Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны

Мобилизация рабочих из Средней Азии

Трудно приходилось всем мобилизованным на работу вдали от дома, но в особенно тяжелом положении оказались уроженцы Средней Азии: они не говорили по-русски, им приходилось привыкать к другому климату и пище, к ним относились с унизительной предубежденностью. Таких рабочих, как и мобилизованных из Башкирии или Татарии, называли «националами» или «нацменами» (сокращение от словосочетания «национальное меньшинство») – термины, применявшиеся ко всем народам неславянского происхождения. Комитет и военкоматы вели мобилизацию среди уроженцев Средней Азии на протяжении всего 1942 года, но именно в октябре ГКО запросил наибольшее число работников для отправки на промышленные предприятия и стройки – 350 000 колхозников в возрасте от девятнадцати до пятидесяти лет из Казахстана, Узбекистана, Туркменистана, Таджикистана и Киргизии. Набор распределили между республиками, и за шесть недель местные призывные пункты должны были найти нужное количество рабочих. Партийным руководителям республик дали указание организовать массовые кампании, стимулирующие мобилизацию; к тому же предполагалось, что в каждую присланную колонну войдут местные партийные и комсомольские активисты. На сборные пункты людям сказали приходить с теплой зимней одеждой, собственным постельным бельем, простынями, кружками, ложками и запасом провизии на десять дней (который им должен был выдать их колхоз или Наркомат торговли). Их встречали и сопровождали уполномоченные от промышленных наркоматов, в распоряжение которых они поступали. Ввиду масштабов и значимости этого распоряжения для контроля над его исполнением назначили специальную комиссию, состоявшую из Н. М. Шверника, наркома обороны Е. А. Щаденко, заместителя наркома внутренних дел В. В. Чернышева и заместителя председателя Госплана Г. П. Косяченко. Мобилизованных рабочих следовало организовать в рабочие колонны по тысяче человек и распределить между наркоматами; почти треть предполагалось предоставить Наркомуглю, а остальных разделить между наркоматами путей сообщения, нефтяной промышленности, строительства, черной и цветной металлургии, химической промышленности и боеприпасов. Мобилизация затрагивала и другие группы: жители Средней Азии, отправленные на строительство железных дорог, должны были заменить 27 000 этнических немцев, которых, в свою очередь, планировалось перевести в лагеря НКВД. В последующие месяцы первоначальные планы расстановки сил изменились, и больше рабочих отправили на строительство, в том числе строительство электростанций. К марту 1943 года было принято решение о мобилизации в общей сложности около 351 000 человек[770].

По окончании этого первого масштабного набора Комитет продолжал поиск рабочей силы в Средней Азии. В мае 1943 года более 6500 жителей среднеазиатских республик были отправлены на оружейные заводы, где их использовали в основном на неквалифицированных, вспомогательных строительных работах. Ни одного мужчину – а многие были больны и не могли работать – не отправили на обязательную медкомиссию, прежде чем увезти из родного села[771]. В тот же месяц в Чкаловскую область прибыло множество узбеков, которых устраивали на неквалифицированные строительные работы, погрузку и разгрузку на железной дороге или на промышленные предприятия[772]. Еще тысячу отправили в Ивановскую область, где они работали на заводах, добыче торфа и электростанциях. Некоторых рабочих селили в приличные общежития, зато другие оказывались в бараках без воды, отопления, уборных, кроватей, поэтому заболевали. Как сообщил секретарь обкома партии Ивановской области, до 40 % рабочих, присланных из Средней Азии, болели малярией, и за четыре месяца умерло шестнадцать человек[773]. Более 15 000 узбеков отправили в Челябинск, главным образом на стройки. Рабочих не обследовали врачи, и многие болели пневмонией, туберкулезом, желудочными инфекциями. Тех, кому болезнь уже не позволяла работать, отправляли домой[774].

В январе 1943 года партийное руководство получило исполненное негодования письмо от киргизских шахтеров, работавших на Куйбышевской шахте в Молотовской области. Письмо, написанное в октябре и адресованное Верховному Совету Киргизской ССР, перенаправили в ЦК. Письмо, подписанное девяноста тремя рабочими, состояло из трех страниц жалоб, а в конце шли кое-как нацарапанные подписи и закорючки, поставленные людьми, которых не учили грамоте. Шахтеры, называвшие себя трудармейцами, входили в более многочисленную группу из ста пятидесяти киргизских колхозников, в начале мая 1942 года мобилизованных местными военкоматами для уборки шлака на шахте. «С момента прибытия нас на место работы, – писали они, – Управление шахты смотрит на нас как на самое последнее существо и отношение к нам на практике надо сказать как при феодальном обществе». Питались они отдельно от русских рабочих – им отвели специальную «узбекскую» столовую, где кормили в основном овощными очистками и мороженой картошкой, остававшимися от обеда в основной столовой. На смену осени пришла зима, а их одежда и обувь тем временем окончательно истрепались. В общежитии в комнатах, рассчитанных на десять человек, их размещали до тридцати, а спали они на голых досках без постельного белья. Рабочих мучили вши и клопы, но прачечной на шахте не было, как и мыла у шахтеров. В схожих условиях жили рабочие всех национальностей, не исключая и русских, но языковой барьер усугублял затруднения. Рабочие-киргизы не могли объясниться с бригадиром, а платили им так мало, что не хватало даже на столовую:

Заработать нам так-же не дают возможности и наш дневной заработок вырожается максимум 2 р. 80 коп. тогда как прожиточной минимум даже в столовой стоит не ниже 3 р. Это потому, что Управление шахтой не представляет нам вагонеток для погрузки и мы ежедневно простаиваем по 5–6 часов за смену на холоде под дождем и бураном и простой как таковой нам не оплачивают. <…> Исходя из изложенного видно, что по отношени к нам наглядно проводится на практике самый махровый шеванизм со стороны Управления шахтой, нас толкают десятники, называют: Зверями, Басмачами, что безусловно мы не заслуживаем ибо из нас немало стохановцев колхозных полей.

