Петр I. Материалы для биографии. Том 1, 1672–1697

XXIV. Неудачный штурм Азова 5 августа 1695 г

В заключительных словах письма к Стрешневу о «великой тесноте, учинившейся неприятелю» от успешного хода русских осадных работ под Азовом, слышна у Петра уверенность в близости счастливой развязки. Окончательное решение о штурме было принято на военном совете 2 августа, и днем штурма назначено ближайшее воскресенье, 5 августа. «Был военный совет, — записывает в своем дневнике под 2 августа Гордон, — на котором присутствовал его величество и другие. С большим рвением настаивали на том, чтобы предпринять штурм в ближайшее воскресенье. Хотя я очень серьезно представлял, что прежде всего нужно подвести траншеи ближе к первому рву и надо вывести ров, насколько возможно, кругом города к городскому рву, чтобы он мог служить защитой и прикрытием для штурмующих, если бы они оказались побеждены; однако все это не имело перевеса. Был решен штурм, и отданы соответствующие приказания». Следующие два дня прошли в приготовлениях к штурму. 3 августа в лагере Гордона заготовлялись в большом количестве штурмовые лестницы и фашины.

4-го вызвавшиеся идти на приступ волонтеры упражнялись, и им велено было ночью держаться наготове в шанцах. Гордон, не переставший все-таки делать попытки отсрочить штурм, в присутствии Петра напутствовал своих солдат речью. «Его величество, — читаем в его дневнике, — пришел ночью ко мне. Я не мог добиться никакой отсрочки штурма, несмотря на старания, с которыми я излагал возможные причины его неудачи. Мы велели охотникам выступать с офицерами, которых они сами избрали. Я обращался с речью ко всем в совокупности и к каждому полку особо, чтобы они держались мужественно, что они обещали». Гордон считал штурм преждевременным и не верил в возможность его успеха; поэтому ему все окружающее казалось в мрачном свете. «Я заметил при этом многое, — продолжает он свой рассказ, — что мне не понравилось, как то: чрезмерное число охотников должно было причинять беспорядок, недостаток офицеров и их неопытность, что могло вести к замешательству. Но они вследствие излишней уверенности или по глупости не хотели брать ни лестниц, ни мостов, ни других каких-либо приспособлений. И все-таки я прочел у многих на лицах, что они готовы раскаиваться в своем предприятии. Все это не обещало ничего доброго». Гордон делает последнюю попытку отговорить от штурма, но тщетно. «Я представлял об этом его величеству еще во время ночи, объявляя открыто, что неразумно предпринимать штурм против крепости, где осажденные решили ожесточенно до гибели драться, притом же, когда минами или пушками еще не сделано бреши, даже без лестниц, которых штурмующие не хотят захватывать, и при таком отдалении (апрошей) от рва, именно на 40 или на 50 сажен. Отправив всех к траншеям, я сам пошел туда, и затем вскоре туда пришел генерал Автоном Михайлович. Во втором часу ночи его величество прислал мне сказать, что придет в мою палатку, чтобы поговорить со мной. Когда он пришел с другими генералами, говорили только о штурмах и о взятии города, и я не мог ничему этому воспрепятствовать. Я сказал, как другие, хотя и далек был от того, чтобы обещать успех». Было решено, что тревога, пробитая поутру, будет сигналом к штурму[384].

Гордону принадлежит и единственное сколько-нибудь полное описание самого штурма 5 августа. «С рассветом, — читаем у него, — я послал приказание стрельцам занять траншеи и затем велел бить тревогу, что было знаком к нападению. Однако передовые не выказали никакого усердия и пропустили значительное время, пока мы их принудили к выступлению. И это происходило без особенного оживления. Между тем они шли вперед. Командуя бутырскими и тамбовскими солдатами на левом фланге, я приказал им беспрерывно стрелять против углового бастиона, и они держались с этой стороны очень хорошо.

Но другие полки, которые должны были идти вправо поблизости Дона, более следовали за бутырцами и тамбовцами и, поворачивая влево, пришли в пространство между садами, где они сочли благоразумнее засесть, чем решительно броситься на вал.

