Петр I. Материалы для биографии. Том 1, 1672–1697

XXXVII. Вторая осада Азова

Тем временем принимались также меры к обложению Азова и с суши. Первыми подступили под Азов 28 мая солдатские полки Белгородского разряда под командой генерал-майора Ригемана и пришедший с ними вместе из Черкасска отряд донских казаков под начальством походного атамана Лукьяна Савинова. Едва только они стали устраиваться лагерем, как на них из Азова была сделана вылазка, тотчас, впрочем, удачно отбитая казаками. 2 июня стали под Азовом три тамбовских полка, приведенные молодым Гордоном. 4 июня и старый Гордон получил приказ от устья реки, где он занят был сооружением форта, идти к городу. «Ко мне пришел его величество, — читаем мы в его дневнике за этот день, — и сказал мне, чтобы я шел в лагерь, оставив два стрелецких полка в форте. Вскоре после полудня я отплыл с Бутырским полком и вечером достиг лагеря… куда потом прибыл и его величество. Было обсуждение, как расположиться перед городом и как его осаждать»[536].

На следующий день Гордон выезжал с боярином Шеиным осматривать место устройства контр- и циркумваляционной линий. 6 июня под Азовом расположился подошедший накануне из Валуек корпус московского дворянства под предводительством стольника и воеводы князя П. Г. Львова. 7 июня перенес к городу свою квартиру сам главнокомандующий боярин А. С. Шеин. «Июня 7-го в день недельный (в воскресенье), — читаем мы в описании его похода, — большого полку боярин и воевода Алексей Семенович, устроясь под Азовом обозом, воинским ополчением, в окопах от Сергиева города от каланчей со всеми воинскими припасы пришел в обоз (лагерь) большого полку своего». Общее расположение войск, осаждавших Азов с суши в 1696 г., получило такой вид: крайний левый фланг, примыкая к низинам берега Дона ниже Азова, заняли донские казаки Лукьяна Савинова; правее, рядом с ними, стали солдатские полки Ригемана; далее расположилась главная квартира Шеина и здесь же, вероятно, корпус московских чинов; еще далее вправо занял место со своим корпусом Головин, и, наконец, на крайнем правом фланге, примыкая к берегу реки Скопинки, расположился Гордон. Сооруженный в прошлом году форт князя Я. Ф. Долгорукого на противоположной стороне Дона против Азова был занят и возобновлен четырьмя солдатскими полками под командой полковника Левистона (14–16 июня). Гораздо позже других частей войск (18 июня) пришли к Азову пять украинских полков: гадяцкий, лубенский, прилуцкий и два охотных — конный и пеший, под общей командой наказного гетмана черниговского полковника Якова Лизогуба. Украинские казаки заняли место позади расположения Ригемана. Последний отряд из участвовавших во второй осаде Азова — яицкие и саратовские казаки в числе 500 человек — явился гораздо позже — 30 июня. Он оказался очень полезным в действиях против неприятельской конницы — «много нашим ратным людем помоги подали»[537].

8 июня в главной квартире по случаю начала осады было отслужено молебствие. Началось устройство апрошей к Азову, причем для этой цели приспособлялись старые, прошлогодние, траншеи.

«Вечером, — записывает Гордон под 9 июня, — мы все отправились к старым траншеям и улучшали их». Работы над траншеями велись в этом году гораздо более энергично и с бoльшим успехом, чем в прошлом; по крайней мере, они в гораздо большей мере удовлетворяли Гордона, который неоднократно в дневнике отмечает свое удовольствие по поводу их успешного хода[538]. Между траншеями проводились соединительные линии; сооружались редуты и батареи, на которых устанавливались пушки. Исполнялся, таким образом, приказ главнокомандующего, который «велел генералам Петру Ивановичу Гордону, Автоному Михайловичу Головину, генералу-майору Карлусу Ригимону полков их с ратными людьми чинить над турским городом Азовом ко взятию того Азова всякой промысл днем и ночью, и для того промыслу к Азову вести шанцы и в шанцах делать рос-каты, а на раскатах ставить большие пушки: галанки и мозжеры (мортиры) и полковые пищали»[539].

Между тем лагерь осаждающих стала тревожить, как и в прошлом году, татарская конница, расположившаяся вне города за речкой Кагальником, впадающей в Азовское море южнее Азова. Первый налет этой конницы под предводительством Нура-дина-султана произошел 10 июня; он получил должный отпор от русской конницы, причем едва не был взят в плен сам Нура-дин, вырученный только своим дядькой, уступившим ему лошадь[540]. Дело это описано самим Петром, находившимся 10 июня в лагере, в тождественных письмах к Ромодановскому, Кревету и Виниусу от 11 июня. «А о здешнем возвещаю, — пишет Петр, — что, слава Богу, все идет добрым порятком, и обозом (лагерем) город обняв кругом и после в шанцы в одну ночь вступили так блиско, что из мелкого ружья стрелятца стали; а за рекою (т. е. в форте князя Я. Ф. Долгорукого) еще нет. Черкасы (украинские казаки) пришли в Черкаской и ждем их вскоре. Вчерашнего дня Народын-салтан с тысячею татарами поутру ударил на обоз наш, где наша конница такой ему отпор дали, что принужден был бегством спасение себе приобресть и до Коголника гнан со всеми татарами, и конечно был бы взят, толко дятко его, пересадя на свою лошадь, упустил; а сам, против гонителей ево став и бився, в руки нашим за спасение ево отдался, того для, дабы тем временем, как он бился и как ево брали, он ушел; однако от Дигилея калмыченина помянутой Народын меж крылец ранен. На котором бою несколко их убито да 4 взято, а наших — 8 ранено». В числе этих восемь раненых было 6 стольников: Ильин, Сазонов, Сухотин, Кафтырев, князь Ф. Львов, Давыдов и один стряпчий — Данилов. Очевидно, что сражаться с татарской конницей выходил отряд московского дворянства[541].

