протопоповым и Борисом Карцевым, не была, разумеется, стенограммой. Во-первых, не всегда все сказанное в нее попадало. Иногда «Статейный список» отмечает, например, что посланники говорили что-нибудь, «выводя пространно»; и самый наказ, им данный, предписывал им о некоторых пунктах говорить «пространными разговоры, как их Бог вразумит»[905]. В «Статейном списке» такое пространное изложение целиком не приводится. Однако вообще запись переговоров очень подробная, и несомненно, что все существенное нашло в ней место. Во-вторых, как уже это ясно из многочисленных приведенных выше выдержек из «Статейного списка», слова сторон передаются в нем не в прямой речи, не так, как они подлинно были сказаны, а излагаются в стройной и синтаксически замечательно правильной — за редчайшими исключениями — косвенной речи. Первоначальные записи подьячих проходили затем некоторую редакционную обработку, которая прежде всего сгладила всякие индивидуальные различия между их авторами, Протопоповым и Карцевым, и слила их в единое, необыкновенно плавно текущее изложение. Равным образом надо думать, что та же редакционная обработка уничтожила индивидуальные особенности в речах отдельных лиц, участвовавших в переговорах с той и с другой стороны, в тех местах записи, где эти речи приведены не от имени каждого из говоривших, а под общими обозначениями: «и посланники говорили», «и думные люди говорили». В этих местах не различишь, что говорил Украинцев и что Чередеев; точно так же не проведешь черты между тем, что принадлежит рейз-эфенди и что Маврокордато. Индивидуальные выступления Маврокордато отмечены, впрочем, гораздо чаще, и из этого видно, что он на своей стороне играл более активную роль, чем его старший коллега или, как он обозначался в «Статейном списке», «большой товарищ» — рейз-эфенди. Можно отсюда заключить, что и под общим обозначением «думные люди» в большинстве случаев разумеется Маврокордато, а не рейз-эфенди. Это тем более вероятно еще и потому, что, помимо более активных качеств своего характера, Маврокордато должен был выступать чаще, ведя разговор на латинском языке, тогда как рейз-эфенди говорил только на своем родном турецком языке. Турецкая речь рейз-эфенди переводилась сначала на латинский язык тем же Маврокордато, а затем переводчик Семен Лаврецкий с латинского переводил ее на русский, единственный понятный для посланников. Таким образом, речь рейз-эфенди должна была выдержать два перевода, а речь Маврокордато — один и поэтому доходила до посланников скорее. Естественно, что Маврокордато по этой причине приходилось выступать чаще.

Но редакционная обработка записи переговоров касалась только формы передачи речей; существа дела она не затрагивала. На точность списка мы смело можем положиться и тексту его должны вполне доверять. Передана не только самая суть переговоров, предметы, о которых стороны спорили и соглашались, но отмечаются и разные эпизоды, происходившие во время переговоров, и это делается с той же наблюдательностью и точностью, с какими вообще теми же подьячими заносилось в «Статейный список» все виденное посольством в Константинополе. Не опускаются и самые мелкие черты и детали, помогающие теперь конкретнее представлять себе внешнюю картину конференции. Наблюдательный подьячий, ведущий запись, упомянет, например, что турецкие уполномоченные вынули поданное им посланниками письменное предложение «из мешка своего» — из портфеля, — и перед нами бытовая наглядная подробность обстановки того времени[906]. Чтобы выяснить расстояние от Перекопа до Очакова и от Очакова до Казыкерменя, о чем зашла речь во время переговоров, турки показывают имевшийся у них «чертеж» днепровских городков[907]. Когда представилась необходимость, турки наводили справки по имевшемуся при них «Статейному списку» Карловицких переговоров: «И велел рейз-эфенди Александрову сыну принесть из другой палаты Карловицкого посольства „Статейный список“»[908]. Рейз-эфенди иногда приносили в ответную палату бумаги для подписи, чем он и занимался, не прерывая переговоров: «И в то ж время принесли в тое ответную палату к рейз-эфенди для подписи многие готовленые грамоты или письма. И для того он, рейз, из прежнего места вышел на другое место ближе к комину и к тем письмам приписывал имя свое, и той приписки было у него с полчаса»[909]. На XVI конференции 3 апреля такое подписание происходило во время завтрака. Рейз-эфенди «перешел на другое место будто для подписки иных приказных всяких дел и подписывал их часа с два. И во время той подписки принесли к нему в миске ценинной еству мясную с поливкою и хлеб, и тарелку с ложкою серебреною, и он еству ел, а поедчи, учал попрежнему подписывать листы и иные письма закреплять»[910]. Переговоры вел в это время один Маврокордато. Иногда рейзэфенди, как истый правоверный и твердый в законе мусульманин, во время переговоров вставал и выходил из ответной палаты на молитву в положенные у мусульман для молитвы часы[911].

Запись речей той и другой стороны во время переговоров, несмотря на форму косвенной речи и несмотря на обобщение речей с устранением индивидуальных особенностей, не только не суха и не бесцветна, но так же, как запись приведенных выше предварительных или заключительных разговоров о посторонних сюжетах, полна жизненности и отображает всю живость беседы, так что при чтении ее получается впечатление разговора живых людей со всем разнообразием его тонов и оттенков. Все яркие черты разговора: его пестрота, одушевление, его теплота, а иногда даже и горячность сквозят через плавную и мерную косвенную речь записи, и, читая ее, точно присутствуешь в Константинополе в ответной палате на конференциях, точно слышишь живые голоса спорящих посланников и думных людей. «Статейный список» — не сухой трактат с деловым изложением хода переговоров; он сохраняет все особенности и мелочи, все живые подробности каждого дня переговоров, каждой конференции. Правда, у составителей списка выработалась некоторая эпическая форма изложения со свойственными эпическому стилю повторениями и употреблением в одинаковых случаях одних и тех же выражений; но этот эпический стиль не мертвит дыхания жизни в том, что он передает. Надо, впрочем, сказать, что вообще люди того времени сами были эпичнее и говорили и даже свои чувства выражали гораздо однообразнее и с большими повторениями, чем это делается в наши времена.

