Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны
- Автор: Дональд Фильцер
- Жанр: Историческая проза / Военная проза / История России и СССР / Для старшего школьного возраста 16+
- Дата выхода: 2023
Читать книгу "Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны"
Массовые настроения и мнения: «почему мы по-прежнему отступаем?»
Холодным летом 1942 года, когда Красная армия все еще продолжала отступать, Агитпроп разбил первомайское обращение Сталина на двадцать «бесед». В беседах, частично состоящих из призывов, частично из идеологических разъяснений, акцент делался на военных успехах, на жестокости оккупантов и на потребности Красной армии в оружии. Прежде выражаемые Сталиным надежды на мятеж немецких рабочих были забыты. Активистов уведомили, что 1942 год будет годом решающего разгрома противника, что вскоре подтвердилось под Сталинградом[1188]. Вскоре партийные работники на местах отчитались ЦК о реакции большинства людей на проведенные беседы. Неудивительно, что, как видно из их отчетов, многих тревожила ситуация на фронте. Люди, не забывшие хвастливых обещаний довоенного времени, сомневались, правда ли в 1942 году стоит ждать серьезного поражения противника. Сбитые с толку непрерывными потерями, они раз за разом спрашивали: почему мы отступаем? Как объяснить успех немцев на юге летом?[1189] Многие рабочие и крестьяне старших поколений, ветераны Первой мировой и Гражданской войн, задавали вопросы о тактике и обращались к собственному военному опыту. Один из них заметил: чтобы выиграть, надо уметь предугадывать действия противника – но почему же никто не предвидел, что враг сосредоточит силы на разных участках, почему не пошли в контрнаступление? Обычные люди, привыкшие разглядывать карты военных действий в газетах, на стендах и на рабочем месте, знали, что немцы высадились на южном берегу Дона, и выражали беспокойство по поводу опасности, нависшей над Кавказом. Почему оставили Ростов? Что случилось с Черноморским флотом при падении Севастополя? Они демонстрировали поразительную осведомленность о маневрах войск и спрашивали: почему Красная армия не действовала активнее на Калининском и Северном фронтах, каково положение в Ленинграде? Они хотели знать, почему у советских войск, несмотря на многократные попытки и огромные потери, не получилось выбить немцев с Ржевского выступа и как эти битвы повлияют на ситуацию на пока замерших Калининском и Западном фронтах[1190]. Хотя обсуждение военачальниками тактики не предавали огласке, слушатели оказались на редкость хорошо информированы о стратегических противоречиях. Они, например, спросили, почему столько людей погибло в битве за Харьков – именно этот вопрос впоследствии задал Хрущев, в 1956 году резко раскритиковавший действия Сталина как Верховного главнокомандующего[1191]. Пытаясь соотнести огромное количество убитых и раненых с небольшой численностью населения Финляндии, кто-то с сомнением спросил: «Чем воюет Финляндия, раз ее людские резервы незначительны, а потери большие?»[1192] Вопросы свидетельствовали о подозрениях, что государство утаивает реальное положение дел на фронте. После одной лекции из зала пришла записка с вопросом: «Все время в печати, по радио, устно германскую армию называют презрительно „вояки“, что значит – ничтожество. И получается противоречие: если „вояки“ – ничтожество, что мы с ними столько возимся, даже отступаем, сдаем города. Не значит ли, что слаба Красная Армия?»[1193] Получив собранные партийными инструкторами сведения о реакции слушателей, Г. Ф. Александров, заведующий Агитпропом, написал в ЦК, что усвоенный партией тон вводит людей в заблуждение: «А то ведь не вяжется, что сила Красной Армии воюет с „вояками“, да еще отдает города». Он полагал, что следует выражаться аккуратнее[1194].
Рядовые слушатели на лекциях и собраниях также настойчиво возвращались к проблеме второго фронта – теме, летом 1942 года оказавшейся в центре внимания. Британцы воевали в Северной Африке, США – в Тихоокеанском регионе, но подавляющее большинство немецких подразделений было сосредоточено на Восточном фронте. Соединенные Штаты и Великобритания пообещали открыть второй фронт в Европе в 1942 году, но, хотя Рузвельт торопил Черчилля, тот колебался из‐за трудностей, сопряженных с пересечением Ла-Манша. После многократных отсрочек второй фронт все-таки был открыт – 6 июня 1944 года, то есть когда с начала войны прошло уже очень много времени, а советские войска уже понесли огромные потери, союзники наконец высадились в Нормандии. На протяжении всего 1942 года люди были глубоко обеспокоены невыполненными обещаниями. Работницы текстильной фабрики в Иванове прямо спросили: почему союзники не открывают второй фронт? Другие задали вопрос: что предпринимают союзники, чтобы выполнить обещание? И чем объяснить промедление? Некоторые цинично настроенные наблюдатели выражали сомнение, что проблема исключительно в материально-техническом обеспечении. «Нельзя ли объяснить задержку открытия второго фронта выжиданием Англии ослабления Красной Армии?» – спросил один из участников встречи[1195]. Другой раздраженно заметил: «Союзники целый год считали, что лучше второй фронт не открывать, и тянут теперь, чтобы не открыть его до конца войны»[1196]. Хотя советское руководство уверяло граждан, что у Красной армии достаточно сил, чтобы противостоять немцам и без второго фронта, все понимали, что это сопротивление ценой многих жизней. Люди выражали беспокойство: «А мы, надеясь на них [союзников], можем погибнуть, так как мы одни не можем справиться со всеми союзниками Германии»[1197]. Как показывают вопросы, их все больше злило нежелание союзников взять на себя более серьезные обязательства. В Москве лектору передали из зала записку, полную сарказма: «Когда, в каком месяце откроется второй фронт, может быть 31 декабря 1942 года в количестве 15 солдат с разбитым танком?»[1198]
