Петр I. Материалы для биографии. Том 1, 1672–1697

В ночь на 28-е эта переправа была совершена под проливным дождем. Войска Бутурлина пытались сбить переправившихся, но эти попытки были безуспешны, и армии Ромодановского удалось окопаться и укрепиться на правом берегу реки. С 29 сентября по 1 октября заключено было перемирие, во время которого «друг ко другу переезжали, якобы вражды никогда отнюдь не бывало». Ромодановский расположил войска двумя линиями. В первой линии левый фланг занят был первым отделением Преображенского полка, в центре расположился Лефортов полк, на правом стали полки Гордонов и Семеновский. Во второй линии на левом фланге расположены были повозки, на правом фланге поместили вновь сформированную часть Преображенского полка — «8 новоприборных рот», которые иногда называются вторым Преображенским полком. В пространстве между двумя линиями, в центре, саженях в 50 позади первой линии, поставлен был шатер главнокомандующего, окруженный воеводами, завоеводчиками и есаулами. Перед шатром расположились гости, которые «готовили всему войску столовые кормы, ествы и питье». Невдалеке от шатра генералиссимуса расположены были гусары, палашники, рейтарские роты и артиллерия. Весь лагерь Ромодановского обнесен был рвом в сажень ширины и такой же глубины и валом, построенным с «изрядными выводами по инженерной науке». 29 сентября, в субботу, был в лагере Ромодановского военный совет о способах, какими можно было бы взять бутурлинский городок. 30-го, в воскресенье, утром Ромодановский ездил в село Коломенское к обедне. После обеда, когда он выехал из лагеря со своей свитой, к нему подъехал, тоже со свитой, Бутурлин, и стали разговаривать, «и дошло меж ими до слов досадительных, и, выняв Иван Иванович пистолет, не взывав обычаем кавалерским, по князе Федоре Юрьевиче стрелил, но никакого зла ему не сотворил»; «князь Федор Юрьевич против того ему никакого зла не сотворил ж, но тому его делу посмеялся и говорил: не повелось нигде между сильнейшими господами за учиненным перемирным договором так, не обвестясь и на поединок не вызвав, выстреливать» с видимым желанием покончить войну убийством одного генералиссимуса. «По сих, — продолжает „Известное описание“, — обоя господа, пришед в ярость многую, повелеша пехоте друг на друга сражатись и перво… полковник господин славный Тургенев воскликнул: ги, ги, ги, ударился своими на неприятельскую пехоту и учинился меж ими бой великой и стрельба многая: полковнику непрестанно посреде огня и дыму кричашу… и их прогна. А потом пришли с неприятельской стороны чрез договоры прибавочные многие люди и наших хотели прогнать, но того учинить не могли, ибо мужественною храбростию и ручными гранаты и горшками наши их прогнали даже до обозу их». В этой стычке было 45 человек, получивших раны, ожоги и телесные повреждения.

1 октября по случаю праздника Покрова Богородицы утром военных действий не было. Но после полудня генералиссимус Ромодановский вывел из лагеря пехотные солдатские полки: Преображенский, Семеновский, Лефортов и Гордонов, — и, построив их на расстоянии сажен ста от бутурлинского укрепленного городка, приказал генералам Лефорту и Гордону построить два редута, окопать их рвами, укрепить плетнем и поставить на них рогатки[312]. Опять дело не обошлось без поединка между самими главнокомандующими. Ромодановский распоряжался сооружением редутов, как вдруг «неприятель его, генералиссимус Иван Иванович, к нему приехав, нача ему досади-тельные слова говорить и, выняв пистолет, хотел по нем стрелити, но та осеклась, и, то видя, князь Федор Юрьевич из своей пистоли по нем стрелил и Ивана Ивановича прогнал». Войска Бутурлина старались помешать возведению редутов, так что Ромодановский должен был посылать свою конницу отгонять неприятеля. «И тому бывшу, — говорит „Известное описание“, — учинился свальный у конницы бой, который был ровнейшим порядком; но потом, как сей страны конница, вся собрався, лавою на неприятелей, а гусары в них с сторон ударились, не могли неприятели долго устояти, но все в бегство за свой обоз устремились». Из обоза Бутурлина стали бросать в конницу Ромодановского ручными гранатами, но не причинили ей, однако, вреда и только ранили своего же генералиссимуса. Когда редуты были окончены, Ромодановский оставил в Гордоновом 200, а в Лефортовом 100 человек гарнизона, велел своим полкам в знак победы выстрелить залпом и к вечеру отвел свое войско в лагерь.

