Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны

Уравниловка на местах

Не все чиновники брали продукты из запасов, предназначенных для рабочих, ради личной выгоды. Многие руководители и ответработники на местах, ответственные за благополучие малообеспеченных групп, перераспределяли выделенные другим запасы, чтобы спасти как можно больше жизней. В 1942 году, когда обострился дефицит продовольствия, государство направило продукты из центральных запасов не в торготделы, а в ОРСы – для распределения между занятыми на предприятиях рабочими. Видя, что люди, не работающие на заводах, голодают, местная администрация либо перераспределяла продукты, отдавая часть продовольствия одной группы другой, либо разрешала тем, кто не имел отношения к заводу, питаться в заводских столовых. Государство называло такие действия «уравниловкой» или «разбазариванием». Хотя оба понятия подразумевали нарушение установленных государством норм, уравниловка продолжала давнюю традицию социалистического принципа равенства, тогда как разбазаривание предполагало халатность и растраты. Большевики в своей программе 1917 года выступали за уравниловку, заявляя, что ни один чиновник не должен получать больше квалифицированного рабочего, и внутрипартийная оппозиция продолжала придерживаться этого принципа в 1920‐е годы. В начале первой пятилетки десятки тысяч рабочих вступали в производственные коммуны, где делили заработок в соответствии с разными подходами, основанными на принципе равенства. Однако в июне 1931 года Сталин начал борьбу с уравнительной системой распределения заработка, заменив ее другой, более дифференцированной, или сдельной оплатой труда. Новая политика была направлена на ускорение развития, на то, чтобы стимулировать рабочих оттачивать навыки и повышать производительность. «Уравниловка» утратила прежние положительные коннотации и из революционного клича превратилась в слово, наделяемое государством негативными коннотациями[529]. Но у местных органов власти, видевших голодающих детей и другие нуждающиеся группы, порой не было иного выхода, кроме перераспределения запасов[530].

Наиболее распространенный метод перераспределения состоял в том, что группам, не имеющим отношения к предприятию, позволяли питаться в заводской столовой. Так, рабочие оборонного завода оказывались порой за одним столом с сиротами, эвакуированными и собственными детьми. Проверяющие из профсоюза обнаружили, что более тысячи людей, не работавших на авиационном заводе в Свердловске, получали талоны, дававшие им право питаться в заводских столовых. Профсоюзы, защищавшие интересы своих членов, решительно выступали против подобных мер[531]. Иногда другие группы буквально вытесняли рабочих из собственных столовых. Например, многим рабочим завода № 15 в Чапаевске, производившего боеприпасы, пришлось уступить место сотням сотрудников городских учреждений и Наркомата текстильной промышленности, их семьям и тридцати пяти членам эвакуированной из Москвы опереточной труппы. Более того, рабочие, сохранившие место в столовой, ели меньше новоприбывших. Рабочие, получавшие по миске супа или пшенной каши без масла, с негодованием глядели в тарелки к артистам оперетты, уплетавшим по три-четыре порции жареной ветчины с картошкой, суп-лапшу, соленые огурцы и чай с булочками. Завком неоднократно выражал протест против сложившейся ситуации, но чапаевский партком одерживал верх. В конце концов ВЦСПС принял меры, чтобы сгладить различия, постановив выдавать певцам и рабочим одинаковую еду, а сотрудников других организаций и вовсе не допускать в столовые[532].

Десятки тысяч заключенных НКВД трудились рядом с вольными рабочими, получая дополнительное питание из продовольствия рабочих. Заключенных должны были кормить из отдельных запасов, имеющихся в распоряжении НКВД, но для них были установлены такие скудные нормы, что они ослабевали и не могли работать. Руководители заводов, отчаянно нуждавшиеся в рабочих руках, дополняли их голодный паек продуктами, предназначенными для вольных рабочих. Руководство Кировского завода, где было занято около 2000 заключенных, обеспечивало каждому около 240 калорий из запасов рабочих[533]. Так же поступала администрация других предприятий[534].