В живой беседе с обилием приводились общие положения, сентенции, афоризмы, доженствовавшие служить аргументами в споре. Они сохранены в Статейном списке со всем их ароматом. Так, например, советуя посланникам быть уступчивее при выработке письменного текста договора, Маврокордато так обозначил этот процесс: «Писать бы одну, и другую, и третью статьи вчерне, коликими словами мочно дело описать, и потом бы их рассуждать, и по рассуждении либо что похочется убавить или прибавить, и то бы предлагать другой стороне любовно и приятно, а не с жестокостию сердечною» — и при этом высказал сентенцию, не особенно удачно переведенную в «Статейном списке» с латинского языка, на котором он говорил: «…потому что любовью дело имеет свой лутчей поступок, а в пристойных местех предложение ласковое всегда место имеет и у противников своих»[912]. Побуждая посланников к уступке днепровских городков, турецкие уполномоченные проводили ту мысль, что этим будет укреплена дружба между государями: «А если бы де взятое, кому хотя и держать, и в том мало дружбы бывает»[913]. Для того чтобы ускорить разрешение этого вопроса, они привели следующее рассуждение: «Когда-де кто едет дорогою, то он тщание имеет, чтоб час от часу далее ему быть, а нигде не стоять. А если где похочет постоять, то от товарищей своих останется»[914]. Происходящий между турецкой и русской сторонами спор турки резюмировали так: «Один просит, другой уступить не хочет, и такой-де спор надобно разнимать снисходительными сердцами и уступкою»[915]. К такой уступке они старались склонить посланников, ссылаясь, между прочим, на Закон Божий и заповеди. «Какое приятство или доброхотство, — говорили они, — с стороны царского величества салтанову величеству чинится, когда царь желает себе всякого распространения, как в славе, так и во владении многих земель, а другу своему того не желает… и уступить ничего не хочет? А по закону-де и по Божиим заповедям довлеет чинить что себе, то и другу своему»[916]. Посланники бросили туркам упрек в умышленном замедлении и проволочке в переговорах; турки отклонили упрек сентенцией, что государственные дела всегда делаются медленно и делать их надо осмотрительно. «И такое-де на них, думных людей, нарекание в замедлении того дела происходит и вымышленную проволоку выговаривают они, посланники, на их сторону напрасно, потому что о великих государственых делех всегда договоры совершаются не вскоре; а надобно об них мыслить и говорить и делать с великим рассмотрением и истинным склонением»[917]. Указывая на необходимость установить точные границы между территориями обоих государств, Маврокордато говорил: «А если-де рубежам не быть, и то-де какой будет и мир?» — и в подтверждение сказанного привел сентенцию: «То-де и крепость миру, что рубежи»[918].

Благодаря стремлению точнее и короче формулировать то или иное положение в разговоре появляются краткие живые выражения или отдельные оригинальные крылатые слова. «И, такие-де трудности видя, — говорили думные люди, — надобно им на обе стороны учинить по самой истинной правде, чтоб средина была на половине или половина на средине», т. е. надобно найти среднее компромиссное решение, или, как «Статейный список» иногда называет такое решение, «средок», удовлетворяющий обе стороны[919]. Днепровские городки следует разорить так, «чтоб камень на камень не остался»[920]. Вопрос об уступке этих городков посланники называли «камнем претыкания» в переговорах[921]. Постоянно в живой речи мелькают метафоры, образные сравнения, изобразительные примеры. Днепровскими городками крымские, очаковские и буджакские татары и запорожские казаки будут удерживаться так твердо, «что конь в узде»[922]. Резкий отказ посланников согласиться на устройство поселения на месте разоренных городков турецкие уполномоченные назвали «укусными словами»[923]. ХХ конференцию, в которой принимали участие Украинцев и рейз-эфенди только вдвоем, рейз-эфенди открыл словами, что вот они только что говорили о болезни своих товарищей, и может Бог подать им исцеление. Но еще есть некоторая внутренняя болезнь в самом их деле — это не трудности, которые мешают соглашению, и эту болезнь «надобно им также загасить всяким добрым поведением и исцелить добрым согласием»[924]. Сделанное Украинцевым предложение об уступке земель к Азову «не токмо у них, думных людей, мысль, но и сердце разожгло»[925]. Сравнения бывают иногда в грубоватой, свойственной тем временам форме. Убеждая посланников не отказывать крымскому хану в посылке ему время от времени со стороны московского правительства «некоторой дачи», от которой московское правительство решительно хотело отказаться, Маврокордато привел такой аргумент: «Но и псов кормят же, чтоб были сыти и голодом не издыхали»[926], а в другой раз при разговоре о том же предмете он уговаривал посланников упомянуть в трактате о возможности иногда послать кое-что хану «по соседству». Это обещание, говорил он, напишется не для «действительной дачи», а потому что обещанием «учинится татарам повеселение», а до реального его исполнения дело не дойдет: «якобы что по воздуху летало в вид, а ухватить его не мочно»[927].