Слова. Том V. Страсти и добродетели

Смирение на деле, а не только на словах

– Геронда, если человек сам себя смиряет, укоряет и говорит: «Я ущербный, никчёмный, пропащий человек, я такой-сякой» – этим он помогает себе стяжать смирение?

– Самому себя человеку легко укорять, но он с трудом принимает упрёки от других. Сам про себя он может говорить: «Я самый жалкий и грешный, я хуже всех», но при этом от других не может принять ни одного резкого слова. Когда ребёнок спотыкается и падает, ему больно, но не очень обидно. Или если его отшлёпает любящий отец, то малыш подумает про себя: «Ладно, ничего страшного». Но если его чуть оцарапает или толкнёт мальчик, который ему несимпатичен, вот тогда да! Он станет вопить, делать вид, будто ему больно, что он не может встать!

Когда я жил на Синае, там был мирянин по имени Стра́тис. Если ты его звал: «Господин Стратис», он отвечал: «Ну скажешь тоже! Какой я „господин“? Грешный, грешный Стратис – зови меня так». Все говорили о нём: «Ну поглядите только, до чего смиренный человек!» И вот однажды он проспал утром и не встал вовремя на службу. Кто-то пошёл его будить и начал стучать в дверь: «Стратис, что же ты всё спишь? Уже шестопсалмие прочитали! Ты, что, не пойдёшь на службу?» А «грешный Стратис» как стал кричать в ответ: «Да у меня благочестия больше, чем у тебя, и ты будешь мне указывать, чтобы я шёл в церковь?» Кричал он как сумасшедший… Даже схватил ключ от двери – здоровенный, как от амбарного замка, – и замахнулся на человека, потому что было задето его самолюбие. Люди, которые слышали, как он кричал, потеряли дар речи, ведь все считали его очень смиренным и брали с него пример. Да, опозорился Стратис по полной программе… Видишь, что делается? Сам себя называл грешным, но едва задели его самолюбие, просто озверел!

А другой человек в Эпи́ре сделал в церкви небольшой ремонт. Сам он говорил, что ничего особого не сделал, так, подмазал кое-где. Но когда я ему сказал: «Ладно тебе говорить „подмазал“! Кое-что всё-таки сделал», то он разозлился не на шутку! «Можно подумать, что ты бы сделал лучше!.. – стал он размахивать руками. – Я-то получше знаю, что значить строить, я не какой-то там плотник, как ты. Да мой отец, между прочим, сам брал подряды!»

Самому себя легко смирять, но это не значит, что у человека есть настоящее смирение.

– Геронда, а как распознать настоящее, подлинное смирение?

– Когда другой тебя унижает и ты это принимаешь, вот тогда у тебя подлинное смирение, потому что подлинное смирение – это смирение на деле, а не на словах. Однажды святой Косма Этоли́йский[118] спросил людей, которые собрались вокруг него: «В ком из вас нет гордости?» – «Во мне», – ответил один человек. «Подойди-ка сюда, ты, в котором нет гордости, – говорит святой Косма. – Отрежь-ка один ус и ступай на площадь». – «Э-э, это я не могу сделать», – отвечает тот. «Значит, у тебя нет смирения», – говорит ему святой[119]. Святой Косма этим хотел сказать, что необходимо деятельное смирение.

– Вот и я, геронда, когда меня задевают, отвечаю резко.

– Не имеешь смирения, поэтому и отвечаешь. Посмотри, какое было смирение у аввы Моисея! Когда его рукоположили во священника, архиепископ захотел его испытать и сказал клирикам: «Когда войдёт авва Моисей в алтарь, гоните его вон и идите за ним, чтобы услышать, что станет он говорить». Едва авва Моисей вошёл в алтарь, его стали гнать: «Ступай вон, эфиоп!» – «По правде с тобою сделано, чернокожий эфиоп, – сказал себе авва Моисей, – ты не человек, зачем же ходишь с людьми?»[120] Он не обиделся, не разгневался.

– А может человек не иметь смирения, но быть кротким и не отвечать, когда его оскорбляют?

– Смиренный человек кроток. Но не всякий кроткий смирен. Бывает и кротость без смирения: человек может внешне казаться кротким, а внутри быть исполнен гордости, считать всех вокруг людьми ненормальными и ничего не стоящими. Помните историю про монаха, которого отцы никогда не видели разгневанным? Он никогда даже не отвечал на резкие слова в свой адрес. Однажды его спросили: «Брат, какой помысел ты имеешь в сердце твоём, что никакие оскорбления и обиды не нарушают твоего долготерпения?» – «Мне ли обращать внимание на них? – отвечал брат. – Это лающие псы»[121]. То есть брат всех презирал.