На заводах также проводили беседы, посвященные производству. С приближением немцев к Сталинграду у оборонных предприятий прибавилось срочной работы. Партийные инструкторы делали упор на тесную взаимосвязь между военными успехами и выполнением производственного плана. Рабочие, со своей стороны, стремились выполнить месячный план и без колебаний открыто обвиняли руководство завода, если оно создавало им какие-либо помехи. Они полагали, что главное препятствие, мешающее выполнять план, заключается не в отсутствии мотивации или трудовой дисциплины среди рабочих, а в неспособности начальства обеспечить стабильные, непрерывные поставки материала. На встречах с партийными активистами они не боялись спрашивать, какие меры для повышения производительности труда приняла администрация и почему они не получают производственные заказы вовремя[1199]. Бесстрашно критикуя начальство, рабочие требовали навести порядок и строже наказывать тех, кто выигрывает от обусловленного войной дефицита. Многие задавали вопросы, связанные со снабжением и здравоохранением. В портовом Архангельске рабочие не постеснялись спросить парторга, чем объяснить отсутствие рыбы в заводской столовой в городе, окруженном водой[1200]. А главное, как видно из докладов партийных инструкторов, обычные люди хотели знать правду о положении на фронте. Инструкторы затруднялись объяснить отступления и задержку с открытием второго фронта. После самонадеянных заявлений государства накануне войны в народе еще не рассеялись сомнения. В конце августа работники обкома партии написали Александрову, прося прислать им из ЦК опытных беседчиков. Учитывая замешательство, даже недоверие, с каким люди слушали последние лекции, партработники надеялись, что у более находчивых агитаторов лучше получится объяснить текущую ситуацию[1201].
Партийное руководство отреагировало на информацию о реакции населения, полученную от инструкторов, агитаторов и беседчиков. 28 июля 1942 года Сталин издал приказ, впоследствии известный как «Ни шагу назад», где прямым текстом сообщалась неприкрашенная правда, которой требовали люди. Отступать дальше было нельзя. «Территория Советского государства, – без обиняков заявил Сталин, – это не пустыня, а люди – рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы, матери, жены, братья, дети. Территория СССР, которую захватил и стремится захватить враг, – это хлеб и другие продукты для армии и тыла, металл и топливо для промышленности, фабрики, заводы, снабжающие армию вооружением и боеприпасами, железные дороги. После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину». Продолжать и дальше говорить о безграничных земельных и человеческих ресурсах означает лгать. Красная армия, «покрыв свои знамена позором», в панике оставила Ростов и Новочеркасск. «Пора кончать отступление, – отрезал Сталин. – Ни шагу назад!» С этого момента в Красной армии требовалась «железная дисциплина»: любого, кто отступит без приказа, сочтут предателем. В армии сформируют заградительные отряды, которые будут расстреливать на месте каждого, кто самовольно отступает или сеет панику. Штрафные батальоны, составленные из нарушителей дисциплины и тех, кто проявил трусость, будут посылать на самые опасные участки фронта, «чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления против Родины»[1202]. Вместе с тем Сталин заверил граждан, что победа возможна: у армии наконец достаточно техники, чтобы сражаться и победить.
После приказа Сталина яростное сопротивление Красной армии на участке между Доном и Волгой приобрело почти самоубийственный характер. Пока немцы шли через Кавказ к нефтяным месторождениям Баку, все задавались вопросом: сколько можно отступать?[1203] К середине сентября немцы с севера и с юга прорвались к Волге, окружили Сталинград и взяли в кольцо 62‐ю армию. Принявший командование генерал В. С. Чуйков заявил: или удержим город, или умрем здесь[1204]. Пока шли ожесточенные бои за Сталинград, Агитпроп, опираясь на приказ Сталина «Ни шагу назад», выработал новые темы для бесед. Партийным инструкторам дали указание: не замалчивать опасность, не умалять трудностей[1205]. Оказавшись на грани поражения, государство взывало не к национальному чувству русских, а к обществу, объединенному социалистической идеей: «Решается судьба нашей родины, великих завоеваний народа в Октябрьской революции, судьба социализма и советского строя»[1206]. Оно недвусмысленно заявило: «Каждый боец, командир, политработник, каждый трудящийся и партийный работник должен ясно понимать, что отступать нам дальше некуда, что непосредственно за линией фронта лежат районы, потеря которых поставит под угрозу существование Советского государства»[1207]. Агитаторы теперь старались лишний раз не обнадеживать людей, дать им понять, что Красной армии, возможно, придется большей частью сражаться с Германией в одиночку. В период с июня 1941 года по июль 1942‐го производство танков, самолетов и вооружения выросло почти на 50 %, но черная металлургия, электроэнергетика и добыча угля – жизненно важные для оборонной промышленности отрасли – по-прежнему отставали из‐за простоев и недостатка топлива. Местные запасы торфа, сланца и древесины, предназначенные для отапливания бараков, домов и предприятий, должны были теперь расходовать в промышленных целях. Людям следовало готовиться к жизни в еще более тяжелых условиях. Но, несмотря на горькую правду и мрачную тональность, беседы в целом вселяли уверенность в возможность победы[1208].