Борджиа. "Секс. Власть. Убийство. Аминь"

На смертном одре. Часть первая

Это было время сильных страстей и больших преступлений, мраморных дворцов, шитых золотом платьев и опьяняющих пиров, — время, когда прекрасное господствовало над полезным и фантастическое — над разумным, когда даже злодеяние казалось прекрасным, потому что оно совершалось кинжалами из чеканной и дамасской стали, а яд подносился в кубках Бенвенуто Челлини. Макс Нордау

Папа Иннокентий VIII еще не отдал Богу душу, а они уже плели интриги, каждый надеялся занять если не престол Святого Петра, то, по меньшей мере, должность вице-канцлера.

Лениво подперев колонну террасы на втором этаже Апостольского дворца, Родриго Борджиа рассеянно наблюдал за галдящими внизу кардиналами. От полуденной июльской жары у испанца перед глазами плыли круги, а багровые мантии сливались в алые пятна на сочной зелени травы.

Он чудовищно устал. Устал вторую неделю подряд натягивать маску великой скорби и проводить дни напролет в тесной келье, молясь о бессмертной душе Папы. Право, кончина затянулась. Всем и так было понятно, что чудесное выздоровление старика невозможно, а гнетущее ожидание лишь изнуряло и без того слабого Иннокентия. А также играло на руку противникам Родриго, позволяя им сколачивать новые альянсы прямо в стенах дворца умирающего понтифика.

Родриго Борджиа до сих пор помнил, какие чувства испытал, шагнув первый раз на холмистые земли Рима. Молодой красавец, выходец из знатной каталонской семьи, с жизнелюбием и амбициями, бьющими через край, он был готов завоевать весь мир. По юношеской неопытности он думал наскоро заручиться доверием старых и уважаемых итальянских династий. Ах, сколько самонадеянности.

Вместо радушия он встретил неприкрытое презрение, вместо поддержки — откровенную неприязнь. В осином гнезде, что звалось Ватиканом, он выжил только благодаря настойчивости, упорству, таланту и тому счастливому обстоятельству, что его дядюшка Алонсо Борджиа в то время занимал пост викария Христа. Папа Каликст III призвал юного племянника к себе на службу, прекрасно осознавая, какую бурю недовольства это вызовет. Но у старого каталонца не было выбора, ибо он скоро понял, как трудно Папе-иностранцу будет удерживать власть без помощи надежных и верных людей.

Благодаря поддержке дяди, Родриго попал в Рим, но лишь собственная хитрость, упорство и природное обаяние позволили ему достигнуть вершин на ниве служения Церкви. Вот уже третью декаду Родриго Борджиа занимал могущественную должность вице-канцлера, второго человека после самого понтифика, и все эти годы он демонстрировал поразительную дальновидность, мудрость и столь необходимый в делах церкви такт. Четверо понтификов испустили дух у него на глазах, а теперь и пятый пребывал на смертном одре.

Намедни вице-канцлер сам разменял седьмой десяток; здоровье его не подводило, сил ему еще было не занимать, но все тяжелее каталонец ощущал груз прожитых лет.

Родриго слишком долго наблюдал, как другие прокладывали себе путь на трон, и слишком долго он великодушно помогал другим достигнуть вершины. А нынче у него самого накопились необходимые знания, умения, связи и богатства, чтобы посягнуть на святой престол. Он верил, что вполне достоин занять эту воистину могущественную должность. Многие бы с ним не согласились, ведь испанская кровь вице-канцлера для благородных сеньоров была как кость в горле, и не только в Риме — по всей Италии у него имелись недруги.

И все же кардинал Борджиа имел надежду на успех, ведь за проведенные в Вечном Городе годы, он успел нажить не только врагов, но и множество друзей, на чью поддержку сейчас вполне мог рассчитывать.

Вице-канцлер шумно вздохнул, потирая гладко выбритый подбородок; он привык давать отпор, привык доказывать всему Риму, что имя Борджиа достойно уважения, а нынче ему предстоял самый важный бой за всю его жизнь, и лишь Господь знал, кто выйдет победителем.

Наконец позвали к молитве в покои Иннокентия — доктор сообщил вице-канцлеру, что ночь понтифик вряд ли переживет. Родриго в некоторой задумчивости остановился у дверей папской спальни. Он бы предпочел оказаться сейчас в прохладе собственного дома, потягивая молодое вино в кругу семьи, но позади него замерла в гнетущем ожидании вся коллегия кардиналов. Перешептываясь, они ждали знака, что можно входить и, поборов апатию, Родриго тактично заглянул в дверь. Сладкий и тяжелый аромат мирры и благовоний, смешанный с едва уловим кисловатым душком болезни, ударил в нос вице-канцлеру.

