Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны

Поиск рабочей силы на ранних этапах

Еще за год до начала войны государство начало поддерживать среди рабочих дисциплину военного образца. Согласно новому закону, принятому 26 июня 1940 года, рабочий день удлинялся, а прогул и смена места работы приравнивались к преступлению[651]. В июне 1941 года, через четыре дня после нападения Германии, Верховный Совет СССР отменил все праздники и дал директорам предприятий право в обязательном порядке продлевать рабочий день максимум на три часа (от этой меры освобождались только подростки до шестнадцати лет, беременные и кормящие женщины)[652]. Одиннадцатичасовой рабочий день и шестидневная рабочая неделя стали нормой. Комитет в срочном порядке начал трудовую мобилизацию, чтобы заменить ушедших на фронт квалифицированных рабочих. Он предписал профучилищам предоставить группы выпускников численностью от 50 до 5000 человек для работы на производстве самолетов, вооружения и боеприпасов, наркоматы обязались обеспечить их общежитиями. В течение всего лета Комитет перенаправлял получаемые им запросы от оборонных предприятий в ГУТР, со своей стороны присылавшее только что завершивших обучение молодых механиков, фрезеровщиков, токарей, шоферов и корабельных плотников. Подростков часто посылали на работу и еще до окончания курса[653].

Однако выпускников ремесленных училищ оказалось недостаточно, чтобы заполнить тысячи вакансий, открывшихся в результате увеличения объемов производства и призыва в армию. Комитет решил пополнить ряды юных выпускников работниками отраслей, объявленных «второстепенными» по сравнению с обороной: сотрудниками административных учреждений и теми, кто занимался ручным трудом. Например, в Москве 2750 работников кустарного производства направили на шарикоподшипниковый завод и на завод «Компрессор», выпускавший легендарные «катюши» – боевые машины реактивной артиллерии[654]. Большинство рабочих по-прежнему жили дома, хотя отдельным группам в преддверии масштабных перемещений пришлось перебраться из пригородов в города. Комитет обладал полномочиями переводить рабочих из одной отрасли в другую или с одного завода на другой[655]. Систематическое усыхание «второстепенных» отраслей в конечном счете сказывалось на всей стране. Пропали ателье и ремонтные мастерские, исчезли мыло, иголки, нитки, обувь, одежда, постельное белье, бумага и многие другие необходимые в повседневной жизни вещи. Только один потребительский сектор не лишился квалифицированных работников. Комитет мобилизовал около ста бондарей из разных областей для работы на пивоваренных и ликеро-водочных заводах – эта отрасль сохранила статус первостепенно значимой[656].

Трудовая мобилизация, как и призыв в армию, носила обязательный характер. Но в первые месяцы войны большинству мобилизованных рабочих не пришлось покидать свои дома. К середине лета 1941 года начала расти потребность в рабочих на отдаленных предприятиях. Наркомату путей сообщения нужны были рабочие, которые бы строили и ремонтировали дороги, железнодорожные пути, помещения складов и станции, пострадавшие от немецких бомбежек или разрушенные ими. За один только день 18 июля 1941 года Комитет утвердил мобилизацию более чем 30 000 человек для работы на железнодорожных объектах вдалеке от их места жительства. Проводя набор в многочисленных российских областях и республиках Центральной Азии, Комитет предписывал советам местного и республиканского уровня набирать неработающих или занятых во второстепенных отраслях[657]. Для строительства военных объектов рабочих также необходимо было отправлять в отдаленные регионы, и Комитет предоставил 11 500 человек из Азербайджана, Москвы, Новосибирска и других мест – каждая группа насчитывала около тысячи человек[658].

Нехватку рабочих рук частично компенсировали пенсионеры, по собственному желанию и даже настоянию вернувшиеся к прежней работе на заводах, и женщины. Руководители поощряли женщин, уже занятых в качестве уборщиц, служащих и вспомогательных работниц, идти на производство. Женщины, стремившиеся помочь фронту, получить специальность и больше зарабатывать, заступали на места, прежде занимаемые квалифицированными работниками-мужчинами. На одном станкостроительном заводе женщины в пылу феминистского энтузиазма летом 1941 года торжественно заявили: «Станки должны работать, и они будут работать, управляемые нами»[659]. Под лозунгом «Каждой девушке – рабочую профессию» государство развернуло массовую кампанию по перемещению женщин с конторской работы на производство. Работницы одного московского завода написали в партком: «Пусть наши воины спокойно идут на фронт. В тылу их заменит армия женщин и девушек, которые возьмут в руки инструмент, станут за станок, сядут за руль автомобиля». Осенью в Архангельской области женщины массово пошли устраиваться на лесозаготовительные заводы. К октябрю 1941 года 45 % всех рабочих в стране составляли женщины[660].

Несмотря на приток полных воодушевления добровольцев, к концу июля трудовые резервы Комитета в городах начали иссякать. 29 июля Москатов отправил Г. И. Зеленко, заместителю председателя ГУТР, служебную записку с просьбой сообщить число трудоспособных эвакуированных и неработающих и оценить потребность каждого завода и стройки в рабочей силе. Местные отделы ГУТР и плановые комиссии должны были собирать данные, еженедельно обновлять их и создать группы по учету трудовых резервов в двадцати двух областях, включая промышленные центры на востоке страны[661]. Отдав такие распоряжения, Москатов сделал заметный шаг к оценке и контролю рабочей силы. В начале сентября Комитет предпринял первую попытку мобилизации сельских жителей. Он набрал более 11 000 колхозников, в основном женщин, в Московской области для работы на оборонных предприятиях. Группу, летом уже временно занятую на добыче торфа для топлива, на зиму перевели на оборонные заводы и стройки. Колхозам было запрещено отзывать своих работников обратно до 1 апреля 1942 года[662]. Этот набор сезонных рабочих, самый масштабный на тот момент, свидетельствовал о том, что Комитет взялся за наиболее обширный трудовой резерв – крестьян. Кроме того, он нарушал сельскохозяйственный ритм труда и отдыха: после весенней посевной кампании женщин летом увозили на торфяники, осенью – на оборонные заводы, пока весной опять не наступало время сеять в колхозах. Их изматывающий график и тяжелый физический труд в полной мере отражали лозунг «Всё для фронта! Всё для победы!».

