Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны

* * *

Стремление рабочих выжить оказалось сильнее страха перед строгими законами военного времени, которые, впрочем, органы, ответственные за контроль над их соблюдением, не применяли последовательно. Директора предприятий, прокуроры, председатели колхозов и милиция не могли или не хотели исполнять закон на каждом этапе от первого сообщения о дезертире до установления его личности, сбора материалов, розыска и возвращения беглеца. Все большее нежелание следовать предписанной процедуре на фоне растущего количества дезертиров послужило одним из решающих факторов, побудивших правительство 30 декабря 1944 года объявить частичную, а 7 июля 1945 года – общую амнистию. Реакция властей была в значительной мере обусловлена изменившимся настроением рабочих. К 1944 году люди тосковали по дому и все меньше были готовы терпеть ужасающие условия в общежитиях и столовых.

Руководителями предприятий и местными чиновниками двигали собственные интересы, склонявшие их закрывать глаза на трудовое дезертирство или даже поощрять его. Сообщая о дезертире, директора поступали так столько же ради самозащиты, сколько и в интересах закона. Но если они и сообщали о случаях дезертирства, то нередко не могли дать прокурорам достаточных сведений, чтобы начать расследование. На практике им было проще отправить в Комитет запрос на новых работников, чем заниматься долгими и часто бесплодными разбирательствами. Из-за небрежного ведения отчетности на заводах и в сельских районах, равно как и огромного территориального охвата трудовой мобилизацией, прокуроры заходили в тупик. Председатели колхозов и руководители предприятий в областях, куда возвращались рабочие, охотно принимали беглецов, быстро устраивали их на работу и укрывали. Наконец, противоречия раздирали и саму Прокуратуру СССР, ключевой орган, надзирающий за соблюдением закона, на всех ее уровнях. Если говорить о центральном аппарате, то сторонники жесткой политики и строгого исполнения принятых законов проигрывали во влиятельности более прагматичным руководителям. На локальном уровне работники сельской прокуратуры отказывались сотрудничать с городскими коллегами. Прокуроры в одном городе игнорировали распоряжения о розыске, присланные из другого. Каждый чиновник стремился защищать интересы своей зоны влияния, будь то деревня, город, колхоз или промышленное предприятие.

Все эти конфликты были вызваны действиями трудовых дезертиров, «самовольщиков» и прогульщиков. Нарушение ими закона потребовало создания огромного бюрократического аппарата, состоящего из милиции, прокуратуры, гражданских и военных судов, которые тратили много времени, энергии и ресурсов на то, чтобы разыскивать их, судить, выносить им приговоры и назначать наказания. Эти усилия и расходы часто не оправдывались. Трудовое законодательство военных лет оказалось более репрессивным на бумаге, чем на деле. Целых 385 000 трудовых дезертиров, вероятно, отбыли срок в ГУЛАГе, но запугать всех наказанием не удалось[987]. Посреди хаоса трудовой мобилизации руководители предприятий не сообщали о дезертирах или не снабжали прокуроров достаточной информацией, а те, в свою очередь, не могли собрать сведения, необходимые для возбуждения дела. Военные трибуналы отклоняли множество дел за неимением документов или ввиду смягчающих обстоятельств либо были вынуждены проводить заочные суды. Обвинительные приговоры, сопровождавшиеся тюремным заключением, составляли лишь незначительную долю от числа уголовных дел, а оно, в свою очередь, – еще меньшую долю от числа бежавших. В 1943 году к реальному сроку приговорили только 29 % тех, о чьем побеге сообщили в прокуратуру, в 1944 году – всего 15,5 %. За эти два года лишь 21 % всех зарегистрированных беглецов действительно отбывал наказание[988]. Если эпопея с трудовой мобилизацией продемонстрировала ограниченность способности государства контролировать труд в военное время, то бесплодное преследование дезертиров можно назвать апофеозом этой эпопеи. Рабочие, движимые голодом, семейными обстоятельствами, тяжелыми условиями, а к концу войны и возрастающим желанием вернуться домой, массово нарушали суровое трудовое законодательство. После нескольких лет лишений и терпеливого подчинения военной дисциплине они тщательно взвешивали риск возвращения. Однако уход с работы вовсе не означал нежелания помогать фронту. Подавляющее большинство беглецов быстро находили работу в промышленности или сельском хозяйстве в родных местах и продолжали вносить свой вклад в дело войны. Репрессивные меры играли на удивление незначительную роль в готовности советских рабочих идти на столь тяжелые жертвы и прилагать столько усилий к победе.