Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

Переговоры, казалось, грозили зайти в тупик. 31 января «о полудни» прибыл в Константинополь и явился на посольский двор посланный в декабре 1699 г. из Москвы сержант Преображенского полка Никита Иванов Жерлов в сопровождении ба-туринского сотника Дмитрия Нестеренко с 13 казаками. Жерлов привез царский «указ и статьи», т. е. инструкции Петра об уступках, с целью ускорить заключение мира. Текст статей, привезенных Жерловым, не сохранился. Из письма Петра к Украинцеву, также привезенного Жерловым, видно, что статьи уполномачивали Украинцева на большие уступки. «Послали мы къ тебѣ сътатьi, по которымъ (естли не хотятъ такъ зъдѣлать, какъ наказано) не мешькоѳъ зъдѣлай, какъ Богъ помочи подастъ. Лутче, чтобъ съколко мочьно сътоять при первой i другой; а естли не мочьно, то по самой нужъдѣ чинить по последней сътатье. Толко зело зело нужно намъ, чьтобъ мы про сие докончание вѣдали въ генваре месецѣ; i сие какъ нaicкopee дѣлай»[969]. 1 февраля посланники известили Маврокордато о прибытии Жерлова, объяснив цель его приезда так, что он прислан «проведать об них, посланниках, и что у них чинится в его, великого государя, делех и для чего в деле до сего времени чинится такое многое медление». Посланники сообщили далее, что, «восприняв такую ведомость, они в великом страхе и ужасе ныне пребывают», боясь ответственности перед царем за медленность дела, и в заключение прибавили: «А о том ему, Александру, и первому его товарищу рейз-эфенди ведомо, что в настоящем обоих государств деле продолжение чинится не от них, посланников, но с стороны блистательной Порты»[970].

Никите Жерлову с сопровождавшими его казаками был отведен турецким правительством особый двор и даны кормы. Но на просьбу посланников поспешить с конференцией Маврокордато ответил, что 3 февраля, как желали посланники, назначить ее невозможно, потому что на этот день назначена недавно прибывшему цесарскому послу аудиенция у великого визиря, на 6-е назначен прием его у султана[971].

X конференция состоялась только 12 февраля. Сержант Жерлов и сотник Нестеренко были в свите посланников, а Жерлов присутствовал и при самых переговорах, будучи оставлен в ответной палате по удалении из нее всех «лишних людей». Под воздействием привезенных инструкций посланники сошли с занятой ими непримиримой позиции и со своей стороны предложили туркам «средок», о котором, очевидно, говорилось в инструкциях. Сделав оговорки о том, что днепровские городки были взяты царем «за многие татарские неправды» и завоеваны «со многим разлитием крови человеческой», посланники от имени государя сделали, однако, следующее предложение: в течение шести или семи лет эти городки будут находиться во владении царя, а затем должны быть разорены. Посланники, восхваляя такое решение вопроса, называли, употребляя, очевидно, латинизм, предлагаемый ими «средок» «божественным» (medium divinum). Турки, однако, не приняли его, никаких «божественных» свойств в предлагаемом «средке» не усмотрели, выразились, что посланники играют с ними «на лукавстве, аки малые дети», и справедливо находили, что уступка городков царю на шесть лет обратится в вечную: «А чтоб тем городкам быть в стороне царского величества шесть лет, и то-де шестилетнее держание значит аки сто лет»[972].

