Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

Таким образом, в результате беседы Маврокордато с посланниками 29 апреля состоялось соглашение по всем статьям договора, кроме двух: о даче крымскому хану, на которой настаивали турки, и о торговле по Черному морю, включения которой требовали посланники. Эти же вопросы были основным предметом второй беседы, происшедшей 2 мая, когда Маврокордато опять приехал на посольский двор. Приводились вновь те же аргументы, и с обеих сторон обнаруживались та же неуступчивость и то же упорство. Выразив одобрение латинскому переводу статей (по которым уже состоялось соглашение), присланному посланниками после разговора 29 апреля, и заметив, что, прежде чем писать эти статьи набело, придется еще раз обсудить каждую, Маврокордато перешел к двум спорным статьям, оставшимся несогласованными, прежде всего о ханской даче: «Теперводе доведется ему с ними, посланниками, на мере поставить спорную статью о даче крымскому хану и татаром и чтоб они, посланники, ту дачу написали так, как о том говорено на прошлой конференции, что в той даче полагается салтаново величество на соизволение царского величества. А чтоб давать на срок или указным числом, и того ничего написано в той статье у них не будет». И затем неоднократно в течение разговора Маврокордато повторял и развивал этот довод: дача хану предоставляется на усмотрение царя, никакого определенного размера («указного числа») установлено не будет. Приведено было затем обстоятельное толкование слову «произволение». Это означает, во-первых, отмену прежнего обязательства давать дачу в установленный срок и в определенном размере, а во-вторых, предоставление полной свободы царю. Когда ему будет угодно, он, не будучи связан никаким обязательством, «для своей, государской, превысокой чести своим, государским, жалованьем тех ханов и татар пожалует, как ему, великому государю, Господь Бог по сердцу известит». А если и ничего не даст, то ханы и татары и просить не посмеют, и о том, чтобы не просили, от султана им будет «заказано накрепко». Маврокордато предлагал даже написать статью о «ханской даче» в виде диалога между царем и султаном: «Якобы они, великие государи, сами персонала своими, государскими, друг ко другу говорили сими словесами»: царь требует у султана, чтобы «крымскую дачу отставить и впредь ей не быть», а султан на эти слова отвечает, что он о даче в договоре не написал, но предал все то на царское соизволение. Таким образом, все следы когда-то бывшей обязательной дани крымским татарам стирались, и она превращалась в пожалование по свободному усмотрению государя.

Однако посланники оставались тверды и непреклонны. На первое же предложение Маврокордато переговорить о статье они ответили, что у них говорено о том много, и написать, кроме того, что хану и татарам никакой дачи не давать, они ничего не могут. Вероятно, в параллель тому, как Маврокордато в отказе на торговое плавание по Черному морю ссылался на твердое и неизменное постановление султанского дивана, и посланники сослались на то, что об отмене ханской дачи «у его царского величества постановлено со всем его государским сигклитом. Им, посланникам, „имянно“, т. е. самим государем приказано и в наказе написано, что та крымская дача, конечно, была отставлена, потому что хотя та дача была и небольшая, только показалась она ему, великому государю, зело неугодна и потребна». Наказ действительно, как мы уже видели[1027], содержал в себе самое категорическое предписание посланникам добиться отмены дачи, которая не соответствовала уже достоинству московского государя. На предложение Маврокордато еще раз подумать о принятии статьи в той смягченной форме, которую он предлагает, посланники отвечали, что больше им о том думать не о чем. Предложение и аргументы Маврокордато они одобряли: «Рассуждение его, Александрово, является разумное», и желание великого визиря, на которое ссылался Александр, они удовлетворить были бы рады, однако не могут дерзнуть поступить вопреки воле великого государя. Твердость посланников в этом пункте вызвала раздражение у Маврокордато: «Поступает он с ними не так, как они с ним, во всем творит он им многую склонность и уступку, а от них, посланников, никакого склонения и уступки он не видит», на что посланники заметили: «Никакие большие противности в настоящих делех от них, посланников, не чинится, а за правду и за свое всякому стоять вольно и мочно». Соглашение по статье не состоялось[1028].