Бутырские и тамбовские солдаты, заставив неприятеля прекратить стрельбу с валов болверка, живо двинулись вперед и пошли на приступ болверка, влезая на вал даже без лестниц, что было довольно легко по уступам плетня. Но когда они достигли гребня, они встретили ожесточенное сопротивление, потому что турки сражались, как люди, полные отчаяния. Хотя наши напали на них храбро, однако не были в состоянии ворваться в бол-верк. Здесь был убит „бей“, или начальник города. Между тем другие полки не пытались ни напасть на доставшиеся им места, ни помочь нападающим на болверк. Это очень ободрило турок, и они без всякого опасения стреляли по тем, которые теснились между садами и стояли не прикрытыми от огня с вала». Итак, отважно вели себя охотники Бутырского и Тамбовского полков, действовавшие против углового болверка, заставившие неприятеля замолчать и взобравшиеся на вал, хотя в конце концов им не удалось достигнуть намеченной цели: овладеть бол-верком. Охотники, составлявшие правую колонну, которая должна была подступить со стороны Головина и направить усилия против азовских укреплений, примыкавших к берегу Дона, действовали вяло; вместо того чтобы держаться вблизи Дона, сбились влево и засели в пригородных садах, не решаясь двигаться дальше. Слабее всех, по рассказу Гордона, оказалась часть войск, которая должна была нападать на Азов со стороны расположения Лефорта. Эта часть почему-то медлила и выступила только тогда, когда войска Гордона начали уже отступление. «Левофланговые, — пишет Гордон, — не сделали ничего, даже самомалейшего, до тех пор, пока наши, будучи утомлены, начали отступать. Тогда они предприняли атаку, но не с лучшим успехом, чем другие». Гордон относился вообще пристрастно к Лефорту с того времени, как последний сделался таким близким любимцем Петра, и, может быть, в рассказе о поведении левофланговых краски сгущены слишком и не совсем справедливо. Сам Лефорт в письме к брату, написанном по окончании первого Азовского похода, иначе изображает дело. «Немногого недоставало, — пишет он, — чтобы город был взят, если бы только один генерал имел войска наготове вовремя, когда следовало. Из 1500 моих охотников 900 было убито или ранено. Они оставались на валах в течение двух часов после других, чтобы спасти три знамени, упавшие в турецкие рвы вместе с убитыми офицерами. Они предпочитали умереть, чем потерять свои знамена. Они вернули их. Если бы еще было 10 000 солдат, город был бы взят приступом. Но он никогда не сдался бы: турки упорны и не желают никакой пощады»[385].

Весь ход штурма 5 августа можно, следовательно, себе представлять в таком виде. Штурм велся вызвавшимися охотниками в числе 4500 человек, подразделенных на три колонны по 1500 человек каждая, которые выступали под командой трех генералов. Колонна Гордона, состоявшая из волонтеров Бутырского и Тамбовского полков, действовала соответственно общему расположению войск в центре, колонна Головина должна была напасть на азовские укрепления с правого фланга, вблизи берега Дона, колонна Лефорта — с левого фланга. В бою, как он разыгрался в действительности, первоначальные предположения нарушены были и относительно места, и относительно времени. Солдаты Гордона штурмовали болверк, но не были поддержаны другими отрядами. Отряд Головина изменил направление, сдвинулся влево к центру, засел в садах, не атакуя укреплений и тем не отвлекая неприятеля от войск Гордона. Отряд Лефорта вступил в бой позже, чем следовало, когда атака Гордона кончилась неудачей. По плану было задумано нападение на Азов также и с четвертой стороны, с тыла, для чего донские казаки в числе 400 должны были спуститься по Дону на 20 лодках. Руководимые самим Петром, они успели это сделать вовремя, но встретили ожесточенное сопротивление со стороны осажденных, были отбиты и принуждены были вновь сесть в лодки и вернуться по реке ни с чем.