Может быть, это поражение заставило неприятельскую конницу на некоторое время приостановить свои налеты и дало возможность осаждающим спокойно и успешно продолжать начатые сооружения. Об успехе этих работ к 13 июня свидетельствует чье-то письмо из-под Азова от этого числа, помещенное Желябужским в его записках: «И по сие число (13 июня), — пишет в этом письме неизвестный автор, — кругом Азова, что от каланчей от Дона с горы и по другую сторону к Дону, шанцами дошли. А фуркаты (вероятно, галеры Трубецкого) и достальный третий караван (шаут-бейнахта де Лозьера) пришел и стоит у каланчей, и чаем, что на взморье пойдут (де Лозьер) тотчас для того, что вода прибылая с моря есть. А за Доном в городке, что в прошлом году сидел князь Яков Федорович Долгорукий, войска нашего нет[542] для того, что через Дон моста еще не сделано. И в тот городок присылают из Азова на ночь, сказывают, что будто человек по сту. А мост через Дон делают на стругах, а ширина поперег моста 4 сажени трехаршинных»[543]. Но, несколько оправившись от полученного удара, татарская конница с 17 июня[544] возобновила нападения, и с той поры до самой сдачи Азова редкий день проходил без того, чтобы она не показывалась на равнине между речкой Кагальником и русским лагерем, где и разыгрывались обыкновенно стычки ее с дворянской конницей, казаками, а иногда и с выходившей ей навстречу пехотой.

Пленные, захваченные 10 июня в первом сражении с татарской конницей, показали, что в Азове ожидается турецкий флот из 50 судов, везущий подкрепление под командой паши. Сообщая известия об этих показаниях в Москву в упомянутых выше письмах от 11 июня, Петр выражал уверенность, что прибытие этого флота не грозит опасностью: в море стоит уже русский флот из 22 галер, вскоре ожидается шаут-бейнахт с остальными военными судами. На устьях Дона построены два форта, один из которых сооружен Гордоном и которые запирают доступ с моря к городу по донским рукавам: «Взятые языки сказывают, что помочи себе болши тысечи еще не чают; а морем сказывают, бутто будет паша с 50-ю судами; толко то они слышали, а сами не видали. А наш караван на устье Дону в 22 галеях обретаетца и шоуитбейнахта з досталными галерами ожидаем вскоре; а на устье Дону учинили 2 крепости и к приходу оного паши есмы при помощи безопасны»[545]. Вести, доставленные пленными, оказались не без основания. Действительно, 14 июня из русского лагеря было замечено приближение флота. «Утром, — рассказывает Гордон, — я был в траншеях и сделал все необходимые распоряжения. Затем мы заметили несколько турецких галер, которые шли к рейду и вскоре в достаточном отдалении бросили якорь. Мы поехали на холм на реке Кагальник, чтобы рассмотреть их лучше, и увидели 16 больших кораблей и значительное число меньших, которое мы точнее определить не могли.

Этот флот был приведен турначи-пашой[546] и имел на борту 4000 человек пехоты, которые должны были быть переправлены в город. Мы решили послать четыре пехотных полка в виде гарнизона в форт на той стороне Дона. Команда над этим отрядом была поручена полковнику Левистону. Было, далее, решено, что мы, если турки станут высаживать свой резерв, выступим и пойдем против них с 10 000 пехоты и со всей нашей конницей». Петр, находившийся в лагере, узнав о появлении флота, с большой поспешностью, как свидетельствует тот же Гордон, отправился к галерам и вечером приказал им вплыть в устье реки[547]. Турецкий флот оказался, однако, не так силен, как возвещали пленные. О его составе, когда он точнее выяснился, Петр сообщал несколько позже в письмах к московским друзьям: «Сего месяца 14 дня прислан к Азову на помочь анатолский турночи-баша с флотом, в котором обретаются 3 каторги, 6 кораблей, 14 фуркатов да несколько мелких судов, который намерен был в Азов пройтить; но, увидя нас, холопей ваших, принужден намерение свое отставить; и стоит вышепомянутый баша в виду от нашего каравана и смотрит, что над городом делается. Народын просил у него людей на берег, чтобы ему пропустить в Азов людей сухим путем; но он ему отказал, отговаривался, что если де мне убавить людей, то де московский караван, пришед, караван мой разорит, и в ту пору что мне делать? ты не поможешь. С вышеписанным башею языки взятые (пленные) сказывают не равно: иные 4000, а иные больше и меньше»[548].

