Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны

Чиновники и «самоснабжение»

С точки зрения карточной системы администраторы и чиновники принадлежали к категории служащих, то есть следующей после рабочих в продовольственной иерархии. Хотя некоторые действительно жили на этом скудном пайке, другие пользовались своим положением, чтобы обеспечить себе лишнюю порцию в столовой, надбавки и спецпайки из запасов, предназначенных для рабочих или других групп. Вплоть до 17 июля 1943 года, когда государство утвердило четкие нормы для партийных, профсоюзных, комсомольских работников и членов советов, эта категория была предоставлена сама себе.

Обычные люди глубоко презирали пользовавшихся своим положением чиновников и расценивали присвоение ими продуктов как воровство. Такого мнения держался и Беднов, описавший злоупотребления руководства на своем заводе:

В отношении промтоваров существует система талончиков, которые выдает ОРС и выдает их на руки начальникам цехов, и эти талончики до рабочих не доходят, а все прилипают к рукам досужих людей, вроде мастеров, наладчиков, бухгалтеров, счетоводов и любимчиков секретарей и тому подобной заводской «интеллигенции», которые умудряются получить промтовары по несколько раз в месяц, а основной рабочий – рабочий от станка, который непосредственно производит продукцию, имеет только заборную книжку, по которой дали ему 40 грамм соли и 1 коробку спичек[500].

В незаконной иерархии Беднов видел вопиющее нарушение социалистических принципов. Пытаясь понять наблюдаемое им неравенство между чиновниками и рабочими, Беднов обратился к прежней риторике революционной литературы и процитировал одного из персонажей Горького: «Мы та рабочая сила, которая кует цепи и деньги, строит дворцы и фабрики, кормит всю эту несметную силу тунеядцев, но защитить нас, позаботиться о нас, некому, ибо нас не считают за людей». Беднов не решался напрямую сравнивать советский социализм с дореволюционным капитализмом, однако усматривал некоторое сходство. «Может быть, немножко и не так, – писал он, – но смысл тот же. Большинство рабочих эвакуировано из Ярославля и привезено из Казахстана и др. республик и областей, и вот при такой „системе“ снабжения все оборвались, обносились, ходят в лохмотьях и разутые, а снабжение завода не сумело выкупить причитающуюся по государственным нарядам обувь и одежду». Чиновники, старавшиеся улучшить свое положение за чужой счет, оскорбляли присущее Беднову чувство справедливости: «Правда, „начальство“ все большое и малое обуто и одето, некоторые даже умудрились получить по несколько раз валенки, ботинки, ватные фуфайки и шаровары, отрезы сукна и мануфактуры, даже ручные часы и завели коров, коз, поросят и т. д., а рабочий променял на картошку последнюю смену белья»[501].

Разумеется, не все чиновники пользовались служебным положением. Многие бухгалтеры, счетоводы и секретари жили очень бедно, получая продукты по карточкам служащих. Например, членам ЦК профсоюзов полагалось меньше продовольствия, чем выбиравшим их рабочим. Члены ЦК профсоюза рабочих черной металлургии восточных районов получали карточки служащих и право раз в день питаться в заводской столовой. В результате, сетовал глава профсоюза, рабочие предпочитали трудиться на заводе для оборонной промышленности и отказывались избираться в ЦК профсоюза[502].

С 1942 года комсомол, ЦК и профсоюзы начали проверки снабжения промышленных городов на востоке страны. Оттуда регулярно поступали отчеты, свидетельствующие, что местные руководители и чиновники злоупотребляют полномочиями. В газеты и различные органы власти приходили письма с аналогичными жалобами. Некий Лисицын, член ЦК профсоюза рабочих авиационной промышленности, адресовал Н. М. Швернику, первому секретарю ВЦСПС, письмо, где подробно описывал положение дел на авиационном заводе № 95 в городе Верхняя Салда Свердловской области. Продовольствие, по его словам, распределяли без всякого плана, по произволу заводского руководства[503]. Так, рабочие должны были ежедневно получать 270 литров молока с подсобного хозяйства при заводе, но не получали ничего. Директор завода отправлял около 60 % молока в детские учреждения, 20 % – обратно занятым в хозяйстве, а остальные 20 % – партработникам. Чиновники присваивали почти половину мяса. «Напрашивается вопрос: нельзя ли поставить дело распределения мясных и друг[их] продуктов, поступающих с подсобных хозяйств заводов так, чтобы определенный процент их шел в первую очередь по каналу отоваривания продовольственных карточек рабочих, детских и членов семей рабочих, добиваясь полного отоваривания продовольственных карточек?» – вопрошал Лисицын. Он отмечал, что, если бы мясо включили в центральные государственные запасы, рабочие и их семьи получали бы все, что им положено по плану, и еще осталось бы чем наградить лучших работников. Лисицын просил инструкций, поскольку профсоюз оказался зажат между произволом директора и негодованием рабочих по поводу скудости их рациона: «Такое положение вызывает очень много недовольств среди коллективов рабочих заводов и критику беспомощности в этих вопросах наших заводских комитетов. Прошу разъяснить»[504]. Видные партийные деятели понимали, что «самоснабжение» не только дает повод к возмущению, но и благоприятствует коррупции. Весной 1943 года Михаил Шамберг, заведующий Организационно-инструкторским отделом ЦК ВКП(б), писал Центральному комитету: «На практике… местные организации из фондов, получаемых для городов, сами устанавливают контингенты и нормы снабжения и питания, выдачу дополнительных пайков». Иными словами, работники местных торготделов и директора предприятий определяли не только размер и состав собственных спецпайков, но и набор продуктов, который они сверх нормы раздавали своим соратникам, родственникам и друзьям, «что созда[вало] полнейший разнобой в этом деле и приводи[ло] в отдельных случаях к беззаконию»[505].

