Том 3. Русская поэзия

* * *

Баллада Вяч. Иванова «Суд огня» интересна для рассмотрения потому, что в ней мы можем сравнивать сразу три текста: ее античный источник, прозаический пересказ этого источника самим Ивановым и поэтическую переработку его в балладе.

У Павсания, VII, 19, 1–9, пересказывается такая история. В ахейском городе Патрах есть чтимая могила героя Эврипила. Почет ей воздается вот почему. Когда-то здесь полюбили друг друга красивый юноша и красивая девушка, жрица Артемиды. Родители были против их брака, и тогда эти античные Ромео и Джульетта соединились в храме Артемиды. Богиня разгневалась, и оракул велел приносить ей в жертву мальчика и девочку, пока не приедет из‐за моря чужой царь с чужим богом и не прекратит эти жертвоприношения. Этим чужим царем оказался фессалиец Эврипил. Когда греки взяли Трою и делили добычу, ему достался ларец с изображением Диониса работы бога Гефеста, дар Зевса Дардану, древнему троянскому царю. То ли эту святыню не успел унести с собой Эней, то ли ее нарочно подбросила Кассандра на беду тому эллину, которому она достанется. Эврипил, когда открыл ларец и увидел изображение, тотчас помутился разумом и почти не приходил в себя. Он поплыл не в Фессалию, а в Дельфы, и спросил там бога, как ему исцелиться. Бог сказал: «где найдет он неэллинские жертвоприношения, там поставить ларец и поселиться». От Дельфов он приплыл на соседний ахейский берег и увидел, как там ведут на заклание мальчика и девочку. Он понял, что это и есть неэллинское жертвоприношение, а ахейцы поняли, что это и есть чужой царь с чужим богом. Эврипил выздоровел, а ахейцы перестали губить своих мальчиков и девочек. Миф этот малоизвестен, ни у одного другого автора не упоминается, да и Павсанием, как мы видим, упоминается лишь мимоходом, как довесок к местному мифу об Артемидиных Ромео и Джульетте.

Для Иванова с его интересом к античному дионисийству, конечно, в центр внимания выдвигается образ Диониса. Одна из первых его статей (1904) «Ницше и Дионис», начинается пересказом этого мифа — прозой, но возвышенно-архаизированным стилем. «Когда богатыри эллинские делили добычу и плен Трои, — темный жребий выметнул Эврипил, предводитель фессалийских воинств. Ярая Кассандра ринула к ногам победителей, с порога пылающих сокровищниц царских, славную, издревле закрытую скрыню, работу Гефэста. Сам Зевс дал ее некогда старому Дардану, строителю Трои, в дар — залогом божественного отчества. Промыслом тайного бога досталась ветхая святыня бранною мздой фессалийцу. Напрасно убеждают Эврипила товарищи-вожди стеречься козней неистовой пророчицы: лучше повергнуть ему свой дар на дно Скамандра. Но Эврипил горит изведать таинственный жребий, уносит ковчег — и, разверзнув, видит при отблесках пожара — не брадатого мужа в гробу, увенчанного раскидистыми ветвями, — деревянный, смоковничный идол царя Диониса в стародавней раке. Едва взглянул герой на образ бога, как разум его помутился. Такою возникает перед нами священная повесть, кратко рассказанная Павсанием. Наше воображение влечется последовать за Эврипилом по горящим тропам его дионисийского безумия. Но миф, не замеченный древними поэтами, безмолвствует. Мы слышим только, что царь временами приходит в себя и в эти промежутки здравого разумения уплывает от берегов испепеленного Илиона… искать врачевания у Аполлонова треножника. Пифия обещает ему искупление и новую родину на берегах, где он встретит чужеземное жертвоприношение и поставит ковчег. Ветер приносит мореходцев к побережью Ахайи. В окрестностях Патр Эврипил выходит на сушу и видит юношу и деву, ведомых на жертву к алтарю Артемиды… Так узнает он предвозвещенное ему место упокоения; и жители той страны, в свою очередь, угадывают в нем обетованного им избавителя от повинности человеческих жертв, которого они ждут, по словам оракула, в лице чужого царя, несущего в ковчеге неведомого им бога, он же упразднит кровавое служение дикой богине. Эврипил исцеляется от своего священного недуга, замещает жестокие жертвы милостивыми во имя бога, им возвещенного, и, учредив почитание Диониса, умирает, становясь героем-покровителем освобожденного народа».

Мы видим: во-первых, рассказ Иванова совершенно отрывается от местного мифа об ахейских Ромео и Джульетте, эта мещанская история его не занимает. Во-вторых, он усиливает приметы святости Дионисова образа: это не статуя работы Гефеста (Гефест делал только ларец), это «деревянный смоковничный идол», связанный с растительными силами земли, а в Ахайю его приносят как «неведомого бога», словами из «Деяний апостолов». В-третьих, явление этого Дионисова кумира ярко театрализовано: «при отблесках пожара», «промыслом тайного бога», «напрасно убеждают стеречься козней» и т. д. Можно почти с уверенностью сказать, что в своей прозе Иванов пересказывает не только Павсания, но и свою уже написанную балладу «Суд огня»: «делили добычу и плен Трои» — «Плен делить и славу Трои», одинаково редкое словоупотребление «плен = пленники», стиль тот же.