28 июня турначи-паша попытался высадить десант на берег, направив войско к берегу в 24 лодках. Но стоило только галерам поднять якоря, как этому предприятию положен был конец, и турецкий флот должен был отступить[549]. Последнюю попытку проложить себе путь к Азову турецкий флот сделал 13 июля, когда «во 2-м часу дня, — как пишет Гордон, — была сильная стрельба с неприятельского флота». Но эта попытка окончилась полной неудачей, и пришлось предоставить Азов собственной участи. Таким образом, присутствие русских военных судов в море совершенно парализовало действия турецкого флота[550].

К 16 июня осадные работы значительно подвинулись вперед[551]. Азов был окончательно обложен с суши и с моря. Были готовы батареи, и можно было начать бомбардировку города. Однако предварительно в этот день после полудня осажденным было предложено сдаться. Был сделан знак белым флагом и к городу послан парламентер с письмом на русском и турецком языках. Азовцы, однако, на предложение ответили выстрелами по флагу и по парламентеру. Тогда началась канонада: стали палить из пушек и бросать бомбы из мортир. При начале бомбардировки присутствовал, разумеется, и бывший в прошлом году «бомбардиром» Петр. «Его величество присутствовал, — сообщает нам Гордон, — и вечером отправился к своим галерам». 17 июня бомбардировка продолжалась, причиняя большое разрушение городу[552]. «Ратные люди, — читаем в описании похода боярина Шеина, — подошли шанцами близь азовских городовых стен и роскаты поделали и пушки и мозжеры на роскатах поставили и город Азов со всех сторон осадили накрепко, въезду в него и выезду из него нет. А ниже Азова на Дону реке, где неприятельские морские суда к Азову приходили, сделаны вновь два земляные городы, а третий против Азова за Доном прежний; укреплены и одержаны те все города людьми и пушками многими. Также море и устьи донские все заперты московскими морскими судами, а на них многочисленными людьми и пушками ж и неприятельские водяной и сухой путь отняты. И за Божиею помощию учал промысл чиниться немедленной из шанец генеральских полков, также войска донского козаков и из городка, что за рекою Доном, со всех роскатов в город Азов из больших ломовых пушек стрельба и из мозжеров метание бомб день и ночь непрестанное и из пушек у азовцев по земляному валу роскаты их разбили и пушечную стрельбу у них отбили»[553], — т. е. заставили их пушки замолчать. 22 июня войско, солдаты нижних чинов, как говорит Гордон, обратилось к командирам с просьбой прибегнуть к тому же средству осады, которое также по желанию войска было пущено в ход в прошлом году, а именно: начать насыпать вокруг города высокий вал и этот вал подводить — «валом валить» — к неприятельскому рву и, таким образом, заровнять ров. Эта просьба была уважена, и с вечера 23 июня началось насыпание такого вала[554]. «Июня с 23 числа в ночи, — говорит описание похода, — к городу Азову для промыслу ко взятию того Азова и засыпания рва, который около того всего города, и для крепкого приступа и охранения в том приступе… учали от шанцев валить вал земляной»[555]. 23 июня отправлялась из-под Азова почта, и Петр с галеры «Принципиум» отправил в этот день ряд писем в Москву: к Ромодановскому, Кревету, Виниусу, А. К. Нарышкину и Г. И. Головкину[556]. Поместив в этих письмах почти дословно тождественное описание турецкого флота турначи-паши, Петр в каждом из них говорил еще о разных предметах, касавшихся каждого из корреспондентов в отдельности, и в этом обнаруживал одну из своих отличительных способностей: при усиленном напряжении внимания к одному главному делу, каким в рассматриваемом случае была осада Азова, помнить с большой точностью и заботиться о разных мелочах. Так, письмо к Ромодановскому он начинает выражением опасения, что Ромодановский гневается на него, доказательство чего видно в том, что вот уже две почты нет от него писем с известием о «его государском здоровье»; Кревета Петр уведомляет, что получил высланные ему песочные часы, причем те, которые посланы были через Валуйки, оказались испорченными, вероятно, от скорости езды; впредь посылать «кумпасы и иные часы» через Воронеж водой с нарочным человеком, чтобы бережнее довез; Виниусу пишет о получении его письма от 2 июня с заморскими вестями и с известием о холодной и дождливой погоде в Москве и с своей стороны сообщает, что под Азовом стоят «великие жары», но что, однако, «слава Богу, лишних болезней нет». В собственноручной приписке к этому письму царь дает Виниусу приказание: «Анд[р]ею Крефъту вели дать 2 пары сабалей да 36 хвастоф». Л. К. Нарышкину он предписывал о посылке грамот к курфюрсту Бранденбургскому, к венецианскому дожу и к Речи Посполитой, а в письме к Г. И. Головкину заказывал себе какой-то «полметовый» кафтан и штаны[557].