Том 3. Русская поэзия

До всего этого была зима

В занавесках кружевных Воронье. Ужас стужи уж и в них Заронен. // Это кружится октябрь, Это жуть Подобралась на когтях К этажу. «Окно с кружевными занавесками, за ним — кружащиеся осенние птицы: даже они встревожены приближением зимней стужи. Точно так же и людям зима кажется страшным зверем, подбирающимся к их жилью». — Жилье представляется на втором этаже, если не выше («чердак поэта»?), на уровне вороньего полета; глагол «подобра́лась» (просторечное ударение вместо литературного «подобрала́сь») указывает, что когтистая жуть подтягивается к нему снизу. О’Коннор, не заметив этих оттенков значения, считает, что этаж — первый, а «жуть» на когтях — это ворона, слетающая сверху.

Связь стихотворения со сквозной любовной темой СМЖ — только в заглавии. Но кружащиеся, как ужас, вороньи стаи повторятся потом у Пастернака в стихотворении «Ну и надо ж было, тужась…» (1919) — тоже в связи с любовной темой в концовке.

В I строфе большинство слов в прямом значении (кружевные занавески, воронье, ужас, стужа), во II — в переносном (в прямом только октябрь, этаж) — резкий сдвиг от 20 % к 70 % тропеичности. Впрочем, если считать кружевные занавески метонимией «окна» (или метафорой кружащихся за ним птиц? — предложение К. М. Поливанова), то тропеичность I строфы поднимется до 50 %. «Ужас стужи» — легкая двусмысленность, «ужас перед стужей» вместо более обычного «ужасная стужа»; «ужас заронен» — по образцу более обычных фразеологизмов «заронить сомнение, подозрение». Обе строфы густо аллитерированы на — уж-жу- (больше всего в 3‐й строке) — это фоническая кульминация стихотворения; метонимия «кружится октябрь» (= кружатся октябрьские вороны) явно подсказана «кружевными занавесками» предыдущей строфы.

По смыслу книги о «лете 1917 года» здесь идет речь об октябре 1916-го. Но при публикации этих стихов (1922) ассоциации с «жутью» октября 1917 года были неминуемы — хотя из дальнейшего видно, что здесь октябрь — еще благо по сравнению с наступающей зимой.

Что ни просьба, что ни стон, То, кряхтя, Заступаются шестом За октябрь. «Среди стонов (осеннего ветра?) каркающие птицы стараются подольше сохранить хотя бы октябрьское предзимье». — Самая трудная строфа: во-первых, из‐за пропуска подлежащего, во-вторых, из‐за непонятного «шеста». Первая строка построена по образцу времены́х конструкций «что ни час», «что ни день»: осень как будто состоит не из часов и дней, а из стонов и просьб (о том, чтобы зима помедлила, пощадила). Эти «стоны» и «просьбы» — как бы двойная причинно-следственная метонимия; осеннее время — причина тяжелого настроения, а оно — причина просьб и стонов. Может быть, в них присутствует также и метафорическое обозначение порывов ветра — судя по упоминанию ветра в деревьях в начале следующей, IV, строфы. О’Коннор предполагает, что эти стоны и просьбы (чьи, не уточняется: с ветром она их не отождествляет) и являются подлежащими в строфе: они с шестом наперевес агрессивно выступают на защиту октября. Это кажется малоубедительным: скорее, подлежащими могут быть или кружащиеся вороны (из I строфы, с согласованием по смыслу «воронье… заступаются»), или люди, обитающие в «этажах» (из II строфы, прямо там не названные). При первом понимании перед нами картина: часть стены дома на уровне второго (и выше) этажа, с окнами (и кружевными занавесками за стеклами), карнизом перед ними и вороньем на карнизе; снизу кто-то невидимый, размахивая шестом, сгоняет птиц с карниза, и они, каркая («кряхтя»), начинают кружиться перед окнами. Поэт переосмысляет картину: движущийся шест представляется орудием не гонителя, а гонимых, это вороны шестом защищают октябрь. Переосмысление натянутое; но совершенно такое же будет при упоминании ветра в деревьях в начале IV строфы. При втором понимании (предположение Ю. Л. Фрейдина) точка зрения остается внутри жилища: комната с высоким окном (и кружевными занавесками в нем), и жилец, кряхтя, старается шестом затворить высокую форточку, чтобы не выпустить из комнаты остаток предзимнего тепла: заступается шестом за осень. Второе понимание лучше вяжется с предыдущей частью текста (в помещении), первое — с последующей (на ветру). При первом понимании в строфе употреблено в прямом смысле только слово шест, при втором также и кряхтя (соответственно 85 и 65 % тропеичности, очень высокие показатели).

Ветер за руки схватив, Дерева Гонят лестницей с квартир По дрова. «Ветер гнет деревья, их ветки — как вытянутые руки; и от холода люди бросаются по лестнице (со своих вторых этажей) покупать дрова для печек». — Может быть, с неназванным словом «гнуть» аллитерирует названное «гонят» (как и дерева с дровами). Переосмысление картины — в том, что на самом деле руки-ветки принадлежат деревьям, а в стихотворении — ветру; на самом деле людей гонит холодный ветер, а в стихотворении — деревья. В переносном значении — только 3 слова из 8 (за руки схватив, гонят), 35 % тропеичности.

