Том 3. Русская поэзия

9

В строфике Ахматовой подавляющим образом преобладает четверостишие с перекрестной рифмовкой ЖМЖМ — то, которое Иван Рукавишников предлагал называть «пошлой строфой». За ним следует такое же перекрестное четверостишие с переменой мест мужских и женских строк: МЖМЖ. Доля их по периодам и подпериодам творчества Ахматовой такова:

1909–1913 — 44 и 14%
1914–1917 — 45 и 13%
1918–1922 — 35 и 10%
1936–1946 — 34 и 6%
1956–1965 — 44 и 17%

Понижение доли этих господствующих форм на исходе раннего периода и в среднем периоде компенсируется различным образом. В годы «Anno Domini», 1918–1922, это происходит за счет рифмовки ДМДМ (в предыдущих периодах ее уровень — 9 % и 3 %, в последующих — 4 % и 1,5 %, в 1918–1922 годах — 13 %):

От любви твоей загадочной,
Как от боли, в крик кричу…
Все расхищено, предано, продано,
Черной смерти мелькало крыло…

Появляется она только в этих двух размерах (4-ст. хорее и 3-ст. анапесте) и семантически напоминает о Некрасове — традиция, вполне уместная в «Anno Domini». (Предыдущий 9-процентный подъем этой рифмовки в 1909–1912 годах рассы́пался по 5 разным размерам, включая дольник, и вряд ли нес какую-нибудь семантическую нагрузку.) В среднем же периоде, 1936–1946 годы, четверостишия ЖМЖМ уступают место прежде всего 5- и 6-стишиям ЖМЖЖМ («Перед этим горем гнутся горы…»), МЖММЖ («Победа у наших стоит дверей…») и особенно ЖЖМЖЖМ («Какая есть. Желаю вам другую…»): доля их в эти годы — 11 % текстов, тогда как во все остальные — в пределах 1–4 %. Это — несомненное следствие «открытия» строфы «Поэмы без героя», приходящегося как раз на этот период: начав разрабатываться на 3-иктном дольнике, схема ЖЖМЖЖМ и ее производные постепенно проникают и в остальные размеры. Как известно, строфа «Поэмы без героя» (ААвССв) есть упрощение строфы «второго удара» из «Форели» М. Кузмина (ААхССх), которого Ахматова ненавидела — отчасти за его благожелательное предисловие к «Вечеру»; отсюда ее досада: «…Ахматовской звать не будут ни улицу, ни строфу». Она ошиблась: для большинства читателей строфа ЖЖМЖЖМ явно ощущается как «ахматовская», а о Кузмине помнят лишь филологи.

Рифмовка ДМДМ крепче всего связана с 4-ст. хореем (начиная с раннего «Муж хлестал меня узорчатым…») — это устойчивая традиция русской поэзии, уводящая к народным размерам. Однородные рифмовки ММММ и ЖЖЖЖ чаще всего появляются в неравностопных размерах («Я пью за разоренный дом, За злую жизнь мою…», «Не смеялась и не пела, Целый день молчала…»), где неоднородность строк компенсирует однородность окончаний.

Строфы с охватной рифмовкой у Ахматовой редки, причем бросается в глаза ее предпочтение к строфам МЖЖМ в ущерб строфам ЖММЖ. Целиком строфами МЖЖМ (вопреки правилу альтернанса) написано, например, стихотворение 1915 года «Нам свежесть слов и чувства простоту…» или 1921 года «О, жизнь без завтрашнего дня…». Даже если стихотворение начинается строфой ЖММЖ, то за нею порой следует вереница строф МЖЖМ («В этой горнице колдунья До меня жила одна…», 1943; «Казалось мне, что песня спета Средь этих опустелых зал…», 1959). Видимо, поэтесса стремилась подчеркнуть законченность, замкнутость каждой строфы, а для этого, по известному психологическому закону, лучше служит мужское окончание.

Вольная рифмовка у Ахматовой редка: в ее коротких стихотворениях нет для нее простору, обычно это два-три четверостишия, из которых одно зарифмовано не так, как другие. Белые стихи, в согласии с традицией, не выходят за пределы трех размеров: имитаций монологического 5-ст. ямба («Северные элегии» и др.), имитаций народного стиха («У самого моря») и имитаций «испанского хорея» («Я пришла к поэту в гости…», где испанский фон задан комплиментарным стихотворением Блока, на которое Ахматова отвечала). Твердых стихотворных форм Ахматова, наперекор своим литературным сверстникам, избегает: любопытно, что из ее 5 сонетов (все — последнего периода) только два написаны традиционным 5-ст. ямбом, один — 4-ст. ямбом («Приморский сонет») и два — 5-ст. хореем («Не пугайся — я еще похожей…» и «Запад клеветал и сам же верил…»).