Чаще всего руководство предприятия прибегало к такому способу самоснабжения, как отдельные столовые. Вместо того чтобы в каждой столовой обслуживать всех работников завода в соответствии с их категорией, администрация создавала иерархию: в директорской столовой обслуживали узкий круг руководителей и партработников, в столовой среднего уровня питался более обширный контингент инженерно-технического персонала, а в главную столовую ходили рядовые рабочие. Еда в каждой из столовых отличалась по количеству, ассортименту и качеству. Такую систему, существовавшую почти на каждом предприятии, директора обосновывали тем, что начальники цехов, инженеры и другие ценные сотрудники не должны терять время, стоя в очереди. Эти квалифицированные работники трудились круглосуточно – ремонтировали станки, решали проблемы с поставками и обеспечивали выполнение поставленных задач, поэтому директора стремились в награду улучшить их питание. Однако запасы продуктов, получаемые заводами от государства, не предусматривали ни отдельных столовых, ни каких-либо еще привилегий. Поэтому столовые, где кормили лучше, брали продовольствие непосредственно из запасов, выделенных для рабочих.

В ходе проверки на авиационном заводе № 32 в Кирове, проведенной в мае 1942 года, например, обнаружилось не менее четырех таких столовых, каждая из которых обслуживала свой контингент. В лучшей столовой питались директор, главный инженер, три заместителя директора, главный бухгалтер, партработники и два работника проектного отдела. Они получали трехразовое питание и изрядные порции. На завтрак им давали два яйца, 25 граммов масла, сыр, ветчину, пончики и сладкий чай. На обед – борщ с мясом, буженину с картофелем, сырники и кофе с молоком. На ужин – гуляш, снова сырники, горячие пончики и кофе с молоком. При этом еда в столовой была бесплатной, и талоны за нее не вырезали. Столовая следующего уровня, куда ходили начальники цехов и отделов, тоже обеспечивала трехразовое питание, но более низкого качества. На завтрак подавали пончики из ржаной муки, кусок брынзы и чай без сахара. На обед – 200 граммов хлеба (не по карточкам, а за дополнительную плату), чечевичный суп, мясную котлету и половину соленого огурца. На ужин – два пончика из ржаной муки и стакан сладкого чая. Эта еда не была бесплатной – за нее вырезали талоны. Посетителям столовой третьей категории – инженерно-техническим работникам и стахановцам – полагалась только одна трапеза в день, состоявшая из чечевичного супа, 200 граммов хлеба (за деньги) и овсянки. В столовой, находившейся на четвертой, нижней ступени иерархии, тысячи рабочих раз в смену получали жидкую овсяную кашу из муки и соленые огурцы[506]. Вместо того чтобы вознаградить тех, кто расходовал наибольшее количество энергии, и обеспечить им максимум продовольствия, директор завода № 32 перевернул с ног на голову принцип, лежавший в основе карточной системы, так что потребление калорий оказалось обратно пропорционально затраченной энергии.

Система раздельных столовых распространилась на все отрасли промышленности. Весной 1943 года Клавдия Николаева возглавила сформированную ЦК и Совнаркомом специальную комиссию для проверки столовых на заводах и шахтах Челябинска, Магнитогорска, Копейска и Миасса. Николаева родилась в 1893 году в семье рабочего и прачки. Работала в типографии, в пятнадцать лет была арестована за революционную деятельность, а годом позже вступила в партию большевиков. После революции Николаева возглавила женотдел ЦК ВКП (б) – первую партийную организацию женщин-работниц. В отчете, подготовленном ее комиссией, о широкой практике использования раздельных столовых говорилось с нескрываемым отвращением. Авторы доклада подчеркивали, что рабочие получали гораздо меньше продуктов, чем им полагалось, зато те, кто питался по «высшему» разряду, получали значительно больше нормы[507]. Например, руководство Кировского завода создало трехуровневую систему столовых. Согласно утвержденным продовольственным нормам, и рабочие, и технический персонал, и руководство должны были получать по двадцать граммов жиров в день. Но на практике рабочие получали всего по десять граммов, тогда как тем, кто питался в самых привилегированных столовых, доставалось почти втрое больше нормы и почти в шесть раз больше того, что получали рабочие. То же самое казалось выдачи мяса и рыбы[508]. В докладе оговаривалось, что все это делалось за счет центральных запасов, предназначенных для рабочих. Проверки на других заводах подтвердили эти выводы. Один из проверяющих заметил: «Обвешивание рабочих приобрело такой массовый характер, что вошло в систему». Когда повариху в Магнитострое спросили, «куда пойдет украденная колбаса», она без зазрения совести ответила, что «ей надо кормить директора столовой, начальника поселка, сама должна скушать 3–4 порции, а также накормить своих помощников»[509].

Проверяющие утверждали, что система раздельных столовых заметно истощила запасы рабочих. Они доказали, что 55 % рабочих обвешивали на 10–15 граммов. Виновно в потерях было не только занимавшееся самоснабжением руководство. Кражи происходили на разных этапах пути продуктов с предприятия в столовую, и поставки из центральных запасов редко достигали заводских столовых в полном объеме. Вместе с тем продовольствие, присвоенное руководством, существенно улучшило бы ситуацию, останься оно в общем котле, несмотря на то что столовые для руководства обслуживали маленькую группку людей, а столовые для рабочих – тысячи[510]. Что еще более важно, своим поведением они показали бы, что жертвы, которых требовали от рабочих, приносят все.