Петр I. Материалы для биографии. Том 1, 1672–1697

XXX. Петр в ноябре 1697 г

Вернемся к хронологическому обозрению деятельности Петра и посольства в Амстердаме со времени окончательного переезда туда послов из Гааги. 1 ноября посольством были отправлены грамоты городам Любеку с благодарностью за оказанную при проезде части посольской свиты помощь и Данцигу с похвалами от государя за то, что данцигцы поддерживают короля Августа и не впустили к себе приплывшего по морю принца де Конти. Обе грамоты помечены Москвой и датированы задним числом: 3 сентября — применительно к расчету времени их посылки из Москвы, где царь предполагался остающимся[1214]. У нас очень мало известий о Петре за время до отъезда его в Англию: несколько уцелевших его писем, кое-какие не всегда ясные записи посольских расходных книг, в которых по отношению к Петру больше намеков, чем определенных известий. Надо полагать, что в первой половине ноября топор его на Ост-Индской верфи стучал особенно энергично: сооружение фрегата приходило к концу. Работа над фрегатом не заслоняла, однако, других занятий и интересов. 2 ноября, как значится в «Расходной книге», было куплено для какой-то неизвестной нам цели разных красок на ефимок и отослано на Ост-Индский двор. 3 ноября туда же представлены были купленные в качестве образцов два рога для пороха, «какие бывают на кораблях», — знак, что мысль Петра работает над вопросом о предметах вооружения экипажа черноморского флота и о приобретении этих предметов[1215]. 4 ноября Петром были получены письма, мало, впрочем, содержательные, от Л. К. Нарышкина с добрыми пожеланиями и от А. М. Головина, кроме пожеланий, с вопросом, где принимать оружие, которое будет высылаться из Голландии[1216]. Под 5 ноября сохранилась в «Статейном списке» запись, любопытная как показание, как продолжалась за границей указная деятельность монарха. Петром дан был указ: письма находящихся за границей при посольстве русских людей и иноземцев в Москву пересылать вместе с посольской почтой, а не отдельно: «Того ж числа записан его, великого государя, указ, чтоб никто из русских людей и из иноземцев, кроме посольских пакетов, грамоток никому не отдавали и чрез почту к Москве ни к кому не посылали; а кому такие грамотки к Москве писать лучится, и те б те свои письма отдавали на посолском дворе для того, что от того в провозе чинятся лишние убытки»[1217]. Распоряжение это было вызвано просьбой заведовавшего русской почтой Виниуса, с которой он обращался к Петру еще в письме oт 23 июля: «Милости прошу у г.г. послов, чтоб приказали всем подручным своим, кому писать к Москве позволено, чтоб сносили свои письма к одному человеку и к нам бы посланы были в одном пакете; а то всяк приносит на почтовой двор по малой самой грамотке, а иные и болше, порознь, а у них на мне берут заплату, как с болших, так и с малых ровную, и в том многой мне убыток; а в одном пакете, то бы лехче было, и о том прошу им мое челобитье донести»[1218].

11 ноября Петр написал к Виниусу очень коротенькую записку: «Min Her Vinius, писмо твое, октября 1-го числа писанное, мне отдано октября в 29 день, и за ведомость всякую благодарствую. Здесь, слава богу, все здорово. Остинских пришло два карабля, а досталные пристали в аглинскую землю, которых ожидают вскоре. Piter. Из Амстрадама, ноября в 11 день»[1219]. Краткость, вероятно, объясняется недосугом, на который делается ясный намек в другой записке к тому же лицу, относимой издателями к началу ноября. Петр забыл даже на ней проставить дату, которой обыкновенно снабжал свои письма. «Min Her Vinius, — читаем в ней. — Писма по двумъ почьтамъ дошъли; толко сегодня за нѣкоторою нуждою отписать ко въсемъ не успѣлъ. Пожалуй, покълонъ отдай, каму надлежитъ, что [б] о томъ не покручинились, что въпреть iсправълю. А мы, слава Богу, здоровы, Piter»[1220].