Штурм кончился неудачей, но никто не решался дать приказ к отступлению без Петра, а Петр отлучился с того места, на котором он обещал находиться во время штурма, поехал руководить экспедицией казаков на лодках, и его нельзя было отыскать. «Уже штурмующих, — пишет Гордон, — не оставалось и третьей части, так как многие из здоровых уносили убитых и раненых… Мы долго ждали приказания царя, но не получили никакого. Поэтому я дал приказ к отступлению, твердо решившись лучше подвергнуться немилости, чем без нужды жертвовать еще людьми. Так это предприятие, — заключает Гордон свой рассказ о штурме, — несвоевременно и необдуманно начатое… имело очень неудачный исход. Из всех четырех полков было убито 1500 солдат, не считая офицеров. Многие из них остались во рвах и у валов». Дальнейшие строки записи Гордона за этот несчастный день, 5 августа, показывают, в каком душевном состоянии находился Петр под влиянием испытанной неудачи. «Около 9 часов (утра?) прислал его величество за мной; вытребованы были к нему и другие генералы. Здесь видны были только гневные взгляды и печальные лица. Я просил устроить военный совет, чтобы посоветоваться о нашем положении. Поздно вечером был я опять у его величества. Ночью были унесены многие убитые».

Военный совет, на созыве которого настаивал Гордон, состоялся на другой день, 6 августа, после обеда у генерала Лефорта. На нем присутствовало, пишет Гордон, много лиц всякого ранга и состояния. Из слов Гордона о том, что «после долгого обсуждения все, хотя и неохотно, согласились со взглядом и решением его величества продолжать осаду, продвигать дальше траншеи и закладывать мины», видно, что Петр, сохранивший твердость духа при только что испытанной неудаче, стоял за продолжение осады, что окружавшие его лица предпочли бы отказаться от предприятия и бросить его, но были принуждены подчиниться твердой воле царя. Так впервые, кажется, обнаружилось свойство характера Петра не унывать и не падать духом при неудаче, а, наоборот, настойчиво стремиться к достижению намеченной цели. Соответственно с этим решением продолжать осаду, продвигая вперед траншеи, мы в следующие дни встречаем в дневниках Гордона и Плейера ряд отметок об этих работах. 7 августа Гордон записывает: «Я отправился к месту действия и отдал приказание продолжать работу над траншеями». 8-го: «Я начал продвигаться с траншеями». 7-го и 8-го читаем у Плейера, что работа с большим усердием продолжалась. 8-го в лагере Гордона происходило погребение его соотечественника и одноверца Кармихаэля, совершенное католическими священниками. Петр не упустил случая присутствовать на этом богослужении, а затем с сопровождавшими его матросами зашел к Гордону и оставался у него довольно долго. В ночь на 9-е разыгралась сильная буря с моря, вода в реке высоко поднялась. 9-го ветром вверх по реке против течения принесло от города неприятельскую тридцативесельную галеру и с нею лодку меньших размеров. Между тем осадные работы продолжались. 9-го Гордон продвинул траншеи до пункта, где он намеревался закладывать мину, соорудил два редута и велел перенести ближе мортиры; 10-го он продолжал траншеи и для прикрытия их устроил небольшие форты. 11-го начали закладывать мины на правом и левом флангах. 12-го Гордон начал работать над миной. Неприятель тревожил осаждающих нападениями, пуская конницу, завязывая мелкие стычки (8 августа), похищая лошадей (11 августа), а иногда предпринимая и серьезные вылазки. Так, 11 августа была сделана вылазка на Гордона, но тотчас же была отбита с большими потерями для неприятеля. Три часа спустя неприятель повторил нападение, на этот раз на генерала Лефорта, и эта вылазка причинила большой урон русским: турки побили много людей, захватили и унесли много оружия и шанцевого инструмента. Вылазка на Лефорта была повторена 14 августа. В стычках с неприятелем захватывались пленные, через которых осаждающие узнавали о положении и ходе дел в городе. Так, 12 августа казаки захватили двух турок, которые, будучи подвергнуты расспросу под пытками, показали, что во время штурма были убиты бей — правитель города, ага, командовавший янычарами, и около 200 человек рядовых (более трехсот, по Плейеру), что командование было предложено Кубекмурзе, но он от него отказался; при начале осады в городе находилось, включая и вновь прибывших, 6000 человек, из них почти третья часть потеряна убитыми, ранеными и больными, но припасов довольно, и нет недостатка в снарядах. Пальба по осажденному городу, сократившаяся было 9 августа вследствие недостатка в фитилях, затем приняла обычные размеры и производила в городе беспрестанные пожары[386].