К концу 1941 года массовые окружения и потери Красной армии привели к отправке на фронт новой группы мужчин призывного возраста и дальнейшему истощению трудовых резервов. В январе 1942 года на одних только эвакуированных предприятиях недоставало 500 000 рабочих[663]. 26 декабря 1941 года Верховный Совет СССР, стремясь добиться стабилизации, серьезно ужесточил наказание для любого рабочего оборонного или связанного с обороной завода, бросившего работу. Уход с работы без разрешения теперь рассматривался как дезертирство и подпадал под военный трибунал. Наказывали за такой проступок тоже более сурово: человек получал от двух – четырех месяцев тюрьмы (по закону от 26 июня 1940 года) до пяти – восьми лет заключения или лагерей[664]. Но даже драконовское трудовое законодательство, призванное удержать рабочих на местах, не могло восполнить растущую нехватку трудовых ресурсов.

13 февраля 1942 года Президиум Верховного Совета СССР издал единственный в своем роде указ в современной военной истории: городское население обязано было нести трудовую повинность, аналогичную военному призыву. Все трудоспособные неработающие горожане, включая мужчин в возрасте от шестнадцати до пятидесяти пяти лет и женщин от шестнадцати до сорока пяти, подлежали мобилизации для работы на оборонную промышленность по месту жительства. Освобождались только учащиеся средней школы, студенты, кормящие матери и женщины с детьми младше восьми лет, не имевшие родственников, с которыми можно было оставить ребенка. Подростков от шестнадцати до восемнадцати лет, не учившихся в школе, отправляли в ФЗО. Уклонение от мобилизации каралось обязательными работами по месту жительства сроком до одного года[665]. Перед Комитетом встали новые масштабные задачи: подсчитать и мобилизовать значительно возросшее количество потенциальных работников и распределить их в соответствии с потребностями отрасли. Совнарком и ГКО определяли и утверждали порядок, сроки и масштабы мобилизации. Впрочем, на практике эти правительственные органы зависели от информации о потребностях отрасли и трудовых ресурсах, получаемой от наркоматов и Комитета[666]. В конечном счете решение принимал Комитет – единственная организация, способная оценить, можно ли удовлетворить запросы наркоматов.

Массовая мобилизация городского населения сразу же началась во всех областях и республиках; призывали трудоспособных неработающих граждан, в основном домохозяек, эвакуированных без специальности и подростков[667]. Набор был многочисленным: к июне 1942 года мобилизовали более 28 000 человек из Новосибирской области и 18 000 – из Свердловской. Комитет был завален обращениями от наркоматов с просьбами выделить им десятки тысяч человек. Так, в апреле один только Наркомат среднего машиностроения запросил 34 000 рабочих[668]. Директора большинства заводов неохотно брали на работу людей без квалификации, но тех, кто обладал необходимыми навыками, оставалось мало. В марте руководители нескольких оборонных предприятий в Москве отказались нанимать неквалифицированных рабочих, присланных Комитетом. Москатов уступил директорам и обратился в Совнарком с просьбой отменить распоряжения, добавив, однако, что руководителям предприятий вскоре придется смириться с мобилизацией по большей части необученных людей. В тот же месяц, когда Наркомат химической промышленности попросил выделить ему квалифицированных рабочих, Комитет решительно ответил, что больше не в состоянии удовлетворять просьбы о присылке представителей конкретных специальностей и впредь будет учитывать только количественные пожелания[669].

Указ от 13 февраля спровоцировал ожесточенную борьбу за трудовые ресурсы. Пока Комитет перебрасывал на оборонные заводы работников «второстепенных» отраслей, местные советы пытались воспользоваться указом, чтобы заполнить вакансии, открывшиеся на фабриках, выпускающих товары широкого потребления, общественном транспорте, в банях и столовых. Когда Чкаловский горсовет обратился в Комитет с просьбой выделить рабочих для местной швейной фабрики, Комитет ответил, что предприятия на местах можно обеспечить сотрудниками лишь за счет отдельных добровольцев. Однако местные советы нередко игнорировали правила. Председатель Новосибирского горсовета воспользовался указом, чтобы мобилизовать почти 6000 человек для работы во «второстепенных» отраслях, оставив оборонные заводы города без более чем половины нужных им рабочих. Председатель получил строгий выговор, но его махинации были не единственной причиной нехватки рабочих рук. В городах рабочая сила таяла моментально, так как неработающие быстро вливались в ряды трудящихся[670]. Когда Наркомат боеприпасов запросил 7880 человек для своих заводов в Чапаевске, центре военной промышленности в сорока километрах к югу от Куйбышева, в городе оставалось всего семьсот неработающих, причем четыреста из них уже мобилизовали на химические комбинаты. В Комитете отмечали, что и в других городах и областях обстановка чрезвычайно напряженная[671]. В апреле он уведомил Госплан, что во всех городах Урала и Сибири возможности дальнейшей мобилизации крайне ограничены[672]. Многие распоряжения о мобилизации остались невыполненными. В частности, в начале апреля Комитет отдал приказ о масштабной мобилизации для Наркомата речного флота, предписав городам прислать 15 000 рабочих для погрузки и разгрузки в портах. Сроки мобилизации истекли, а порты так и остались без грузчиков[673].