Столь же безрезультатными были переговоры и относительно другой спорной статьи — о морском плавании, к которой затем перешли. Здесь посланники были, так сказать, нападающей или добивающейся стороной, а Маврокордато оборонялся со столь же непоколебимым упорством. Он вновь и неоднократно повторял, что для русских исключения сделано не будет, что плавание по Черному морю воспрещено не для одних русских, но для всех народов, несмотря на их домогательства (такое запрещение было сделано еще тогда, «когда в Московском государстве тех кораблей и в зачине не бывало и Азов город был во владении салтанова величества»), что русские могут торговать на Средиземном море, приезжая на кораблях из Архангельска, что султану в его государстве указывать никто не может, «и кого в которые вороты изволит пустить, в те и пускает по своей воле», что постановление о закрытии Черного моря «утверждено накрепко» и Черное море откроется для христианских государств «разве только тогда, когда Оттоманское государство переменится». Торговать по Черному морю русские могут на наемных турецких кораблях. Тщетны были все доводы посланников, развивавших уже ранее высказанные соображения и приводивших новые. Посланники высказывали мнение, что турки хорошо сделали, закрыв другим народам (англичанам, голландцам и венецианцам) доступ в Черное море, потому что от их торговли не было бы прибыли Оттоманскому государству, а разве только убытки; в каких государствах эти народы ни торгуют, прибыли от них бывает мало. Поэтому и в Московском государстве торговля им дозволена не во всех местах, но только у одной морской пристани, у города Архангельского, хотя они и домогались торговых вольностей. Притом же на Черное море им плавать неудобно и далеко. А царским подданным торговым людям ездить по тому морю от Азова удобно и близко, и от такой ближней торговли обоим государствам может быть великая прибыль, больше, чем от иных дальних западных стран. Царь не просит Черного моря себе во владение, не отнимает его у султана и в титлах своих «тем морем описывать себя не будет», а желает только на том море вольного проезда своим кораблям, чтоб им не стоять на одном месте. Как они, посланники, слыхали «и в гисториях читали», никогда Турецкое государство ни от кого страха не имело и никого не боялось; чего же теперь бояться? Царю в постройке флота пришлось понести великие расходы и убытки и без дела оставить флот нельзя. «Нигде не ведется и не слыхано, чтоб те места, где бывали торговым людем промыслы и прибыли, предавать в запустение»; от запрещения плавать по Черному морю торговым людям будут убытки, потому что и прежде была разрешена приезжим людям из Царьграда и из других мест торговля в Азове; азовские жители имели торги свои в Царьграде и по всем крупным городам на Черном море. Сухопутная торговля и всегда затруднительна, а из Азова торговым людям ездить сухим путем в Царьград через Крым, Буджаки, Волошскую и Мультянскую землю неудобно и далеко. Относительно предложения вести морскую торговлю на наемных турецких судах, от чего туркам будет прибыль, посланники высказали опасение, что турки в наймах кораблей будут запрашивать чрезмерные цены, на что Маврокордато тотчас же возразил, что об этом напишется специально в договоре, цена установится обыкновенная и лишнего запрашивать никогда не будут.

Не будучи в состоянии убедить Маврокордато, посланники, не скрыв от него недовольства и высказав ему упрек, что поступает он с ними «упорно», ни в чем им ни малого «повеселения» не чинит, к полякам на Карловицком съезде был он гораздо благосклоннее, решили на торговой статье более не настаивать, в договор ее не включать и отложить до будущего Великого посольства, которое явится в Константинополь для подтверждения мирного договора, буде он ныне совершится, — написать же, как замечает «Статейный список», что царским кораблям «от Азова и от Таганрога плавание иметь только до Керчи, без указа не смели, потому что и без того постановления царским кораблям плавание до Керчи и до Тамани Меотийским морем было свободно». На последовавшее затем замечание Маврокордато, что хотя статья и отложится, однако и впредь «перемены тому делу никакой не будет» и царским кораблям по Черному морю далее Керчи ходить никогда не позволится, ибо так постановлено и утверждено всем диваном, посланники ответили упреками: «Выговаривали ему, Александру, что зело слышать им такие от него, Александра, слова досадно: называется он православным христианином и с ними единоверным, а говорит не по-христиански». Что он говорит о постановлении дивана и «что перемены будто не будет — и то его, Александрова, неправда». Они, посланники, знают точно, что тот султанский диван был только о том, чтобы царского каравана не пропускать на Черное море всего сразу[1029].

Разговор перешел на другие предметы. Маврокордато вновь просил посланников не настаивать на включении в договор статей 13 и 14 о Гробе Господнем и вероисповедных правах греков, чтобы не раздражать султана, потому что это было бы вмешательством во внутренние турецкие дела: греки живут в подданстве султана, «и никогда иной государь в другом государстве иному государю в делах не указывает, и всякой-де государь над подданными своими волен». Он опять рекомендовал им действовать по этому вопросу другим путем: подать просьбу со стороны царя и челобитье иерусалимского и константинопольского патриархов, причем обещал содействие со своей стороны. Посланники вновь заявили о своем согласии, сказав, что полагаются на него, Александра, заметив, однако, что, если в договоре о вольностях для православных не напишется — «в том будет православным христианом великая печаль и от католиков стыд», потому что по Карловицким договорам выговорены католикам всякие вольности, не только позволено им свою веру распространять, но и костелы вновь создавать и старые чинить во многих местах и, между прочим, на острове Хиос.

Маврокордато опровергал эти сообщения: пусть посланники верят ему, а не посторонним словам. На Хиосе не только не позволено вновь строить какие-либо костелы, но и старые римские костелы там разорены до основания, и теперь там нет ни одного костела. И вообще католикам нет никаких вольностей. В доказательство Маврокордато привел два случая отказа цесарскому послу на его просьбы по делам католической веры, прибавив, что «зело-де у них, турков, католицкую веру остерегают, чтоб ее к распространению не допустить».

Если посланникам кажется неудобно и перед католиками «зазорно» не упомянуть в договоре о вольностях православным христианам греческого исповедания, то он о таких вольностях напишет в 15-й статье. «И написал о том при них, посланниках. И посланники велели то его, Александрово, письмо перевесть переводчику Семену Лаврецкому. А по переводу в той статье написано, что российским и московским духовным и церквам их противно законам Божиим никакое насилие в Турском государстве да не наносится». Посланники, прочтя написанное, объявили, что «берут сие себе на рассуждение», т. е. согласились на включение в договор предложенных слов; при этом спрашивали у Маврокордато совета, можно ли им обратиться к визирю с прошением о постройке грекам в Царьграде двух церквей «на славу и на похвалу имени Божии» и будут ли даны прихожанам этих церквей хатшеривы, т. е. жалованные грамоты, на что он ответил, что если в тех местах церкви и прежде были, то, думает он, по прошению посланников и вновь там позволят строить, но о строении на новых местах будет отказано[1030].