Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны

Глава 7 Ограниченное принуждение: трудовое законодательство военного времени

Возврат ушедших самовольно из числа городской молодежи затрудняется в виду отказа прокуратуры оказать содействие в возврате их. Так, например, привлекать к ответственности подростков, оставивших учебу и поступивших на завод, прокуратура, как правило, отказывается. Сотрудник московского отделения Главного управления трудовых резервов, декабрь 1942 года[898]

Давай, Фрося, тикай с завода, здесь все условия будут созданы. Женщина, убеждающая другую бежать[899]

В июле 1940 года правовой статус советских трудящихся кардинально изменился. Если раньше они имели право в любое время сменить работу, то теперь как отсутствие без уважительной причины, так и самовольная смена места работы считались уголовным преступлением. В декабре 1941 года, через шесть месяцев после начала войны, наказания ужесточились: работников оборонной промышленности и смежных с ней отраслей, оставивших работу, клеймили как «трудовых дезертиров» и приговаривали к длительным тюремным срокам. Рабочие, как и солдаты, вскоре стали подлежать обязательной мобилизации; их судил военный трибунал. Государство осуществило полную милитаризацию труда. В 1941–1945 годах более семи миллионов работников признали виновными в самовольном отсутствии или оставлении рабочего места. Но и у принуждения были свои пределы. Несмотря на драконовские меры, миллионы учащихся ФЗО и рабочих бросали вызов закону и бежали из училищ и с предприятий, куда их мобилизовали. Бежать рабочих побуждали ужасающие условия труда и жизни, а многие органы власти проявляли неспособность или нежелание применять закон, снижая риск наказания. Хотя за годы войны к лагерным срокам приговорили почти миллион работников оборонной промышленности, это лишь чуть более половины всех, кто бежал с работы, а из тех, кого признали виновным и осудили, государство смогло арестовать и отправить в места заключения только 40 %. Тем, кто на момент окончания войны еще отбывал срок, в июле 1945 года объявили амнистию[900].

Текучесть кадров была проклятием советской промышленности еще с введения пятилеток. Головокружительная скорость индустриализации вскоре истощила значительный контингент безработных в городах и привела к острой нехватке рабочей силы. Миллионы крестьян, стремившихся вырваться из обнищавших колхозов, покидали деревню, чтобы найти работу на стройке или заводе. Вакансий хватало всем, но переселенцам и рабочим старшего поколения приходилось привыкать к жизни в тесноте, резкому сокращению зарплаты и возрастающей скорости работы. У рабочих было несколько способов исправить нанесенную им обиду. Стачки происходили не так уж редко, но продолжались, как правило, недолго и все чаще подавлялись государством. Рабочим, лишенным возможности коллективного действия, приходилось искать решений лично для себя: не подчиняться приказам, работать спустя рукава или самовольно уходить. Для многих наиболее эффективное средство изменить быт или условия труда к лучшему заключалось в том, чтобы сменить работу или переехать в другой город. На заводах, шахтах, стройках началась постоянная смена кадров: в годы первой пятилетки (1928–1932) руководители предприятий обновляли весь штат каждые восемь или девять месяцев. К середине 1930‐х годов текучесть кадров снизилась, но и к концу десятилетия рабочие раз в двенадцать – пятнадцать месяцев переходили на новое место, а нестабильность рабочей силы оставалась серьезным препятствием для промышленного производства[901].

Все эти годы государством реагировало относительно мягко. Несмотря на гневные тирады в адрес тех, кто не являлся на работу или переходил с места на место, как в законодательстве, так и на практике существовала четкая граница между трудом вольнонаемных и трудом заключенных. Отсутствие на рабочем месте и смена работы грозили денежными взысканиями и наталкивались на бюрократические препятствия, но рабочие сохраняли право менять место работы[902]. В июне 1940 года их лишили этого права, а в декабре 1941‐го подвергли еще более жестким ограничениям. Граница между трудом свободных рабочих и заключенных стиралась. Рабочие не находились под арестом, но были прикованы к месту работы.

Жесткие законы военного времени призваны были устранить производственные проблемы, связанные с высоким коэффициентом текучести кадров. Но, невзирая на всю суровость принятых мер, им не удалось обуздать подвижность рабочей силы. Утечка происходила на каждом этапе процесса набора, мобилизации и попыток удержать рабочих. В 1943 году Комитет выполнил лишь 64,5 % плана по мобилизации на постоянную работу, а в 1944 году – 67,7 %. Каждый третий из тех, кого предполагалось мобилизовать, так и не явился[903]. Многие мобилизованные бежали по пути в училища или на заводы, шахты, стройки, куда их отправили. После прибытия рабочих руководители предприятий теряли еще сотни и даже тысячи человек. Общее количество сокращалось за счет военного призыва, болезней и смертей, но больше всего хлопот государству доставляли те, кто просто бежал. В 1943–1944 годах возросла как легальная, так и нелегальная текучесть кадров. В 1944 году многие предприятия теряли столько же рабочих, сколько и набирали, если не больше.

Законы не работали из‐за сложного взаимодействия конкурирующих интересов. Директора некоторых предприятий сообщали о трудовых дезертирах из‐за страха самим подвергнуться уголовному преследованию или желания удержать других рабочих от бегства, другие же делали это весьма неохотно. Колхозы, где находило пристанище большинство беглецов, выигрывали от их труда и отказывались выдавать их. Свои интересы были также у городских и сельских прокуроров, милиции, работников партийных организаций и советов – в зависимости от того, где они находились. Даже в Прокуратуре СССР, надзиравшей за исполнением законов, существовали разные взгляды на их эффективность. Каждая группа считала свои действия необходимыми для выполнения своих обязательств по отношению к фронту, но несогласованность этих действий снижала эффективность государственной политики и обессмысливала ее. Что касается нарушавших закон рабочих, они оставались частью военной экономики, находя работу в сельском хозяйстве или на других предприятиях. В целом нет причин полагать, что они рассматривали дезертирство как форму сопротивления. Конфликт между попытками государства ужесточить законодательство и стремлением рабочих учитывать свои личные предпочтения и потребности своей семьи отсылает нас к более широким вопросам: пределам, до которых государство могло принуждать граждан, и роли репрессивных мер и страха в кампании, направленной на массовое участие в помощи фронту[904].

Ил. 12. Юный токарь на уральском оборонном заводе. 1942 год. Публикуется с разрешения РГАКФД.