15 ноября были получены письма из Москвы от Ромодановского, А. М. Головина, Т. Н. Стрешнева и Виниуса от 15 октября с известиями о праздновании в Москве победы цесарских войск над турками при Центе. «И мы, приняв такую преславную ведомость, — писал А. М. Головин, — о победе Бога возблагодарили. Дабы Господь Бог даровал такую ж пресловутую победу над басурманы московскому войску. И по благодарении господин генералисимус с отцом своим и с иными с протчими и с нами, собрався в селе Преображенском, на дворе моем банкет учинил; и при том была стрелба из пушек и из мелкого ружья. А было два полка: генерала Франца Яковлевича да мой. А Семеновской затем не был, что у генералисимуса у Ивана Ивановича был свой банкет. А вершился у нас банкет в четвертом часу нощи и потпивали добре»[1221].

16 ноября — день в амстердамском житье Петра знаменательный: был спущен на воду фрегат, над которым он работал на Ост-Индской верфи. На торжестве спуска присутствовали великие послы. «И ноября в 16 день, — читаем в „Юрнале“, — отделав тот корабль, спустили на воду; в то время были послы, как тот корабль спускали»[1222]. Другие подробности спуска фрегата нам неизвестны. Устрялов бесповоротно опроверг баснословный рассказ Схельтемы о том, будто присутствовавший на торжестве Витзен от имени города (? — корабль принадлежал не городу, а Ост-Индской компании) предложил галиот в дар Петру, что Петр обнял при этом Витзена и назвал галиот «Амстердамом», что капитаном на него назначен был саардамец Геррит Клас Муш, которому царь покровительствовал, что в следующем году галиот, нагруженный под личным наблюдением Петра разными предметами, купленными царем за границей, направился в Архангельск, оттуда впоследствии был переведен в Петербург, где и сохранялся в большом почете до времен императрицы Елизаветы Петровны, когда он погиб от пламени вместе с другими судами при происшедшем пожаре. Из приведенной Устряловым позднейшей переписки с Петром его учителя в кораблестроительном искусстве Класа Поля выясняется совсем иная судьба построенного царем фрегата (а не галиота), названного «Святые апостолы Петр и Павел», а не «Амстердам». Ост-Индская компания и не думала дарить его Петру; фрегат остался ее собственностью, ходил в Ост-Индию и никогда не был ни в Архангельске, ни в Петербурге[1223]. Незаметно, чтобы спуск построенного фрегата вызвал в Петре какое-нибудь особенное чувство радости; об этом можно заключать по тому, что это событие не было вовсе им отмечено в письмах, написанных им в Москву на другой день после спуска — 17 ноября. В письме к Ромодановскому от этого числа речь идет о праздновании в Москве победы цесарцев при Центе. Получив известие о состоявшемся в Москве праздновании, Петр приказал отправить грамоту с поздравлением к цесарю в ответ на его извещение о победе. Грамота помечена Москвой и датирована 15 октября, как если бы она была написана на другой день после упоминаемого в ней торжественного триумфа с пушечной пальбой, со стрельбой из ружей и «с иными огнестрельными вещьми», состоявшегося 14 октября[1224].

Послать грамоту с упоминанием о московском праздновании до получения о нем известий Петр считал неудобным. «Min Her Kenih, — пишет царь, — писма ваши, государские, три на сей почте мне отданы, в которых изволите объявить о триюмфе и радости о победе брата и союзника вашего, великого государя его цесарского величества, чтоб и впредь Господь Бог как от союзных, паче же от ваших войск, ноивящею радостию ушеса ваши наполнял». Далее идет собственноручный текст: «Здѣсь, слава богу, все здорово. Холопи вашие государские, господа послы, со всеми при нихъ будущи[ми], в добром здравиi обрѣтаются. Иныхъ вѣстей никакихъ нѣтъ. А что будетъ дѣлатся, i о томъ буду писать. Рихмана iзволь отпустить, толко iзволь ево спросить по которую, потому что у него три жены есть подлинно i теперь живы. Челомъ бью, i паки челом б[ь]ю, за учиненной триумѳъ. А мы, усълыша про то, тотчасъ написаѳъ гърамоту соотвѣтствующую, послали къ цесарю, а безъ таго была нелзя учинить. Изъ Амстрадама, ноября въ 17 день»[1225]. Называемый в письме Рихман — капитан Преображенского полка, посылавшийся в отпуск в Курляндию за находившеюся там женой полковника того же полка Блумберга, о чем испрашивал разрешения в своем письме Ромодановский[1226].

