Борджиа. "Секс. Власть. Убийство. Аминь"

Никто. Часть восемьдесят первая

Весть о предстоящем бое разлеталась по лагерю, словно пожар по сухому полю, и все вокруг были охвачены странным, безумным воодушевлением. Так гончие псы чуют приближение охоты.

“Битва!” — весело перекрикивались пьяные конники, готовя лошадей к следующему дню. Лязгали подковы, боевые скакуны фыркали и артачились, тихо позвякивала сбруя.

“Сражение!” — бормотали сонные караульные, сидя у костра и жадно уплетая ржаной хлеб с маслом. В глазах солдат прыгали алчные огоньки, а на устах мелькали мрачно-торжественные улыбки. И чесночный, хмельной дух витал над их головами.

“В-о-й-н-а!” — пелось под хриплые струны лютни в полку отважных маркитанток*. Солдатские подруги — а по сути, продажные, отчаявшиеся девицы, мечтающие взять от жизни больше, чем положено обычным женщинам — повсюду следовали за армией, словно пестрая стая разномастных птиц. Дикие и свободные, они не знали страха.

Еще вчера здесь, на подступах к Риму, было пустынно, и лишь мерзлый ветер шуршал в пожухлых травах, а сегодня тысячи конских копыт и человеческих ног вытоптали землю, сотни военных бараков наводнили окрестности от одного края горизонта до другого.

Далекие звезды уже показались над бескрайними полями Кампаньи, когда Лукреция и Джулия вышли из своего временного пристанища и направились на очередной — а может статься, и последний — ужин в богатый королевский шатер. Всматриваясь вдаль, в неясную синеватую дымку вечера, Лукреция все силилась разглядеть очертания стен Вечного Города. От слуг ей было известно, что французское войско остановилось в десятке миль от Рима.

Ах, если бы она могла хоть на одну ночь обратиться филином, что заунывно ухал в лесу неподалеку, и улететь прочь, расправив крылья. Или еще лучше: стать голубкой мира — белой и прекрасной, с веткой свежей оливы в клюве.

Она бы облетела дом матери, заглянула в окно Апостольского дворца к отцу, нашептала бы слова воодушевления Хуану — ведь завтра брату предстоит самое великое испытание в его жизни.

А потом Лукреция бы отыскала Чезаре и, примостившись на широком плече брата, взмахом крыла коснулась его смугловатой щеки и мягких губ. И он бы непременно почуял, что голубка сия, с веткой оливы, не прихоть случая. А символ. И посланник.

Чезаре! Чезаре. Почему ее мысли так неотступно кружили вокруг него? Душа Лукреции, казалось, уже преодолела все мили, пороги, двери и преграды, что отделяли ее от желанных, теплых объятий. А здесь, в плену врага, осталась лишь оболочка. Она покорно садилась за стол рядом с Карлом, улыбаясь ему так ласково и даже чувственно, словно он что-то значил для нее. А сердцем Лукреция уже давно была дома, среди родных и любимых, и рука ее утопала в широкой и теплой ладони Чезаре.

Под сводами шатра пахло едой, вином и благовониями. И азартом. О, казалось, предчувствие битвы пьянило этих бравых вояк, собравшихся за королевским столом, покрепче вина. Лукреция украдкой рассматривала каждого из французских капитанов, пытаясь уразуметь, что же так манило этих мужчин в предстоящем сражении?

Все они мечтали доказать свою удаль королю и Франции, выйти победителем и, безусловно, продолжить воевать. На лицах — молодых и морщинистых, скуластых и худощавых, бородатых и гладковыбритых — держались самодовольные, уверенные усмешки, а очи были холодны, точно глазницы мраморных изваяний. Сколько судеб погубил каждый из этих мужчин? Познав вкус войны, они навсегда стали заложниками кочевого и дикого образа жизни, где не было места ни покою, ни уюту. Где царила только грубая сила, жестокость и холод. Неизменный холод очерствевших сердец.

Но суровей других был леденящий взгляд Джулиано делла Ровере. Кардинал являлся неизменным гостем на каждом из королевских ужинов, и сегодня, облаченный в шелк черной сутаны, он восседал среди вояк с таким видом, словно и сам был одним из них. И после этого он мечтал занять престол Святого Петра? После того, как по его вине при Лукке пролились реки крови?

За неделю пути Лукреция смогла очаровать короля и всецело завладеть его вниманием, но убедить Карла, что в битве не было необходимости, ей до сих пор не удалось. Однако сдаваться она не собиралась, ибо знала, что сражение обернется бедой для ее семьи. В первую очередь для Хуана. А Лукреция любила Хуана. Несмотря на все его высокомерие и дерзость, на неоправданные амбиции и себялюбие, он все же был ее родным братом, он был Борджиа. И завтра он встретится с тем, чему его никогда не учили в военных упражнениях.