Потерпев неудачу со своим «божественным средком», посланники на следующей, XI конференции 24 февраля принуждены были пойти на уступку и предложили днепровские городки разорить немедленно же по заключении мира и землю, на которой стояли городки, уступить султану с тем, однако, условием, чтобы на разоренных местах никаких городов не строить и тем местам быть навсегда пустыми. Согласие посланников на уступку, которой турки так долго добивались, было ими встречено с выражением удовольствия; они заявляли, что «то-де их, послан-ничье, предложение является к снисхождению доброначатого дела вначале Господу Богу, а потом и обоим великим государям и народам благоугодно». О сделанной уступке доложено было великому визирю, который принял это благоприятно и обсуждал ее с приближенными султана. Однако предложенное разорение городков турок не удовлетворяло; они предпочли бы уступку городков не с разорением, а лишь с «испразднением», т. е. в неповрежденном виде, только с выводом русских войск и с увозом орудий и военных припасов. Они высказывали мысль, что дело уладилось бы гораздо лучше, если бы была возможность устроить личное свидание между монархами — «видеться самим междо собою персонне и тогда б нынешнее дело восприняло совершенство одним их, государским, словом». Царь бы сказал, что для возобновления древней дружбы он соизволяет городки разорить и пустую землю отдать султану, а султан бы ему ответил: «Для чего те города разорять, какая ему, салтану, будет прибыль в пустоте и что это за уступка? Лучше городки испразднить и отдать, нежели разорить. И государь никогда бы в том ему не отказал». Уж если государь ради дружбы с султаном склонился к уступке, то «уступку должен учинить жилую, а не пустую». От «жилой» уступки произойдет для султана всенародная слава, а в «пустой» уступке какая ему прибыль? Чем он похвалится перед своим народом и перед чужими? Будет только на него от народа нарекание, потому что те городки были жилые и построены отцом султановым Магметом-султаном с «великими проторями и убытками», а теперь будут отданы султану разоренными и пустыми, и в них будет только «пристанище всяким зверям и птицам, а не человекам»[973].

Турки приводили целый ряд аргументов за то, чтобы городки не разорять, а вернуть султану населенными только с увозом военного снаряжения; между прочим, приводился аргумент богословского характера: визирь велел посланникам объявить, что хотя они, турки, с христианами имеют в вере различие, однако же веруют в единого Бога и исповедуют Бога, сотворившего небо и землю и «вся, яже на ней. И его-де Божественное повеление и соизволение такое, чтоб землю людьми населять, а не пустошить». Приводилась далее ссылка на историю: «Чаять-де слыхали они, посланники, во описаниях исторических, что в прежние времена у многих государей христианских и мусульманских во время мирных дел бывали великие уступки, а не такие, как они, посланники, объявляют». Следовал аргумент, основанный на праве собственности: султан просит не чужого, а прямого своего. Наконец, указывалась опасность от запорожских казаков: городки построены для удержания запорожских казаков, которые ходили Днепром на Черное море и причиняли многие убытки и разорение султановым приморским городам. И если эти городки разорить, то казаки, не встречая никакого препятствия, начнут пуще прежнего ходить на Черное море и разорять турецкие приморские города[974].

Посланники возражали и со своей стороны приводили аргументы за разорение городков: с разорением городков исчезает причина ссоры и вражды. Так как ссора и война между монархами, по словам посланников, началась из-за Казыкерменя, то следует его разорить и «быть ему пусту». Султану «тем разорением никакого бесчестия и от народа нарекания не будет», не будет и причины для войн. Посланники пояснили свою мысль «прилогом», т. е. примером: «Если б у кого с кем произошла какая ссора за малую вещь и те обе особы, съехавсе персонне», всего лучше эту ссору успокоить могли бы тем, что решили бы эту вещь «отставить». «Тем подобием и великий государь… чинить ныне изволит: за что была ссора и недружба и всчалась война, то изволит разорить и отставить». Опасение перед казаками турки испытывают напрасно. Казыкермень был построен вовсе не для удержания казаков, но по общему согласию гетмана Богдана Хмельницкого с крымским ханом во время польской войны, чтоб татарам было свободно ходить через Днепр войною на Польшу. Запорожские казаки ходили судами «вниз Днепра для отмщения обид своих, когда были в державе польской. А ныне того чинить не будут, так как живут в великом страхе, и дается им великого государя ежегодное жалованье денежное и хлебное. А если им когда царского величества жалованья хотя на один год не дастся, то они без того с голоду помрут и тем вяще будут усмирены. И для таких-де причин совершенно они от прежнего своевольства уймутся». Прежде у казаков бывало «непостоянство» вследствие частых у них перемен в гетманах и в кошевых атаманах, «а ныне у них гетманы и кошевые атаманы… правдивые и постоянные и служат великому государю верно, многие годы беспеременно и могут они всяких своевольников от непостоянства усмирять и удерживатъ»[975].

