Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны

Борьба организаций за продовольствие

Промышленные наркоматы, предприятия, профсоюзы, а также местные советы, парткомы и торготделы постоянно оспаривали систему распределения продовольствия, стремясь получить продукты для людей, чьи интересы они представляли[482]. Продукты из центральных государственных запасов распределял Наркомат торговли: он направлял их в республиканские наркоматы торговли, те – в ОРСы и местные торготделы, откуда, в свою очередь, продовольствие поступало на промышленные предприятия и в учреждения. Высшие чиновники реагировали на непрерывный поток просьб от нуждающихся групп. Люди приобретали право на получение карточек как представители определенных организаций или категорий, которым полагалось фиксированное количество продуктов. Когда в 1943 году, например, ситуация с продовольственными запасами немного улучшилась, вышли постановления, гарантировавшие увеличение продовольственных норм новым группам, включая рабочих горячих литейных цехов, кузниц, предприятий, выпускающих оптическое стекло и боеприпасы. Постановления, каждое из которых обеспечивало определенную группу людей численностью от 400 до 5000 человек, в конечном счете распространялись почти на 29 000 рабочих[483]. Ближе к концу войны Наркомат торговли учредил специальную комиссию, занимавшуюся исключительно заявками на получение продовольствия. Просьбы поступали конкретные: обеспечить холодным завтраком 12 000 человек, в том числе 7000 детей, подведомственных Наркомату нефтяной промышленности; назначить рабочим в строительных лагерях Красноярского края питание по нормам Крайнего Севера; предоставить дополнительное питание голодающим рабочим и находящимся на их попечении иждивенцам[484]. Такие просьбы свидетельствуют не только о сложных градациях внутри карточной системы, но и том, как люди пытались улучшить свое положение.

Несмотря на тонкие нюансы, определявшие продовольственные нормы, запланированные выдачи часто отражали желаемую, а не реальную ситуацию. В действительности хронический дефицит срывал все планы и вызывал яростную борьбу между учреждениями. На практике поставки как из центральных, так и из местных запасов нередко не только не соответствовали плану, но не давали даже минимума, необходимого, чтобы накормить тех, для кого были предназначены. На каждом уровне обширной пирамидальной структуры Наркомата торговли обнаруживалась нехватка запасов. Так, весной 1942 года Наркомат торговли СССР отправил Наркомату торговли Татарской АССР строгое указание улучшить питание жителей Казани, однако Татария не получала положенного ей количества продуктов. В марте ни одна казанская столовая не дождалась запланированных поставок мяса и рыбы[485]. В мае и июне администрация республики прислала лишь долю зерна и муки, которые должен был получить казанский торготдел. Бо́льшая часть продуктов была направлена напрямую на заводы, в детские дома и школы, тем же, кто не имел отношения к этим учреждениям, мало что осталось. Город был переполнен эвакуированными и беженцами – все они пытались найти работу и прикрепиться к столовой. Как и во многих регионах, сотрудникам Наркомата торговли ТАССР приходилось принимать тяжелые решения, выбирая, какую из нуждающихся групп обеспечить в первую очередь. Эвакуированных, например, кормили в столовой, но получали они лишь миску супа-лапши в день. Письма протеста, направленные профсоюзом работников судостроительной промышленности, в конце концов дали повод к расследованию, по итогам которого из центральных государственных запасов выделили дополнительные продукты[486]. Организации, представляющие интересы конкретных групп, часто составляли такие письма, а успех зависел от ходатайства занимающих высокие посты чиновников. Но требования у всех организаций были одинаковые, поэтому победа одной означала проигрыш другой.

Иногда получалось так, что чиновники распространяли не продовольствие, а голод. Более тысячи судостроителей, эвакуированных из Ленинграда на оборонный завод № 402 в Молотовске, портовом городе в Архангельской области, питались еще хуже тех, кого эвакуировали в Казань. Из Ленинграда они уезжали уже ослабленными, а по прибытии их состояние только усугубилось. Картофеля и овощей, поступавших из центральных запасов, не хватало, а предложить дополнительное питание местная администрация практически не могла. В апреле 1942 года заводу № 402 выделили участок для подсобного хозяйства, но почва здесь была неплодородной, а климат – суровым. Руководство профсоюза и предприятия неоднократно вмешивалось, убеждая вышестоящих чиновников увеличить объемы поставок. В октябре 1942 года Н. М. Шверник и И. И. Носенко, нарком судостроительной промышленности, попросили А. И. Микояна, первого заместителя председателя Совнаркома, забрать 2450 тонн картофеля из соседних областей и направить их на завод № 402, но получили отказ. В ноябре Совнарком наконец распорядился, чтобы Наркомат торговли отправил на завод двадцать тонн лука и чеснока – малую долю изначально запрошенного количества. В декабре парторг из ЦК снова написал Швернику об ухудшающемся состоянии здоровья рабочих и членов их семей, отметив, что подавляющее большинство страдает от цинги и истощения. Он еще раз настоятельно просил Шверника вмешаться. Местные чиновники продолжали пререкаться, споря, кто должен кормить рабочих и их детей, но предложить им было нечего[487].