Не говорит о спуске фрегата и записка от того же 17 ноября к Виниусу: «Mi[n] Her Vinius. Писмо твое о[к]тебря въ 15 д. (т. е. от 15 октября) отдано, за которую вѣдамасть благодарствую; а чъто пишешь, бутто о побѣде натъ турки къ тѣбѣ писма не была: развѣ утерялось, а я писалъ. Piter. Изъ Амстрадама ноября въ 17 день»[1227]. Что за причина молчания в письмах о таком, казалось бы, знаменательном событии, как спуск фрегата? Мы ее скоро увидим.

Сношения посольства с польским послом Бозе продолжались и в Амстердаме. Он был здесь у великих послов в отеле Лефорта 17 ноября. Вновь засвидетельствовав чувства признательности короля к царю за поддержку, оказанную ему в достижении польского престола, поддержку, которой не получал ни один из польских королей от постороннего монарха, и заявив о надежде короля союзными силами одолеть общего неприятеля, Бозе передал послам королевскую грамоту с благодарностью за указ, посланный к воеводе князю М. Г. Ромодановскому о вступлении в Литву с русским отрядом. Послы, приняв грамоту и обещая доложить ее великому государю, сказали целую речь о трудах русских войск на литовской границе, претерпевающих в нынешнее осеннее время нужду и холод, все ради поддержки польского короля на престоле. Бозе вновь выразил благодарность от имени короля государю и им, послам, за их труды и передал пожелание короля, чтобы они, именно великие послы, были присланы к нему «поздравствовать его на престоле». Великие послы ответили, что они «за милость» короля «благодарно кланяются» и впредь радение свое и труды оказывать обязаны. «А чтоб им заехать отсюду, из Галанской земли, поздравлять его королевского величества на утверженном королевстве, и тому они зело охотно ради, толко без воли царского величества учинить того им невозможно, потому что куда их путь из Галанской земли належит, о том ожидают они его царского величества указу, и куда его царского величества изволение будет, туда они и поедут». Разговоры закончились взаимными комплиментами, но в заключение великие послы при первом же обзоре врученной им грамоты усмотрели дефект в печати: печать была «покоевая меньшая», а не коронная или литовская «маестатовая», находящиеся на хранении у канцлера. На вопрос великих послов «Для чего королевское величество тое к великому государю грамоту прислал не за корунною или литовскою маестатовыми печатми, которые печати всегда живут при канцлерах?» Бозе отвечал, что «для чего та королевская грамота прислана к нему не за маестатовою печатью, того он не ведает и к нему о том не писано». Бозе остался на этот раз у великих послов на обед, который сопровождался музыкой и каким-то театральным дивертисментом. «Расходная книга» посольства, говоря об уплате по счетам «за красные питья» и конфеты к столу Лефорта «во время бытия саксонского посла», упоминает также и о плате музыкантам и комедиантам[1228].

19 ноября к великим послам прислал дворянина бранденбургский посол фон Данкельман, возвещая, что он желал бы повидаться с великими послами. Великие послы ответили, что видеться с ним готовы. В тот же день в посольство вновь заезжал Бозе, и по очень оригинальному поводу. Благодарственная грамота, которую он вручил послам 17-го, написана была на польском языке, «а списка к нему с той грамоты на немецком языке не прислано, а полского языка он не навычен, и переводчика при нем нет, и чтоб они, великие и полномочные послы, дали ему с той грамоты на немецком языке список», на что великие послы изъявили согласие. Бозе был собственно послом курфюрста Саксонского и польскую миссию получил уже потом, по избрании Августа на польский престол; неудивительно, что он не знал польского языка[1229].