2 октября осадные работы против укрепленного городка, или ретраншемента, продолжались. Ромодановский вывел в поле те же четыре солдатских полка и расположил их у самого рва ретраншемента, поставив на флангах восемь рот конницы. Под их прикрытием было приказано построить еще два редута, один в восьми, другой в десяти саженях от рва. До полудня во время этих работ производилась с обеих сторон перестрелка из самопалов, и противные армии бросали друг в друга ручные гранаты. После полудня Бутурлин перешел к более решительным действиям, чтобы помешать осаждающим: сначала бросил против них отряд конницы, который, однако, был прогнан, а затем сделал сильную вылазку пехотой. «Около трех часов, — пишет Гордон, — между тем как мой полк стоял на правом крыле, вышли стрельцы в большом числе из своего лагеря и устремились прямо на меня, чем я был побужден перестроить мой фронт направо. Мой фронт состоял из пяти рот и одной роты гренадер, две роты находились в резерве, а остальные роты были в лагере. После получасовой битвы стрельцы стали подаваться назад. Когда мы начали стрелять, они отступали, а мы наседали на них. Это продолжалось в течение часа, пока они не были отогнаны на значительное расстояние к великому удовольствию его величества». Петр, следовательно, не скрывал своей радости, видя поражение стрельцов. Два вновь построенных редута остались во власти осаждающих, которые связали их линиями с редутами, сделанными накануне. «Известное описание» содержит еще одну подробность боя в этот день. Осажденные прибегли к хитрости: со стен стали из медных труб поливать водой пехоту Ромодановского с тем, чтобы вымочить и сделать непригодными к бою ее ружья и ручные гранаты. Заметив это, бомбардиры и сержанты Преображенского полка, взяв некую великую трубу, опустили один ее конец в Москву-реку, а другой направили на людей, стоявших со щитами на стене городка, и с «великою прыткостью на неприятеля лили, так что и со щитами не могли стоять, но овых опровергало назад, а иных так обмочило, что они со стен разбежались». И этот день не обошелся без «потерь», хотя, по свидетельству Гордона, и незначительных. 3 октября стрельцы предприняли две вылазки, одну вслед за другой, чтобы овладеть ближайшими к городку редутами; но обе вылазки были отбиты. После полудня войска Ромодановского вновь продолжали осадные работы, ведя их от редутов до самого рва городка. Осажденные, чтобы помешать этим работам, сделали новую попытку нападения. Они были встречены Преображенским полком и после сильной пальбы должны были отступить, причем бомбардир Преображенского полка Петр Алексеев с несколькими матросами того же полка взяли в плен стрелецкого полковника Сергеева, за что генералиссимус публично его благодарил. Утром 4 октября осажденные войска Бутурлина делали опять вылазки, чтобы завладеть редутами осаждающих, но были отбиваемы. Желая исправить этот урон, сам генералиссимус Бутурлин бросился на Ромодановского.

Произошел третий по счету поединок между главнокомандующими, причем на этот раз они бились бичами «зело долго», и Иван Иванович должен был отступить. Это был день св. Франциска, именины Лефорта. Именинник давал большой обед, на котором возникло смелое решение немедленно же взять городок приступом. После обеда генералиссимус Ромодановский отдал приказ штурмовать городок. С левой стороны двинулись в атаку Преображенский полк и бомбардиры, а с правой — полки Семеновский, Лефортов и Гордонов. «Около 3 часов, — пишет Гордон, — мы выступили, неся с собой фашины и доски, чтобы заполнить рвы и накладывать на них мосты, а также везли на двух повозках воспламеняющиеся предметы, чтобы зажечь вал». «И в том приступе, — говорит „Описание“, — первый бомбардир Преображенского полку Петр Алексеевич учинил зажигательную телегу длинную: в ней были положены некоторые огненные составы и хворост и смола, а спереди было железное копье с зазубрьем вострым; и как тое телегу роскатя (рву хворостом накиданну бывшу) в вал, то копье увязло, и ту телегу зажгли». Таким образом, подожжен был плетень, окружавший неприятельский вал, земля осыпалась и открылся доступ осаждающим. Однако, по свидетельству Гордона, огонь от зажигательных повозок причинил городку лишь незначительный вред.

