Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны

Производственные площадки: строительство, расширение, объединение

Решение о пунктах назначения эвакуированных заводов принимали Совет по эвакуации, ГКО, Совнарком и наркоматы разных отраслей промышленности[309]. Иногда наркоматы отправляли «в разведку» собственных уполномоченных, чтобы они нашли подходящее место. ГКО занялся вопросом о перемещении предприятий задолго до того, как эвакуация пошла полным ходом, но поскольку эвакуироваться оказалось вынуждено большинство заводов, они все чаще боролись друг с другом за свободное пространство[310]. К сентябрю 1941 года с отправлением эшелонов уже возникло столько сложностей, что к выбору конечных пунктов подключился и Наркомат путей сообщения[311]. Составляя планы размещения как людей, так и заводов, чиновники рассуждали в основном в категориях «площади», квадратных метров, а не помещений или зданий. Часто новые заводы делили помещение с одним или даже двумя эвакуированными или местными предприятиями, располагаясь в тех же цехах[312]. Например, ленинградский завод № 77 (Кировский завод), производивший танки КВ-1, занимал одно помещение с Челябинским тракторным заводом (ЧТЗ)[313]. Хотя среди рабочих ЧТЗ рабочие Кировского завода составляли лишь малочисленную группу, в военные и первые послевоенные годы он был известен как Челябинский Кировский завод. Некоторые заводы, находясь в одном здании, продолжали работать в прежнем режиме, автономно; другие же объединяли свои методы производства, рабочих и штат руководителей. Иногда заводы делили, частично распределяя их оборудование между другими предприятиями. Так, значительную часть техники с фабрик легкой промышленности передали оборонному производству[314]. Некоторые заводы «расселили» по разным городам. В частности, разделили Московский автомобильный завод имени Сталина и разные его подразделения направили в Ульяновск, Миасс, Челябинск, Шадринск и Молотов. Основная часть московского завода «Красный пролетарий» отправилась в Челябинск, где расположилась в одном помещении со станкостроительным заводом имени Молотова, эвакуированным из Харькова[315]. Резкие изменения в структуре требовали от директоров, бригадиров и квалифицированных рабочих привыкать к новым станкам, методам производства и даже продукции, а разделение и перераспределение предприятий в конечном счете вылились в полную перестройку промышленности.

Местные власти принимали решения о размещении заводов под одной крышей в крайне напряженной обстановке, поэтому не всегда эти решения отвечали критериям практичности и безопасности. Наркомат боеприпасов, эвакуируя с Украины в Красноярск пороховой завод, разместил его в одном здании с бумажной фабрикой, что, учитывая летучесть пороха и воспламеняемость бумаги, явно было небезопасно. Одновременно Совет по эвакуации распорядился, чтобы Наркомат целлюлозной и бумажной промышленности отправил туда же и другие эвакуированные фабрики. Нарком боеприпасов немедленно возразил: «Дать указание Наркомату бумажной промышленности: прекратить засылку оборудования своих заводов на площадку Красноярского Бумагокомбината и засланное ранее в порядке эвакуации оборудование с площадки вывезти»[316]. Он, несомненно, видел перед глазами грандиозный пожар, для которого хватило бы одной-единственной искры. Менее рискованное, но столь же неудачное решение разместить химический завод резиновых изделий на мясокомбинате в Свердловске привело в ярость А. И. Микояна, члена Совета по эвакуации, а позднее и ГКО. Естественно, из‐за ядовитых выбросов и токсичных химикатов завод резиновых изделий был нежелательным соседом для пищевого комбината[317].