Завершалось письмо следующим образом:

На основании изложенного просим Вас вступить в ходатайство перед Н. К. О. о переотправке нас в средне азиатские республики где мы счестью патриотов родины будем трудится на трудовом фронте до полной победы над коварным врагом банды Гитлера. Или послать комиссию для обследования нашей жизни ибо при таких условиях в суровую зиму % заболеваемости увеличится, так же увеличится смертность еще больше[775].

Такого рода жалобы становились поводом для проверок и в других отраслях. По словам инспектора, занимавшегося лесозаготовительными предприятиями, среди 2500 узбеков, мобилизованных на лесопильные заводы, было зафиксировано множество случаев прогулов, воровства, спекуляции и изнасилований. Никто из партийного или заводского руководства не знал узбекского языка. Нарком лесной промышленности попросил Г. М. Маленкова послать на место пять или шесть партийных активистов, владевших как русским, так и узбекским[776]. На «Уралмаше» в Свердловске и на Уральском танковом заводе в Нижнем Тагиле рабочих из Средней Азии поселили в худших землянках и бараках: двери и окна не заклеивали на зиму, на полу натекали лужи, мебели не было никакой. Рабочие здесь тоже не говорили по-русски, поэтому не имели возможности что-то объяснить или пожаловаться. Многие серьезно болели, страдали от увечий, желудочно-кишечных заболеваний, недостатка витаминов и пневмонии. Некоторые умирали от голода. В мае 1943 года была создана специальная столовая, призванная помочь всем рабочим восстановить организм после истощения, но ее оказалось недостаточно, чтобы обеспечить всех, кто нуждался в дополнительном питании[777]. Проверка на оборонном заводе № 577 в Молотовской области дала более утешительные результаты. Секретарь обкома партии отметил, что у рабочих-узбеков есть кровати, нижнее белье, одежда и двухразовое питание в столовой, а у тех, кто перевыполняет норму, – трехразовое. Тем, кто работал с опасными химикатами, выдавали молоко. Условия, по его мнению, им обеспечили такие же, как и другим рабочим, если не лучше[778]. Заместитель наркома вооружения тоже представил благоприятный отчет о положении приблизительно 6600 уроженцев Средней Азии, отправленных на строительные работы, – невзирая на то, что целые 20 % из них были больны и нетрудоспособны. Он переложил вину на тех, кто вербовал их в Средней Азии, нарушив правила мобилизации и не отправив набранных людей на медкомиссию[779]. По его словам, рабочие болели или были инвалидами еще до прибытия в пункт назначения. Вероятно, эти обвинения справедливы, но отсутствие нормального жилья, несомненно, усугубляло болезни, уже имевшиеся у прибывших.

Ил. 10. Механический цех на уральском заводе. 1944 год. Публикуется с разрешения РГАКФД.

Отчеты по итогам проверок на стройках, куда отправили значительную долю крестьян из Средней Азии, производили куда более мрачное впечатление. В первые дни войны Наркомстрой по распоряжению ГКО сформировал особые строительно-монтажные части (ОСМЧ) для срочных проектов оборонной промышленности. В ОСМЧ-52 в Куйбышевской области четверть всего рабочего контингента составляли узбеки. Выполняли они грязную и тяжелую работу: копали, таскали землю, носили и поднимали грузы без помощи техники. В общежитиях не было ничего, кроме грязного дощатого настила, рабочие завшивели, на стройке не имелось ни умывальников, ни бани, ни уборных, ни прачечной. Несмотря на наличие карточек у рабочих, они, как и большинство людей, редко получали причитавшиеся им продукты, поэтому вынуждены были есть траву, дикие растения и очистки. Многие страдали заболеваниями желудочно-кишечного тракта, двадцать пять человек уже умерло от недоедания, еще больше убежало. Местные партработники пришли в ужас и попытались заставить руководство предприятия урегулировать ситуацию. Секретарь Куйбышевского обкома партии заметил, что в схожие условия уроженцы Средней Азии попадают и на других предприятиях[780]. Однако никто не взял на себя ответственность за подорванное здоровье и ослабленный организм рабочих: местное партийное руководство винило заведующих строительством, заведующие винили вербовщиков в Средней Азии, а вербовщики, в свою очередь, кляли запросы на огромное количество рабочей силы, поступившие в их районы от Комитета.

В худших условиях жили рабочие на строительных площадках, подведомственных НКВД. В июле 1943 года более 4000 уроженцев Средней Азии в качестве вольнонаемных отправились на Челябметаллургстрой (Бакаллаг) в Челябинске и на предприятия черной металлургии в Златоусте для строительства мартеновской печи. Обе группы поселили в лагерях НКВД, отдельно от заключенных и от трудармейцев – этнических немцев. Их нагрузки, жилье и продовольственные нормы были такими же, как и у арестантов и трудармейцев, – правда, НКВД приспособил их рабочий график к суровым уральским зимам. В Бакаллаге все – вольнонаемные, заключенные и трудармейцы – работали по десять часов в день и не выходили на работу, только когда температура падала до –35 °C, рабочим из Средней Азии смену сократили до восьми часов при –10 °C, а приостанавливали работу они при –20 °C[781]. Но, пусть поправка на климатические условия и была сделана, одинаковые условия и продовольственные нормы для вольнонаемных и заключенных нарушали закон, и объяснить их можно было только дискриминацией.