Том 3. Русская поэзия

Правка:

34a День бушевал, как день бушует
35a Стриг шерсть. Вязал снопы
35б=35 И вот калачиком лежат
36a Овечьи свернутые шубы
37б Как хорошо перешагнуть
38б Водораздел холмов зеленых
37в Уже глаза <?> <перешагнут?>
38a За впечатлений круг зеленых
37 г Теперь кто за руку возьмет
38в Старейшину слепцов зеленых
г Шумящих волн слепцов зеленых
д [Растущих] волн слепцов зеленых
37д Теперь вода владать идет
38е И<,> поводырь слепцов зеленых<,>
ж И<,> поводырь дубов зеленых<,>
39б С кремневых гор струя течет
40б Крутясь играя как звереныш

Результат перебеляется (с доработкой) на обороте того же л. 10:

<V> 33a Плод нарывал. Зрел виноград
34a День бушевал — как день бушует;
35в И в бабки нежная игра
36б И в полдень злых овчарок шубы;
37е За виноградный этот край
38a За впечатлений круг зеленых
39в Меня, как хочешь, покарай,
40в Голодный грифель, мой звереныш

Смысл остается тот же — отречение от дневного мира. Первая половина строфы — людская жизнь: виноград, овцы с овчарками и, наконец, «в бабки нежная игра» («позвонками умерших животных», как сказано в «Нашедшем подкову») — символ беспечного беспамятства, перебитого позвоночника века, разрушенной связи времен. Вторая половина строфы — природа: зеленый круг горизонта, лесистыми холмами отделяющий нас от реки времен. Деревья на них сами шумят, как волны, но они принадлежат дневному миру и поэтому слепы, лишены прозрения (метонимия: слепота того, чей кругозор замкнут зеленым горизонтом, переносится на сам этот зеленый горизонт). Им нужен зрячий поводырь — река времен, река стихийной памяти. Выработав этот изысканный образ, Мандельштам отказывается от него, возвращается к обобщенному «За виноградный этот край, За впечатлений круг зеленых». Зато усиливается заглохшая было нота личной ответственности поэта, медлящего порвать с дневным миром: перед голодной ночной памятью он готов не только давать отчет, но и нести кару. Переход к ночной строфе <VI> теперь подготовлен.

Над нашей строфой на л. 10 стоит номер «4»: это значит, что Мандельштам по-прежнему исключает из стихотворения строфу <III> про «нагорный колокольный сад». По-видимому, предполагалась последовательность строф: 1) <I> Звезда с звездой <…>; 2) <II> Мы стоя спим <…>; 3) <IV> Как мертвый шершень <…>; 4) <V> Плод нарывал <…>; 5) <VI> И как паук <…>. Но <III> строфа сопротивляется и не хочет уходить. Следом этого сопротивления остался вариант, записанный в ходе работы над второй (А) редакцией, — «авториз<ованный> список <…> с датой „8 марта 1923 г.“ <…> в фонде „Красной нови“», опубликованный П. М. Нерлером[264]. Заглавие здесь, как и во второй (А) редакции, — «Грифель», но строфы «Плод нарывал <…>» здесь еще нет, а строки «Нагорный колокольный сад <…>» противоестественно сцепляются со строками «Как мертвый шершень <…> день пестрый выметен <…>» Последовательность строф и четверостиший в строфах получается такая:

1) Звезда с звездой — могучий стык <…>
На мягком сланце облаков <…>
2) Мы стоя спим в густой ночи <…>
И не запишет патриарх <…>
3) Как мертвый шершень возле сот <…>
Нагорный колокольный сад <…>
4) И как паук ползет по мне <…>
Твои ли, память, голоса <…>
5) Мы только с голоса поймем <…>
И что б ни вывела рука <…>
6) Кто я? Не каменьщик прямой <…>
Блажен, кто называл кремень <…>
7) И я теперь учу дневник <…>
И я хочу вложить персты <…>

Этот текст остался недолгим, проходным. Мандельштам продолжает работу, сочиняет <V> строфу: не только первую ее половину, «Нагорный колокольный сад <…>», но и вторую, «Им проповедует отвес <…>». Теперь в его распоряжении девять строф. Он переписывает их набело на л. 12–14 и проходит по ним последней правкой.