Осажденные защищались очень храбро: бросали в осаждающих ручные гранаты и бомбы и начиненные зажигательными веществами горшки, лили на них из пожарных труб воду, отбивались палками, длинными бичами и шестами, к концу которых привязаны были зажженные пуки пеньки, обмакнутой в смолу, серу или селитру. Был виден, говорит свидетель, «великий огнь и воскурение дыма» и слышен крик с обеих сторон. Победа склонилась на сторону осаждающих. «После двухчасового сопротивления, — продолжает свой рассказ Гордон, — мы взяли внешние верки при помощи штурмовых лестниц и преследовали осажденных так настойчиво, что вместе с ними ворвались в крепость».

Стрельцы Бутурлина бежали из городка, ушли в свой обоз, расположенный вправо от городка, и там окопались. Городок достался в руки победителей. Комендант городка генерал Трауернихт и стрелецкий полковник Макшеев были взяты в плен.

Приведенные связанными к генералиссимусу Ромодановскому пленники, «видя страшное его победоносное лицо, вострепетав, на колена свои пали, просяще у него милосердия и своего живота»[313]. В городке в виде гарнизона был поставлен Семеновский полк. Генералиссимус князь Ромодановский повелел сказать своим войскам милостивое слово. Это не особенно грамотно составленное слово сказывал рында князь М. Н. Львов. «Генералы, полковники, бомбардиры и прочие храбрых пехотных войск урядники! Превысокий генералиссимус наш, князь Федор Юрьевич Прешбургский и Парижский (?) и всея Яузы обдержатель, велел вам сказать, видя сего числа храбрый воинский ваш подвиг и смелость в приступе к неприятельскому городу и какими дивными, огнедышущими промыслы и стрельбою мочною, не устрашась неприятельской стороны жестокого противления и розных огненных вымышленных бомбов, гранат и горшков кидания и водного из многих труб литья и на шестах смоленым с огнем отбивания и землею метания, однакож смело лицо свое против тех всех стихий утвердясь в таком малом времени во одержание по прежнему его град[314], из рук неприятеля его взяв, паки ему возвратили и тольких вязней (пленников), яко и самого воеводу и полковника со всем его полком и [с] знамены и с ружьем взяли; а осталых храброго своего и мужественного приступа к бегству понудили, жалует за тое вашу службу». На радости генералиссимус велел «потчивать довольно» своих храбрых воинов, а пленных велел отпустить. День опять не обошелся без жертв. Несколько человек было ранено, и пострадал и сам именинник Лефорт, которому огненным горшком обожгло лицо. «В меня бросили, — писал об этом эпизоде Лефорт своему брату в Женеву, — горшок, начиненный более чем четырьмя фунтами пороху; попав мне прямо в плечо и в ухо, он причинил мне ожог, именно обожжена была кожа на шее, правое ухо и волосы, и я более шести дней ходил слепым. Однако, хотя кожа на всем лице у меня была содрана, все же я достиг того, что мое знамя было водружено на равелине и все равелины были взяты… Я, безусловно, принужден был удалиться в тыл, чтобы перевязать мои раны. В тот же вечер мне была оказана тысяча почестей. Его величество принял в моем злоключении большое участие, и ему было угодно ужинать у меня со всеми главными офицерами и князьями. Я угощал их, несмотря на то что вся моя голова и лицо обвязаны были пластырями. Когда его величество увидал меня, он сказал: „Я очень огорчен твоим несчастием. Ты сдержал свое слово, что скорее умрешь, чем оставишь свой пост. Теперь не знаю, чем тебя наградить, но непременно награжу“»[315].