Снег валится, и с колен — В магазин С восклицаньем: «Сколько лет, Сколько зим!» «На улице — снегопад с сугробами по колено, и вместе с людьми снег вваливается в дровяные склады — так же, как и в прошлую зиму». — Вариант первой публикации: «Снег все гуще …»; замена — вероятно, для того, чтобы глагол вали́тся (с книжным ударением; в разговорной речи, кажется, уже преобладало ва́лится; ср. иной выбор во 2‐й строке) подсказывал пропущенное сказуемое «вваливается». Это второе по трудности место — опять двусмысленность с подлежащими: то ли в магазин вваливаются с лестниц (так — по О’Коннор, которая, однако, не поняла, что «магазин» — это необычное название для дровяных складов, и поэтому потеряла связь между IV и V строфами), то ли снег (так — при буквальном понимании текста). Первое лучше вяжется с предыдущей строфой («нас холод гонит по дрова, на нас валится снег, мы вваливаемся в магазин»), второе — с последующими строфами, где «он», снег, становится главным героем.

С колен — тоже двусмысленно: первое напрашивающееся значение — снег налип на колени (оттого что сугробы высокие, что сильная метель, что человек упал на улице) и осыпается, отряхивается с них (так — О’Коннор); второе, не менее сильное — кто-то «валится», а потом встает, поднимается с колен или как бы с колен (если снег — то с высоты первого, тонкого, робкого покрова до высоты сугробов; если человек — то после того, как он упал перед дверью магазина). Эта двусмысленность у О’Коннор не отмечена.

Приветствие «Сколько лет, сколько зим!» осмысляется буквально: вопрос требует ответа, и ответ подразумевается простой: от встречи до встречи со снегом проходит ровно год. Это поворотное место в стихотворении: пугающее линейное время, ведущее от страшного предзимья к еще более страшной зиме, сменяется успокаивающим циклическим временем, ведущим сквозь зимы, и зимний холод из убивающего становится анестезирующим (на смену «черной» осени приходит «белая» зима, по выражению О’Коннор; признак осени — ветер, признак зимы — снег, в любимую Пастернаком метель они не сливаются). Только здесь становится понятно, почему стихотворение под заглавием «До всего этого была зима» начинается разговором об октябре, еще осеннем месяце: это опережающее, убыстренное вращение годового цикла (так и в стихотворении 1959 года «Единственные дни» декабрь оказывается уже весенним месяцем — указано Ю. Фрейдиным). Из 7 знаменательных слов строфы все употреблены в прямом значении (0 % тропеичности): это как бы семантическая кульминация стихотворения; но за четырьмя из них (валится, с колен, лет и зим) ощущаются и побочные значения.

Сколько раз он рыт и бит, Сколько им Сыпан зимами с копыт Кокаин! // Мокрой солью с облаков И с удил Боль, как пятна с башлыков, Выводил. «Такой снег и в прошлые зимы был рыт и бит конскими копытами и после каждого удара осыпался с копыт порошком обезболивающего кокаина; падая с небес, он, как пятновыводитель — пятна, удалял боль (не только) с конских губ под удилами (но и у меня из души)». — В метафорическом ряду дважды появляется образ извозчика — по-видимому, на быстром скаку (рыт и бит копытами, сыпан с копыт, с затянутых до боли удил; также и башлыки?); может быть, представляется поездка с женщиной на лихаче (как у Блока), тогда с нею естественно ассоциируется кокаин. С облаков — т. е. как спасительный божий дар; на мокрую соль похож любой хлористый пятновыводитель («чтобы не осталось пятна красного вина, нужно тотчас посыпать это место солью») — именно как соль сыплется с неба снег на башлыки.

В прямом значении употреблены слова зимы, облака, копыта, рыт, бит, сыпан, может быть — удила (50 % тропеичности, возврат к среднему уровню). Понимание усложнено лишь расшатанным синтаксисом. Вместо «сколько раз он (снег) осыпался с копыт, как кокаин» сказано «сколько раз он осыпал с копыт (себя, как) кокаин»; может быть, сравнительное «как» подсказывается словом «кокаин» (созвучное с ним «сколько» произносится с разговорной небрежностью, «скоко», ср. со 2‐й строкой). В фразу «(осыпаясь) мокрой солью с облаков… выводил боль, как пятна с башлыков» вклинены слова «и с удил», которые синтаксически связаны с «облаками» (как бы «осыпаясь с облаков и с удил» — может быть, пена, падающая с удил, тоже похожа на мокрую соль?), а по смыслу — с «болью» («и» = «даже»: «выводил боль даже с (конских губ, болящих от) удил», метонимия. Столкновение двух конструкций (О’Коннор замечает только вторую) дает двоящуюся картину. (Разноотнесенность двух «с» — с облаков и с удил — напоминает языковые шутки вроде «шли дождь и два студента, один в пальто, другой в университет»: ср. в «Балашове» мысль «шли дождь и похоронная процессия», на которой строится типичная пастернаковская метонимия «сквозь дождик сеялся хорал…»).

Размер стихотворения — с неожиданными комическими ассоциациями, песенный («Кумане(че)к, побывай у меня…»; ср. потом у Кирсанова: «Не деньга ли у тебя завелась…» и т. п.).