— Вы страшитесь войти, — скрипуче произнес старик, заметив движение в дверях, — но вы должны…

Он покоился на спине, не в силах повернуть головы. Изнуренный долгой болезнью, понтифик был бледен, как сама смерть. Частое прерывистое дыхание выдавало крайне тяжелое состояние.

Родриго бегло кивнул остальным и плавно проследовал к ложу умирающего, перекрестившись на ходу.

— Совсем скоро я встречусь с создателем, — продолжил Папа. — Я исповедался и, признаюсь, мне очень страшно.

На этих словах вошедшие кардиналы осенили себя крестами с чрезвычайным усердием.

— Колонна, — дрогнули иссушенные губы старика, одними глазами он отметил названного, и тот, опасливо кивнув, приблизился к ложу. — Сфорца, Орсини, — продолжил старик, — Борджиа.

— Ваше Святейшество, — Родриго смиренно опустил голову.

— Делла Ровере, — призвал Иннокентий.

Названный церковник раболепно склонил колено. Пожалуй, Джулиано может показать себя действительно серьезным соперником на предстоящем конклаве. Этот честолюбивый и воинственный итальянец готов на многое, только бы обогнать Родриго в борьбе за власть. С нескрываемой неприязнью каталонец покосился на будто высеченные из камня широкие плечи и опущенную в притворном горе голову Делла Ровере. Сколько театральности, сколько лицедейства!

— Вы сцепитесь как псы над моим мертвым телом за престол Святого Петра, — промолвил понтифик с неожиданной силой в голосе.

Казалось, близость смерти сорвала, наконец, маску, что Иннокентий носил всю жизнь, в этот предсмертный час ему больше не хотелось выбирать слова.

— Когда-то он был чист. Но мы все запятнали его своей алчностью и распутством, — голос понтифика угас также быстро, как взлетел, силы неотвратимо покидали его.

Он силился вымолвить что-то еще, и присутствовавшие слуги церкви невольно склонились ближе в мучительном ожидании.

— Кто из вас очистит его? — наконец, обронил понтифик дрожащим голосом.

Вопрос завис в тишине. В тягостно опасной тишине. А кардинал Борджиа легко ориентировался в опасностях и, к счастью, имел подвижный ум. Он поспешно перехватил инициативу:

— Он будет очищен, Ваше Святейшество! — Родриго торжествующе окинул взглядом Джулиано, у которого на устах увязли непророненные слова. Нет, вице-канцлер не позволит противнику говорить первым. Он уверенно продолжил:

— Слезами, которые мы прольем по Вас! — он смиренно опустил глаза. — Клянусь именем Бога живого!

— Клянетесь? — внезапно вмешался Джованни Орсини.

Представитель древнего и могущественного итальянского рода он ненавидел Борджиа с особой горячностью. На то были причины, ведь Родриго не раз коварно переходил дорогу влиятельному клану. Маленькие серые глаза Орсини заблестели ненавистью, когда он завопил на всю комнату:

— Испанский варвар! Белый мавр!

Кровь каталонца Борджиа вскипела от ярости, отдавая тяжелыми ударами в висках, но внешне он оставался совершенно спокойным — годы служения церкви научили его самообладанию.

— Как вице-канцлер! — громогласно произнес он, не оборачиваясь к Орсини. — Именем Бога живого! — с жаром добавил Родриго и со свойственной ему выразительностью преклонил колено пред Иннокентием.

Видимо, его жест оказался весьма убедительным. Кардиналы, один за другим, последовали примеру вице-канцлера, окружив умирающего со всех сторон. На лице каждого виднелись непритворная скорбь и слащавое смирение, эта искусная игра в горе отвращала Борджиа, как порой отвращает собственное отражение в зеркале.

Джулиано делла Ровере, словно змий, подкрался к самому уху Иннокентия, взял его руку и елейным голосом молвил:

— Будьте спокойны, ваше Святейшество, слава нашей святой матери Церкви возродится еще при моей жизни, — он поцеловал дряхлую, в старческих пятнах длань понтифика и с вызовом посмотрел на Родриго исподлобья.

Тот лишь ровно отвел глаза. Время для схватки еще не пришло, а нелепые забавы в гляделки были не по его части.

Карта брошена, Джулиано. Кто разыграет ее успешнее?