Петр I. Материалы для биографии. Том 1, 1672–1697

Прочие суда эскадры, убавив паруса, дожидались задержавшегося контр-адмиральского корабля, затем, по его присоединении, двинулись вперед полным ходом. Вскоре после заката солнца флот прошел в виду устья реки Поноя, ночью миновал лежащие к северу от Поноя Три острова, которых Петр достигал в предыдущем году, а на рассвете 16 августа обогнул Орлов нос, направляясь к северу. Яхта «Святой Петр» шла, все время отставая от других кораблей, и держалась близ берега, на котором по низинам и долинам был виден снег. К полудню ветер стих. Был созван совет, на котором решено в случае противного или слишком сильного ветра повернуть обратно, предоставив купеческим кораблям продолжать путь. Сигналом к возвращению в Архангельск должны быть пять пушечных выстрелов из больших орудий с адмиральского корабля, а сверх того поднятие флага на бизань-мачте, если приказ о возвращении будет отдаваться днем. После обеда на яхту Гордона собрались капитаны английских кораблей и распрощались с ним за стаканом ликера. Вечером был ужин на адмиральском корабле. Ночью эскадра прошла при благоприятном свежем ветре мимо Лумбовской бухты и островов того же имени и на рассвете 17 августа достигла утесов мыса Святого носа. К 7 часам утра ветер окреп и начал становиться противным. Раздались условленные пять пушечных выстрелов — сигнал к возвращению, «чему мы очень обрадовались», — искренне замечает Гордон. Начался обмен прощальными салютами с купеческими кораблями, которые отправились дальше, а затем Гордон салютовал адмиралу и вице-адмиралу, прибывшим на его корабль. Возвращались при сильном ветре. Около часу пополудни прошли мимо устья Поноя, вечером завидели остров Сосновец с водруженным крестом, где за день перед тем контр-адмиральский корабль едва не разбился. Мимо острова прошли ночью, держась на более отдаленном расстоянии от берега, чем раньше[298].

18 августа на рассвете ветер стих; Гордон потерял из виду шедшие впереди корабли. Яхту кидало из стороны в сторону, но вперед она не двигалась. 19-го, около 7 часов утра, поднялся свежий южный ветер; яхта стала лавировать. К полудню ветер усилился. Контр-адмирал опять совершенно растерялся. «Мы считали себя погибшими», — откровенно пишет он. Контр-адмирал не нашелся предпринять ничего иного, как подойти на расстояние версты к берегу, бросить якорь и, пересев на шлюпку, искать спасения от той стихии, которая, казалось бы, должна была быть ему близкой по званию контр-адмирала, на берегу, где виднелись многочисленные хижины и где он со спутниками занялся собиранием оказавшихся там в большом количестве ягод земляники, малины, красной и черной смородины, брусники и костяники. Дождавшись более благоприятной погоды, храбрый моряк вернулся на корабль, распустил паруса и на рассвете 20 августа догнал другие корабли[299].

20 августа, в 8 часов утра, эскадра прошла мимо деревни Куя, находившейся неподалеку от двинского устья. Ветер стих, и корабли несло приливом. В час пополудни адмиральский и вице-адмиральский корабли достигли «бара», песчаной отмели в устье, и бросили там якорь из-за безветрия. 21 августа вошли в устье Двины, но сначала вице-адмиральский корабль, а затем и Гордонова яхта сели на мель. Потребовалась получасовая работа, чтобы стащить яхту оттуда воротом. После этого злоключения Гордон благополучно достиг Соломбальского рейда, бросил якорь подле адмирала и отправился на адмиральский корабль, а затем «Великий Шкипер» (Петр) прибыл на его яхту и пробыл на ней с час. Вице-адмирал не так скоро справился с затруднением и пришел на рейд только 22-го[300].

Путешествие было окончено. Надо было собираться в Москву. 22 августа Гордон был занят распределением офицеров и солдат своего отряда, а также и багажа по судам, на которых предстояло плыть вверх по Двине до Пенды. 23-го он явился к Петру откланяться, причем передал ему какие-то книги и подарил два присланных из Англии «Ladstцcke» (?), что было царю очень приятно. В тот же день давал пир воевода Ф. М. Апраксин. 24-го Гордон пустился в путь. По-видимому, одновременно с ним отправились князь Ф. Ю. Ромодановский, Т. Н. Стрешнев и Н. М. Зотов. В этот день последние двое приставали в Холмогорах, где служили молебствие. 26 августа проследовал мимо Холмогор и Петр, которого сопровождал до этого города архиепископ Афанасий. Царь, как и на пути в Архангельск, не останавливался в Холмогорах[301]. 29 августа он достиг уже устья Пенды, впадающей в Двину несколько севернее Ваги, откуда писал архангельскому воеводе Ф. М. Апраксину: «Min Her, — сего августа в 29 день на Пенду приехали, слава богу, живы. Как поехал, за суетою забыл, ныне молю исправить некие нужды, а именно: естьли лимонов свежих будет много, половину осолить, а другую натер[е]ть на сахар искрошивши, всыпать в бутыли, а нутрь изрезать и пересыпать сахаром же в ставики; а каково делать, и тому послал я образец. А буде мало будет, все зделать в лимонат. О секе и ренском не запамятовать, а об ином из каравана ни о чем не прошу, разве естьли будут инструменты математецкие или тимерманские. Piter. При сем писавый пре-освещенный Гедеон киевский и галицкий благословение посылаю. Фетка Троекуров, Фетка Плещеев, Ермошка Мешюков челом бьют. Один брат Гашка, Алексашка Меншиковы, Гуморт, Алешка Петелин, Оска Зверев, Вареной Мадамкин. С Пенды»[302].