Но повод к рассказу Иванова совершенно другой. Статья его называется «Ницше и Дионис», эврипиловский миф в ней рассказывается как притча о Ницше. Тотчас за этим рассказом следуют слова: «Эта древняя храмовая легенда кажется нам мифическим отображением судьбы Фридриха Ницше. Так же завоевывал он, сжигая древние твердыни, с другими сильными духа Красоту, Елену эллинов, и улучил роковую святыню. Так же обезумел он от своего таинственного обретения и прозрения. Так же проповедал Диониса — и искал защиты от Диониса в силе Аполлоновой. Так же отменил новым богопознанием человеческие жертвы старым кумирам узко понятого, извне налагаемого долга и снял иго уныния и отчаяния, тяготевшее над сердцами. Как оный герой, он был безумцем при жизни и благодетельствует освобожденному им человечеству — истинный герой нового мира — из недр земли. Ницше возвратил миру Диониса: в этом было его посланничество и его пророческое безумие…» и т. д. Далее Иванов выясняет свои согласия и несогласия с Ницше: как и Ницше, он принимает дионисийство как одну из основ человеческой культуры, но Ницше противопоставлял Диониса Христу, а Иванов сближает их, подчеркивает в Дионисе черты страдающего, искупающего и перерождающегося бога и в этом смысле считает Диониса античным предвестием Христа.

Эту свою концепцию дионисийства Иванов вмещает в балладу «Суд огня» (сборник «Cor ardens»).

СУД ОГНЯ Πάντα τò πῦρ κρινεῖ Гераклит

Вей, пожар! Идут герои
От опальных очагов —
Плен делить, и клады Трои,
4 И сокровища богов.
Каждый мышцей неистомной
Алой сечи мзду купил.
Встал — и емлет жребий темный
8 Фессалиец Эврипил.
И потупил бранник лютый
Быстрых глаз бесстрашный бег —
На Гефэстов пресловутый
12 Златокованный ковчег.
Дар отеческим залогом
От Крониона Дардан
Древле взял, — что тайным богом
16 Эврипилу ныне дан.
— «Эврипил! струям Скамандра
Вверь нетронут страшный дар:
Не вотще его Кассандра,
20 Озираючи пожар,
С окровавленного прага
К нашим ринула ногам!
С ярых уст скипала влага, —
24 Их суды слышны богам.
Эврипил! струям Скамандра
Ты предай неверный дар:
Стелет недругу Кассандра
28 Рока сеть и мрежи кар…»
Но героям царь не внемлет:
Испытать обет немой
Он горит, и клад подъемлет,
32 И бежит, укрытый тьмой.
Скрыню раскрыл — и при заревах ночи
Мужа прекрасного видит в гробу.
Светятся стклом неотводные очи;
36 Ветви густые сплелися на лбу.
В левой — сосуд; жезл — в деснице торжественной.
Долгий хитон испещряют цветы.
Дышат черты
40 Силой божественной.
Царь изрыл тайник и недрам
Предал матерним ковчег.
А из них в цветеньи щедром,
44 Глядь — смоковничный побег
Прыснул, сочный, распускает
Крупнолистные ростки, —
Пышным ветвием ласкает
48 Эврипиловы виски.
Ствол мгновенный он ломает,
Тирс раскидистый влачит:
Змий в руке свой столп вздымает,
52 Жала зевные сучит…
Бросил тирс, бежит и слышит,
Робкий, с тылу шип змеи…
Сжатой злобы близость дышит…
56 И в Скамандровы струи —
Он нырнул и раменами
Поборает кипь быстрин…
Бык, изрыгнутый волнами,
60 Разъяренный из пучин
Прянул на берег и гонит
Эврипилов бедный страх…
Витязь бег ко граду клонит, —
64 Враг храпит, взрывая прах…
Стелют стогна звонкий камень;
Очи горький дым слепит…
Уж не бык ревет, а пламень,
68 И не змий — пожар шипит:
В очи глянет — жалит жалом,
Пышет яростью горнил…
Вдруг настиг — и в вихре алом
72 Сердце сердцем подменил…
Дик он озрелся на площади. Зданий
Мощи пылают. В скорбной толпе
Жены подъемлют клики рыданий…
76 Юноша-бог — на горящем столпе!..
Бог ли ковчега — тот отрок властительный?
Кудри-фиалки под шлемом темны.
Очи влажны
80 Мглой опьянительной…
Обуян виденьем, скачет,
Бога славя, Эврипил.
«Та, что здесь по муже плачет
84 Иль по сыне, — возопил: —
Иль по дочери поятой
На срамленье ко врагу,
Иль по храмине богатой
88 И родному очагу, —
Пусть пред Вакхом браней пляшет,
Стан согбенный разогнет!
Пьяный пламень поле пашет,
92 Жадный жатву жизни жнет.
Все лизнет и все рассудит
С Геей сплетшийся Перун.
Кто пребыть дерзнет — пребудет:
96 Ветхий Феникс вечно юн.
Жив убийцею-перуном,
Поединком красен мир.
Разногласье в строе струнном,
100 И созвучье в споре лир.
Пойте пагубу сражений!
Торжествуйте севы сеч!
Правосудных расторжений
104 Лобызайте алый меч!
Огневого воеводы
Множьте, множьте легион!
Кто прильнул к устам Свободы,
108 Хмелем молний упоен,
Ляжет в поле опаленный, —
Но огнем прозябнет — жечь.
Лобызайте очервленный —
112 Иль, схватив, вонзайте — меч!»