Члены обкома партии и Совета по эвакуации, равно как и сотрудники наркоматов, опытные бюрократы, подыскивая помещение для эвакуированных предприятий, занимались сложными перестановками. Высшие чиновники из Наркомавиапрома и Наркомата боеприпасов претендовали на одно и то же помещение небольшой мебельной фабрики в Свердловской области. Завод боеприпасов уже въехал туда и начал производство снарядов. Сотрудникам Наркомата боеприпасов обещали здание пивоваренного завода, если они освободят мебельную фабрику, но секретарь обкома партии не согласился уступить пивоваренный завод, заявив, что его можно отдать под производство хлеба, в котором остро нуждались приехавшие рабочие. Вместо этого он предложил Наркомату авиационной промышленности здание Института журналистики, которое сотрудников вуза уже попросили освободить[318]. Трамвайные и железнодорожные депо, склады, школы – каждый квадратный метр незанятого пространства приспосабливали для размещения эвакуированной техники. В Тамбове оборудование эвакуированного машиностроительного завода свалили во дворе оборонного предприятия, даже ничем не накрыв. Перенести станки на оборонный завод было нельзя, поэтому рабочие приступили к производству, пока вокруг них возводили постройку, что должно было занять не менее четырех месяцев. Секретарь Тамбовского обкома партии просил Совет по эвакуации сказать ему, куда пристроить станки, лежащие под открытым небом, чтобы уберечь их от порчи[319]. Неожиданное соседство создавало и другие проблемы. Каждый завод руководствовался своими требованиями в плане выбросов, безопасности, вентиляции и утилизации опасных отходов. Занимая одно помещение, предприятия выбрасывали еще больше химических отходов, порой совершенно непредсказуемых по своему составу. Риск возрастал еще больше, когда рабочие спали в цехах или когда в том же здании жили люди[320]. Так, в крупном гараже в Ташкенте разместились два завода, из Москвы и из Харькова, причем производили они разную продукцию. Рабочие вместе с семьями жили среди станков[321].

Споры, задержки, трудности с определением пункта назначения усложняли задачу срочного возобновления производства. Иногда, прежде чем начать монтаж завода на новом месте, его несколько раз посылали из одного пункта в другой. Например, московский завод «Калибр», производивший измерительные приборы, в октябре 1941 года отправили в Ташкент, где в начале ноября рабочие приступили к разгрузке и монтажу оборудования в новом здании. Тем временем пришло распоряжение перенаправить завод в Челябинск. К середине января до Челябинска доехало лишь три четверти эвакуированного оборудования, в основном оставшегося лежать в вагонах на станции. Из 2700 рабочих и специалистов, изначально работавших на «Калибре», 820 человек приехало в Челябинск с семьями (всего около 1500 человек). 530 из них поселили в классах начальной школы. Сам завод должен был занять помещение нового и еще не достроенного драматического театра, но не смог въехать туда сразу, так как здание уже использовалось как хранилище для вывезенного из Ленинграда архива партийных документов. Почти весь декабрь решали, как быть с архивом. Только в середине января «Калибр» наконец занял отведенное ему здание и начал установку оборудования. Здесь рабочие обнаружили, что помещение слишком маленькое и его надо расширить на две трети, – они соорудили пристройку. Несмотря на все трудности, к концу января 1942 года завод возобновил производство приборов[322]. Другие предприятия, прибыв на место, тоже оказывались в слишком тесном для них здании[323].

Осмотрев место, куда их эвакуировали, многие руководители московских предприятий бросались телеграфировать Совету по эвакуации, своим наркоматам и даже Сталину с просьбой разрешить им вернуться. Восемь начальников цехов оборонного завода № 266 вместе с заводом отправились из Москвы в Томск. Придя в ужас от условий, в которых они оказались, они даже не сочли нужным обратиться к наркому обороны и отправили телеграмму Сталину:

[С] [ф]илиалом завода 266 прибыло [в] Томск две трети некомплектного оборудования, находящегося на вокзале в несмонтированном виде, [на] мерзлом грунте неотепленного корпуса тчк Остальное оборудование частично [в] пути, частично [в] Москве запрещено отгрузкой тчк подавляющее большинство обмотчиц [и] других кадров в Москве тчк площадей ряду цехов нет, остальным строятся тчк отсутствует инструментальная ремонтная база тчк энергии двадцать процентов, необходимо строить линию пять километров, отсутствует вода, транспорт, жилплощадь тчк[324].

