Борджиа. "Секс. Власть. Убийство. Аминь"

Ничего. Часть пятьдесят восьмая

Раньше затеряться в толпе было несложно, стоило всего-навсего кротко склонить голову и не поднимать глаз. Наружностью он обладал неприметной — но лишь на первый взгляд, и лишь для тех, кто не имел злосчастия быть с ним знакомым.

Теперь же, когда наемник заработал славу грозной тени Чезаре Борджиа, многие знали Микелетто в лицо и многие боялись его до полусмерти. Любопытно, что бы они сказали, узнав, как за год службы при скандальных Борджиа, Корелья погубил меньше душ, чем в другие разы за одну ночь — от заката, до рассвета. То время бесполезной жестокости осталось позади. Нет, он не превратился в богобоязненного праведника, но нынче каждое злодейство было не просто выверено до совершенства, но и оправдано.

О, если где-то и был рай для таких негодяев как Микелетто, то свой он уже обрел на службе у Чезаре. Никогда за всю свою жизнь, он не чувствовал себя столь замечательно, столь спокойно и благополучно. Земля обетованная для Корелья была везде, где бы ни был его великолепный хозяин.

Он стоял чуть поодаль и зорко наблюдал из-под полуопущенных век за каждым движением Чезаре и синьора посла. Его мало интересовала парадность храма и еще меньше — пылкие речи Фра Савонаролы: к красотам рукотворным его душа никогда особо не тяготела, а к речам проповедников он неизменно оставался глух.

По краю усмешки мелькнувшей на лице Борджиа, когда тот склонил голову к флорентийцу, сделалось ясно, что разговор идет в нужном направлении.

Микелетто хорошо была знакома эта улыбка, он видел ее сотни раз; ровные белые зубы ослепительно блеснули, а в глазах засияли два черных солнца. Такое неповторимое обаяние по самой природе своей опасное, поглощало и манило, как бывает, манят сумеречные воды омута в быстрой реке. На чары молодого Борджиа с одинаковой неотвратимостью попадались и юные девицы, и высокопоставленные знатные особы. Но Макиавелли был еще тот искусный дипломат, по его виду совершенно невозможно было понять, о чем он думает. К сухим губам приклеилась учтивая полуулыбка, но светлые глаза оставались холодными, как у кота.

Наконец они о чем-то договорились, и посол скользнул в сторону бокового придела храма, а Чезаре легко отыскав Микелетто взглядом, кивнул и сразу же последовал за флорентийцем. Наемник метнулся за ними по пятам, бесшумно точно призрак.

Улица к этому часу уже стала совсем темной и безлюдной, однако сигнала гасить огни еще не было и в ночной пелене то тут, то там мерцали языки пламени на смолистых факелах.

Он с трудом поспевал за быстрыми шагами кардинала и мессира посла, ведь приходилось идти на мягких лапах, чтобы оставаться незаметным, хотя бы для Макиавелли. Этот итальянец не был опасен сам по себе, но о его коварстве ходили легенды, а кардинал Борджиа не был намерен верить ему, впрочем, как и любому другому хитрецу на своем пути.

Покинув своды храма, они миновали тихий темный переулок, а затем вошли в слабо освещенную подворотню с пологой витой лестницей, ведущей на соседнюю улицу. Тут флорентиец резко сбавил шаг, а Микелетто крадущийся всего в паре шагов от господ, вжался в стену и затаил дыхание.

— Здесь был другой кардинал, несколько дней назад, — послышался низкий, звучный голос Чезаре, — полагаю, он оставил свою метку на двери исповедальни.

— Там нашли убитого монаха, — отозвался посол вкрадчиво, и они неспешно двинулись дальше. Эхо мягких шагов гулко отдавалось от стен. — Но тот кардинал утверждал, что пришел с миром…

— Как и все мы, синьор Макиавелли, — в тоне Борджиа проскользнуло хорошо различимая ирония.

Наемник держался на достаточном расстоянии, чтобы слышать каждое слово, но при этом оставаться вне границы видимости, плавные изгибы стен вдоль лестницы оказались как нельзя кстати.

— Вы утверждаете тоже самое? — переспросил посол.

— Пока да, — с обманчивой вежливостью произнес Чезаре. — Но, я держу пари, что если этот кардинал побывал во Флоренции, то он не ограничился убийством нищенствующего монаха.