Письмо с распоряжениями о лимонах, секе и ренском ярко рисует, между прочим, одну черту в характере Петра, которая с этих молодых лет будет отличать его всю жизнь: его способность входить до мелочей во все подробности каждого дела, в том числе и своего домашнего хозяйства. Он не только отдает самые подробные распоряжения, но и посылает образец, как надо исполнить предписанное. Письмо подписано «компанией», в сопровождении которой ехал Петр, участниками постоянной, даже и во время пути не прерывавшейся игры в церковный собор, один из членов которого и подписался первым под именем митрополита Киевского и Галицкого Гедеона. Кто носил это звание — неизвестно. Остальные подписавшие письмо участники компании были: стольник князь Ф. И. Троекуров, спальник Ф. Ф. Плещеев, Г. Д. Меншиков, А. Д. Меншиков, будущий светлейший князь, Иоганн Гумерт — родом эстляндец, выехавший на службу из Польши в 1693 г., Осип Зверев и Алексей Петелин — бомбардиры Преображенского полка, карла Ермолай Мишуков. Что за личность, подписавшаяся Вареным Мадамкиным, издателям писем Петра не удалось выяснить. С Пенды шла сухопутная дорога на Вологду вверх по реке Ваге через Важский уезд и Устьянские волости, которой, по-видимому, и пользовались в осеннее время, когда навигация по Верхней Двине и по Сухоне была уже затруднена. Так, по крайней мере, возвращался Гордон с некоторыми из своих спутников, пересев в Пенде с карбасов в экипажи. Можно с вероятностью предположить, что тем же путем двигался и Петр. Остановка в Пенде — пункте, где пересаживались с речных судов в экипажи, и дала ему повод написать вышеприведенное письмо к Апраксину[303].

Что же дали Петру эти две поездки на Белое море в 1693 и 1694 гг.? Какие последствия они вызвали? Прежде всего следует помнить, что поездки в Архангельск, кораблестроение там и плавание по Белому морю были не государственными делами, а исключительно «потехами» государя, потехами, служившими непосредственным продолжением переяславского кораблестроения и плавания, но предпринятыми в более широком масштабе и на настоящем море, уже не с игрушечными, а с настоящими кораблями, но все еще с игрушечными адмиралами, капитанами и лейтенантами, которые трепетали, приходили в отчаяние и терялись при сильном ветре и тумане, как Гордон, и сажали корабли на мель. Петр познакомился с морским кораблем, с его устройством, снаряжением и оснасткой, приобрел познания в корабельном деле и мореплавании. Прожив несколько месяцев на море, он привык к морю и полюбил его. С той поры шум морских волн, морской воздух, морская стихия тянут его к себе и с годами сделаются для него необходимой потребностью. У него разовьется органическое стремление к морю.

Мелькнула, впрочем, во время пребывания в Архангельске и одна государственная мысль. Насмотревшись на чужестранные корабли, приходившие в Архангельск с заграничными товарами и увозившие русские товары, Петр подумал о такой же деятельности и русских кораблей и для первой пробы приказал Апраксину нагрузить два корабля, «Святой Павел» и «Святое пророчество», русскими товарами и отправить их в заграничные порты. В первую очередь был назначен к отплытию «Святой Павел»; другой «большой корабль» — «Святое пророчество» — должен был отправиться на следующий год. Дело это вследствие его новизны плохо подвигалось. Еще в конце 1694 г. Ф. М. Апраксин обращался к царю, представляя о затруднениях с матросами и не зная, какими товарами нагружать отправляемый корабль, что вызвало довольно раздраженный ответ Петра: «Min Her, — писал он Апраксину (в конце 1694 г.). — Письмо ваше выразумев, соответствую, что карабль, как при мне наряжен был к отпуску, и сары (галерные работники) хотя сперва и не хотели ехать, однакож после обещалися. А о товаре, какой в него класть, на то мне здесь, в таком будучи расстоянии, делать невозможно; да и там будучи, я говорил: с чем лучше, с тем и отпускай, потому что товар, что класть, и иноземцы, кому то купить, все там, и тебе удобнее то зделать, о чем и я пространнее говорил. А пашпорт прислан будет вскоре; а карабль болшой, в ту ж пору положено, что зимовать, а тот отпустить, и дивлюся, что затем отповеди другой требуете. Piter»[304].