За неимением линий электропередачи, грузчиков, части заводского оборудования, жилья, воды и помещения для завода они хотели вернуться в Москву, в свое прежнее здание. Сталин, получавший тонны подобных жалоб, переправил телеграмму соответствующим сотрудникам Наркомата электропромышленности, которые недвусмысленно дали удрученным начальникам цехов понять, что они останутся в Томске и что их здание уже занято другим заводом.

Разделение и перераспределение предприятий отчасти были обусловлены логикой обеспечения их работы в тылу и нуждами армии, но и само устройство советских промышленных комплексов, состоявших из нескольких заводов и подразделений с десятками тысяч рабочих, способствовало этому процессу. Число занятых на металлургических комбинатах в Магнитогорске и Кузнецке колебалось между 25 000 и 26 000 человек[325]. На гигантском машиностроительном заводе «Уралмаш», производившем крупногабаритные детали для танков, работало 23 000 человек[326]. На многих предприятиях, помимо производственных цехов, имелись вспомогательные, где зачастую работало не меньше людей. Многие заводы располагали собственными механическими и литейными цехами для изготовления запасных частей – наследие ускоренной индустриализации с ее дефицитом и неравномерным распределением ресурсов[327]. Эти особенности облегчили акты разделения и слияния, которых первоначально потребовали эвакуация и отсутствие инфраструктуры на востоке. Несмотря на порой неожиданное соседство, предприятия в восточной части страны получили эвакуированное оборудование, позволившее им совершенствовать свои технологии и расширяться.

В восточной части страны пришлось не только строить новые здания, но и прокладывать водопроводы, линии электропередачи, подъездные пути, дороги. По масштабам новое строительство могло поспорить с индустриализацией 1930‐х годов, но велось оно в тяжелых военных условиях. На строительстве нередко задействовали Особые строительно-монтажные части (ОСМЧ). В 1942 году в СССР насчитывалось около семидесяти ОСМЧ, более половины – на Урале. ОСМЧ функционировали как мобильные военизированные трудовые подразделения, известные также как трудовые батальоны или рабочие колонны. Набирали в них главным образом мужчин призывного возраста, непригодных к службе в армии. Позднее их ряды пополнили рабочие и крестьяне, мобилизованные из Средней Азии, и трудармейцы, находившиеся в ведении НКВД. Из 700 000 рабочих, к концу 1941 года мобилизованных в строительные колонны, около 40 % работали под эгидой Наркомата по строительству[328]. Многие промышленные предприятия использовали ОСМЧ и располагали собственными строительными частями. Например, в декабре 1942 года на строительстве для предприятий черной металлургии было занято более 63 000 человек, из них только 20 000 входили в ОСМЧ[329].

На ОСМЧ было возложено строительство многих зданий для размещения эвакуированных заводов. В 1941 году ОСМЧ поручили построить в Свердловске новый танковый завод, будущий завод № 37, где предполагалось разместить оборудование с трех эвакуированных предприятий, части двух уже имевшихся в Свердловске заводов, ни один из которых не производил танки, и вывезенный из Киева завод «Большевик». Рабочие ОСМЧ трудились на улице в условиях суровой уральской зимы, когда температура падала до минус сорока градусов. Им не хватало элементарных строительных материалов, не было даже чертежей – их делали по мере строительства. Батальон состоял из представителей не менее сорока четырех национальностей, включая рабочих из Средней Азии, плохо или совсем не говоривших по-русски и приехавших на стройку в сандалиях. Руководство раздобыло теплую одежду и обувь, и батальон работал быстро. Вскоре оба завода наладили в новых помещениях производство оружия[330].