Наконец, обеими сторонами выдвигалось указание на незначительность тех мест, о которых шел спор. На вопрос турецких уполномоченных на XIII конференции, «в той провинции или стране, где находятся поднепровские городки, быть ли впредь после разорения какому поселению или вовсе тому месту быть впусте», посланники отвечали, что они «за провинцию» этих мест не признают, а «почитают за самое пустое место». Раньше, до возникновения городков, это место называлось Соколья переправа. Турки ухватились за такое указание и пытались обратить его в свою пользу против посланников: «И когда-де те места незнатные и пустые и провинциею никогда не именовались, и им-де, посланником, за что за то стоять и много спорить. А споры-де бывают… не за такие малые и незнатные места… И немочно-де то разорение городков и пустую уступку почесть в знатную какую уступку, разве-де причесть к некакой малой уступочке»[976].

По существу, вопрос об уступке туркам днепровских городков с разорением их был решен на XIII конференции 16 марта, и решение принято было обеими сторонами; но и на дальнейших конференциях не раз возвращались к этому вопросу. Согласившись на разорение всех четырех крепостей, турки на XIV конференции стали просить уступить им хотя бы один, какой угодно, из днепровских городков в целом, неразрушенном виде. Посланники ответили, что принять им такого предложения «никоторыми мерами невозможно», потому что от этого, как они говорили уже раньше, будет происходить еще большая вражда и ссора между обоими государствами, «и в том им отказали»[977].

Возник вопрос о сроке разорения городков. Турки предложили внести в договор условие о разорении городков через 15 дней по подтверждении мира. Украинцев предложил срок в шесть недель по приезде из Константинополя в Москву гонца с известием о подтверждении мирного договора, которое должно произойти через особое посольство. Турки согласились, что предложенный ими «срок разорению городком, видят они и сами, что мал, потому что расстояние обоих государств меж царственных мест или градов (т. е. между столицами) — немалое» и предложили 30 дней, что было принято и русской стороной[978].

Уже на XIII конференции, когда постановлено было о разорении городков, уполномоченные заговорили о возможности устроить на месте разоренных городков какое-нибудь турецкое поселение. Посланники, конечно, отказали: «Когда уж в тех местех городкам не быть, то и поселению быть непристойно». Если устроить поселение без крепости — опасно, что оно подвергнется нападению со стороны каких-нибудь своевольников, которые урвутся тайным обычаем из России, и оттуда пойдет ссора; а если устроить многолюдное поселение — «учнет чиниться между обоими государствами вящая недружба и война. И того ради, — заключали посланники, — на тех пустых местех ни малому, ни большому поселению быть не доведется»[979]. На следующей, XIV конференции турки изложили, для чего им такое поселение на Днепре было нужно, именно для устройства перевоза через Днепр. Без такого перевоза, который был в Казыкермене, будет «тягость» турецкому и татарскому народу. Остается только перевоз между Кинбурном и Очаковом, но для всяких проезжих и торговых людей, направляющихся из Крыма в Белгородчину или обратно, этот перевоз неудобен, во-первых, по дальности расстояния его от Крыма, от Перекопа. Турки показывали посланникам на чертеже, и совершенно правильно, что от Перекопа до очаковского перевоза гораздо дальше, чем до Казыкерменя; что будет езды три дня, тогда как до того селения, которое они проектировали между Очаковом и Казыкерменем, езды будет всего один день. Вторым неудобством очаковского перевоза была ширина Днепра в тех местах; переправа происходит медленно, на лимане бывает волнение, в особенности затруднительна переправа во время разлива реки (водополья), когда торговцам и всяким проезжим людям бывает «простой и мешкота» дней десять и более. Вот почему турки и просили об устройстве небольшого поселения на обеих сторонах Днепра между Очаковом и Казыкерменем, где бы был удобен перевоз. Поселение будет обнесено ровиком и острожком «для опасения от своевольников и разбойников и для бережения скота от зверей». Изложив просьбу и приведя доводы, турки уговаривали посланников им в том не отказывать и не упрямиться и «таким малым делом великого мирного дела не останавливать и не разрывать»[980].