Споры возникали и по поводу того, кто отвечает за питание уязвимых групп, в том числе сирот, инвалидов и физически немощных рабочих[488]. Положение, в котором оказались дети-сироты из Испании, было типично для подобных групп в целом. В конце 1942 года Р. Костылева, давний член партии, написала отчаянное письмо секретарю московского парткома. Костылева занимала должность заместителя директора детского дома, куда отправляли детей, чьи родители сражались и погибли в ходе Гражданской войны в Испании. Детей, вывезенных из Испании и отправленных в Москву, помещали в специальный детский дом, где работали советские и испанские воспитатели, а в октябре 1941 года детдом эвакуировали в деревушку в Саратовской области. Костылева, на попечении которой находились также ее собственная дочь-подросток и слепая сестра, писала, что как член партии не в состоянии молчать о том, что происходит в этом месте. Чиновники поселили детей и воспитателей в разрушенных избах без дверей, окон, крыш и полов, не предоставив даже строительных материалов для ремонта. Педагоги вместе с детьми пытались подготовиться к зиме, но им не дали дров. Вскоре дети начали болеть, а школа закрылась из‐за отсутствия отопления. Первоначально дети получали по четыреста граммов хлеба, но вскоре хлебную норму урезали до трехсот, а затем и до двухсот граммов. Другой еды ни сиротам, ни воспитателям не давали. Весной воспитатели хотели посадить картофель, но, как объяснила Костылева, картофель не удавалось ни купить за деньги, ни получить в обмен на какие-либо товары. До ближайшего рынка было 25 километров. Дети и воспитатели, брошенные в деревне на произвол судьбы, болели, мерзли и недоедали. Когда педагоги обратились за помощью в местный райком партии, им ответили, что больше ничего дать не могут и уже устали слушать про этот детдом. Крестьяне смотрели на них как на нахлебников и паразитов. Председатель сельсовета спросил одного из воспитателей – испанского коммуниста, почему он околачивается здесь, а не защищает родину от фашистов. Письмо Костылевой принесло плоды. Из Москвы его направили обратно в Саратовский обком партии, сразу же приступивший к расследованию. Секретаря райкома уволили за самоснабжение, пьянство и утрату репутации в глазах партийного актива; приняли меры по улучшению жилищных условий и питания детей и воспитателей[489]. Однако подобных жалоб поступало множество, и бо́льшая часть не дождалась столь же благоприятного решения.

Споры из‐за продовольствия, вспыхивавшие среди чиновников, распространялись и на местные запасы. Основу центральных запасов составляли продукты, собранные Наркоматом заготовок по совхозам и колхозам. Политика нецентрализованных запасов стала поводом для острого конфликта между чиновниками в центре и на местах. В марте 1942 года члены Омского обкома партии и местного совета организовали колхозные рынки. Представители профсоюза с завода № 20 быстро собрали с рабочих миллион рублей и пошли прочесывать рынки, чтобы купить для заводской столовой мясо, сливочное масло, творог, картофель, зерно, муку и пшеницу. Но когда они попытались переправить купленные продукты на завод, представители Наркомата заготовок заявили, что колхозы не выполнили нормы поставок, поэтому члены профсоюза приобрели продукты, по закону принадлежащие государству. Зайдя в тупик, директор завода и чиновники из Наркомата заготовок обратились к высшему руководству в Москве. Тем временем объекты их спора начали портиться. Тогда чиновники из Наркомата заготовок объявили, что профсоюз может забрать испорченные продукты, но пригрозили арестом тому, кто тронет зерно. Получив обращения директора завода, профсоюза и обкома, ВЦСПС из Москвы вернул дело на рассмотрение в Омский областной совет. Между тем рабочие выяснили, что потратили с трудом заработанные деньги на испорченное мясо и молоко[490]. Как и в большинстве подобных споров, ни у одной группы не было большего морального права на продовольствие, чем у другой. Все голодали.