После недолгой паузы Макиавелли буркнул:

— Думаете?

— Да, — уверенно откликнулся Чезаре, и уже без всякого напускной любезности продолжил: — Держу пари, он встретился с послом Флоренции и его господином ди Медичи.

— А если и встретился? — мягко протянул Макиавелли.

— Держу пари, у него была своя цель, — Борджиа круто обернулся, будто чувствуя присутствие наемника поблизости, но он не мог видеть Микелетто, тот скользил вдоль каменных стен, изгибаясь будто уж, прячась в укрытии глубоких теней.

— И эта цель? — уточнил посол.

— Склонить Флоренцию на свою сторону?

— Нет, напротив, — тихо проговорил Макиавелли, так что Корелья из своего укрытия едва расслышал его, — он ни о чем не просил.

— Ни о чем? — в голосе Чезаре скользнула нотка разгорающегося раздражения.

— Или, если точнее, — изрек Никколо спустя мгновение, — он попросил, чтобы Флоренция ничего не предпринимала.

Борджиа усмехнулся и с многозначительным нажимом произнес:

— Он попросил, чтобы Флоренция ничего не предпринимала, если начнется что-то серьезное.

Макиавелли обернулся, и мерцающий свет факела выхватил его лик из полумрака: холодные глаза расширены, обычную учтивую улыбку смыло изумлением:

— Вы слишком умны для кардинала, — тихо проговорил посол и, смахнув внезапное оцепенение, двинулся дальше.

— Жизнь заставляет учиться, — слегка насмешливо заметил Чезаре, и оба умолкли, медленно спускаясь по широким ступеням, каждый думая о своем. После недолгого молчания он снова заговорил, в тоне мелькнула резкость, несвойственная Чезаре в подобных переговорах: — Он попросил, чтобы Флоренция ничего не предпринимала, и позволила войскам пройти по своей территории?

Посол ответил, чуть помедлив:

— Возможно.

— И Флоренция дала согласие? — теряя терпение, поинтересовался Чезаре.

На сей раз остановился Макиавелли и, взглянув на молодого кардинала снизу вверх, вежливо, с холодком в голосе произнес:

— Почему я должен передавать вам ответ Флоренции?

Борджиа, склонился чуть ближе и понизил голос так, чтобы собеседнику стало ясно, что его ждет нечто крайне важное:

— Возможно, я мог бы обещать, что вместо прекрасной Флоренции на костер отправится сам Савонарола!

От этих слов, произнесенных с вкрадчивой беспощадностью, даже у Микелетто вдоль позвоночника пробежал обжигающий холод. Задержав дыхание, он изо всех сил прислушивался к переговорщикам.

Посол от неожиданности фыркнул, и в голосе его появилось нечто новое, почти благоговение:

— Впечатляющее предложение.

Но Чезаре, отбросив лесть, стремительно приблизился к послу и резко, без всякой щепетильности, переспросил:

— Так что же Флоренция предложила кардиналу?

На мгновение меж ними повисла тишина, томительная и липкая, как страх. Этот церемонный разговор и округлые, гладкие фразы не могли не разозлить, и оба знали, что за масками приличия они не доверяют друг другу ни на грош. Не отрывая напряженного взгляда от лица кардинала, Макиавелли ровно проговорил:

— То же, что он предложил Флоренции, — он с деланной непринужденностью пожал плечами. — Ничего.

Посол, было, двинулся вперед, но Борджиа поймал его, схватив за плечо, и заставил задержаться. Без грубости, но с явной угрозой он спросил:

— Так войска Франции не смогут пройти через вашу республику?

Макиавелли не растерялся и на этот раз, его поразительному самообладанию можно было позавидовать. Он улыбнулся и с абсолютным спокойствием произнес:

— Судите сами: если прожитые годы добавили вам ума, то ближайшие месяцы могут сделать вас гением.

Посол коротко кивнул, давая понять, что разговор на этом окончен и пошел прочь.

Чезаре хранил молчание, пока худощавая, поджарая фигура Макиавелли не скрылась из виду. Потом, не поворачивая головы, он произнес, будучи совершенно уверенным, что наемник его слышит:

— Назад, в Рим. Сейчас же!