Осенью 1943 года положение дел несколько улучшилось благодаря огородам, освобождению оккупированных территорий и захвату «трофейных запасов», принадлежавших немцам[535]. Когда запасы продовольствия увеличились, государство стало награждать перевыполнявших норму рабочих вторым горячим в столовой и обеспечивать дополнительное питание одиноким рабочим в бараках, а также тем, кто страдал от истощения и туберкулеза. Однако ни один рабочий не мог получить более шести талонов на второе горячее в месяц, а больные дистрофией и туберкулезом обязаны были предъявить справку о медосмотре[536]. Руководители регулярно пренебрегали инструкциями. Директор завода боеприпасов № 572 в Саратовской области, позднее обвиненный в крупных злоупотреблениях, выдавал вспомогательным рабочим, получавшим скудное питание, больше, чем им полагалось[537]. В Сталинградской области торговые инспекторы, посетив пятнадцать заводов и строек, обнаружили, что целых 80 % запасов, предназначенных для дистрофиков, выдавали людям без медицинских справок. Чиновники не крали продовольствие, а перераспределяли его больным рабочим, которых не осматривал врач: либо тех, кто выдавал справки, не было на месте, либо они были перегружены из‐за огромного количества пациентов. Кроме того, директора отдавали дополнительные продукты, выделенные для стахановцев, всем вынужденным работать сверхурочно, из соображений человечности позволяя рабочим, чья смена длилась пятнадцать часов и более, дважды ходить в столовую. Перераспределяли даже запасы, предназначенные для ответработников: 55 % от общего количества шло другим группам. Иными словами, руководители отдавали еду тем, кто в ней нуждался, но не в полном соответствии с предписаниями правительства. Хотя инспекторы упрекали директоров предприятий, что те не используют излишки продовольствия для повышения производительности труда, действия директоров на самом деле не расходились с задачами производства. Многими, вероятно, двигала простая человечность, но вместе с тем они понимали, что истощенные рабочие на производстве бесполезны[538].

Дополнительное продовольствие также брали из запасов для заводских рабочих, чтобы передать служащим. В Кузнецке (Пензенская область) директор обувной фабрики выдал талоны на обед главному бухгалтеру, а тот раздал их работавшим на предприятии служащим, включая телефонистов и радистов, нормировщиков, бухгалтеров, кассиров, уборщиков, упаковщиков, водопроводчиков, поваров, весовщиков и экономистов, чьи нормы были намного меньше, чем у тех, кто работал на производстве. Некоторые директора, перегруженные другими делами, выдавали талоны начальникам цехов и бригадирам, чтобы те распределили их по своему усмотрению. На иных предприятиях специальные надбавки, предназначенные для больных дистрофией, распределяли между всеми рабочими с подорванным здоровьем. Десятки тысяч купонов не успели выдать в тот месяц, для которого их напечатали. Один из проверяющих с упреком заметил, что руководители предприятий относятся к оставшимся талонам и карточкам так, будто это их личные запасы, и распоряжаются ими по своему усмотрению[539].

Руководители и местные чиновники часто распределяли лишние продовольственные карточки, как и талоны на «второе горячее», как тем, кто работал на предприятии, так и тем, кто не имел к нему отношения. Продукты выдавались в больших количествах. На пятнадцати танковых и химических заводах в Горьковской области, где в 1944 году на протяжении двух месяцев велись проверки, десятки тысяч килограммов хлеба, зерна, мяса, рыбы, жиров и сахара наряду с 160 135 купонами на «второе горячее» передавали группам, для которых они не предназначались. Почти 38 000 человек, не работавших в оборонной промышленности, получали карточки со штампом «О», а следовательно, большее количество продуктов. Сотрудники карточных бюро раздавали карточки, предназначенные для рабочих, занятых в горячих цехах и на опасном производстве, рядовым рабочим и чиновникам. Тем, кто занимался добычей торфа, они выдавали более выгодные карточки промышленных рабочих, а тем, кто трудился на лесозаготовках или в совхозах, ставили городской штамп, означавший повышенную норму. Руководство завода перераспределяло дополнительные запасы, направляя их заводской поликлинике и местной газете[540]. Все эти действия сглаживали разницу между уровнями продовольственной иерархии, от чего выигрывали рабочие, занимающие более низкие ее ступени. Но поскольку запасы были ограничены, рабочие на более высоких ступенях продовольственной иерархии в итоге получали меньше.

Нелегальное перераспределение было широко распространено. Почти половину из 204 директоров подмосковных предприятий сочли виновными в серьезных злоупотреблениях. Из более чем 3,7 миллиона розданных талонов около 20 % вместо рабочих попало в руки бухгалтеров, машинистов, парикмахеров и прачек, а то и вовсе пропало[541]. Схожие практики получили распространение на оборонных заводах Татарии. Один инспектор пришел к выводу, что на проверенных им предприятиях утвержденные государством правила выдачи дополнительных пайков были грубо нарушены[542]. Но порой «нарушения» позволяли накормить голодных и обеспечить рабочих энергией, необходимой, чтобы держаться на ногах.