Том 3. Русская поэзия

2

Посмотрим ближе. Неточные рифмы могут образовываться двумя способами: прибавлением/убавлением или заменой звука на той или иной позиции рифмующего созвучия. Прибавление/убавление гласного звука создает неравносложную рифму; об этом два слова будет сказано далее. Замена гласного безударного создает «приблизительную рифму» (термин В. М. Жирмунского), вроде «много — дорога», — такие замены стали общеупотребительны еще в XIX веке и для нас интереса не представляют. Замена гласного ударного образует диссонансную рифму, вроде «Шираза — розу», — такие рифмы широкого распространения не получили, и у Цветаевой их почти нет. Для нас важнее прибавление и замена согласных звуков. Прибавление/убавление имеет место на финальной позиции рифмующего созвучия: «глаза — назад», «ветер — на свете». Замена может иметь место как на финальной позиции, «глазам — назад», «ветер — светел», так и на интервокальной, «не зови — пузыри», «в реку — Грета». Спрашивается, каковы цветаевские предпочтения здесь?

Здесь наши суждения менее надежны, потому что обследованного статистического материала гораздо меньше: что есть, то было недавно опубликовано[497]. Из обследованного видно вот что.

2.1. В женских рифмах неточность может локализоваться на двух позициях: интервокальной («ветер — вечер») и финальной («ветер — светел, „ветер — на свете“). Блок, Маяковский, Асеев, Пастернак, Сельвинский — все предпочитают неточность на финальной позиции („ветер — на свете“): Маяковский — втрое, Асеев и Сельвинский — на треть, Блок и Пастернак — на немного, но все же предпочитают. Цветаева — единственное исключение: она предпочитает неточность на интервокальной позиции, „ветер — вечер“ у нее на треть чаще, чем „ветер — на свете“. Образец (может быть, не сознаваемый) — опять народная рифмовка: рифмы с интервокальной неточностью в ней не редкость („ложкой кормит, а стеблем глаз колет“), а рифм с финальной неточностью почти не найдешь. Мало того. Интервокальная неточность — это, как правило, замена („неволит — ломит“) и лишь в редчайших случаях — прибавление („ноет — ломит“). Этот свой вкус к замене вместо прибавления Цветаева переносит и на финальную позицию. У всех остальных на ней чаще прибавление, чем замена, чаще „ветер — на свете“, чем „ветер — светел“: у Маяковского и Блока в 8–10 раз чаще, у Асеева и Сельвинского в 4–5 раз, у Пастернака вдвое. Только у Цветаевой замены в финале чаще, чем прибавления, — в полтора раза, а местами и больше. В первой главе „Крысолова“ на две рифмы типа „комете — метен“, „перине — принял“ приходится пять рифм „дедов — редок“, „разносит — носик“, „куцых — рвутся ж“, „грядок — радость“, „пожаров — жарок“. Это — о женских рифмах.

2.2. В дактилических рифмах неточность может локализоваться на первой интервокальной позиции („требует — следует“), на второй интервокальной (прерваны — первое») и на финальной («варево — разговаривать»). В народной рифмовке расшатывается почти исключительно первая интервокальная позиция: «бат’юшка — матушка» — звучание как бы вздрагивает в своем начале, а потом успевает восстановиться до конца строки. В литературной рифмовке это расшатывание постепенно сдвигается вправо, к концу рифмы, — равнозвучие не успевает погаснуть, рифма делается напряженнее. Процент неточности на этих трех позициях (от общего количества неточных дактилических рифм) у поэтов XIX века (Никитин и др.) — 58:4:0,5; у символистов — 100:14:4; у Маяковского — 51:28:49; у Асеева первая позиция сравнивается со второй, 42:42:26; и наконец, у Пастернака первая позиция уступает второй, 17:32:28. Спрашивается, где в этом ряду место Цветаевой? Оказывается, рядом с Пастернаком: ее пропорции — 32:42:15, вторая позиция больше расшатана, чем первая, рифма «прерваны — первое» характернее, чем «требует — следует». Отметивши уже дважды, что вкус Цветаевой к рифмам с заменой звука перекликается с народной рифмовкой, мы могли бы и здесь ожидать возвращения к типу «бат’юшка — матушка», но, как видим, этого не происходит. Цветаева остается в авангарде поэтических исканий, соотношение между архаикой и новаторством в ее стихе более сложно — как, впрочем, и в языке.

2.3. Таковы женские, таковы дактилические неточные рифмы у Цветаевой. Что же касается мужских, то о них, по существу, уже сказано. Там — такое же избегание прибавлений на конце созвучия, отсюда — ее отказ от модных закрыто-открытых рифм: на всего «Крысолова» одна-единственная, «тоскомер — восемь в уме». И такое же предпочтение замен на единственной интервокальной позиции, в открытой рифме; отсюда цветаевская верность забытым рифмам вроде «чело — ничего», «глаза — нельз’я», «льды — трубы». При этом доля таких рифм у Цветаевой все нарастает: в «Ремесле» на 30 рифм типа «чело — ничего» приходится 67 более привычных закрытых, «полон — крылом», «гремит — мирт»; в «Крысолове» на те же 30 открытых — только 38 закрытых, а в «Перекопе» на 28 открытых — 29 закрытых, почти без разницы.