Пока Лукреция размышляла о том, как избежать кровопролития, Джулия развлекала короля с поистине дьявольской обольстительностью. Она много смеялась и словно бы невзначай касалась руки Карла, глядя на него блестящими глазами. Француз был явно поглощен этой искусной прелестницей, не забывая, между тем, с жадностью уплетать кушанья со стола и запивать крупными глотками крепкого вина.

— Мы в Италии не привыкли к королям, ваше величество! — мягким голоском тянула Джулия, и во взгляде ее сквозило искреннее восхищение. С таким же неподдельным благоговением она всегда смотрела на Родриго Борджиа. — У нас есть герцоги и герцогини, — продолжила Фарнезе, — князья, кардиналы. У нас, как вам известно, есть даже Папа, — она ласково, как бы невзначай, погладила пухлую ладонь француза, усыпанную тяжелыми перстнями: — А вот королей нам не хватает.

Карл насмешливо приподнял брови:

— Значит, я ценен своей новизной!

Он подхватил бокал, самодовольно рассмеявшись, и отблески факелов заплясали на его лице. Все присутствующие загалдели, развеселившись по знаку короля. Все, кроме делла Ровере. Кардинал не разделял всеобщего восторга, он был напряжен и сосредоточен, видимо, чуя немалую угрозу своим амбициозным планам, исходящую от дочери Борджиа.

Глядя на то, как гладко, как безупречно и ласково подруга плела невидимую сеть очарования, Лукреция и сама поневоле попадала в ловушку сладкого коварства. Раньше бы она лишь молча наблюдала, но сегодня дочь понтифика не желала быть в тени. Она давно вовлеклась в эту сложную и опасную интригу и останавливаться теперь не была намерена. Когда Карл осушил кубок и легким жестом потребовал у слуги добавки, Лукреция плавно накрыла его бокал ладонью и повелительно произнесла:

— Пока не наливайте вина!

— Почему нет? — с искренним недоумением воскликнул Карл. Над столом пронесся приглушенный шепот. Глаза всех гостей обратились к той, что посмела приказывать королю. Холодные, любопытствующие взгляды — она ощущала их кожей.

— Я погадаю Вашему Величеству, — смело улыбнулась Лукреция, чувствуя при этом, как по телу проносится озноб смущения.

— Погадаете? — подал голос делла Ровере, скорчив презрительную гримасу.

— Да, по бокалу! — Лукреция уверенно взяла кубок из рук Карла, не обращая никакого внимания на возмущение кардинала. — Меня научила моя мама.

Она окинула быстрым взглядом мужчин, глядящих на нее со снисходительным поощрением, а затем с поистине трогательным прямодушием сообщила: — Она была куртизанкой, Ваше Величество!

— Правда? — изумился Карл, не сводя с нее темного взгляда своих проницательных глаз.

— Красивейшей в Риме! И разбиралась в знаках судьбы, — подтвердила Лукреция. Вздернув подбородок, она широко улыбнулась, давая королю убедиться, что дочь ни в чем не уступала матери. Затем она выразительным жестом обхватила кубок, вытянула руку и внимательно взглянула на дно, отливающее серебром.

— Я вижу… — Лукреция прищурилась и, выдержав картинную паузу, продолжила: — Как одна огромная армия… встречает другую!

Король добродушно улыбнулся:

— Вы видите победителя?

Лукреция вновь заглянула на дно кубка, будто и впрямь могла увидеть там нечто большее, чем отблеск металла и собственное размытое отражение.

— Да, — убедительно заявила она. — Я вижу его лицо!

— Оно красиво, это лицо? — переспросил Карл, явно находящий это театральное действо забавным.

Ах, как должно быть неистовствовал делла Ровере в тот момент. Будь он понтификом, подумала Лукреция, ее бы непременно отправили на костер, подобно ведьме.

Она намеренно медлила, заставляя короля ожидать ответа с нетерпением:

— Нет… — наконец, промолвила она. — Я не назвала бы его красивым.

— Значит, оно уродливо? — вскинул брови король.

— Нет, — она покачала головой, вглядываясь в кубок. — Но… у него есть один заметный недостаток.

— Что за недостаток?

— Приблизьтесь, государь, и вы тоже его увидите, — Лукреция поднесла кубок к лицу Карла и сама наклонилась ближе, коснувшись плечом руки короля, затянутой в синий бархат камзола.

— Выглядит подозрительно, — она хитро улыбнулась, — похоже… на нос! — и без всякого смущения Лукреция крепко ущипнула короля за его выдающийся, мясистый нос.

Француз прыснул от смеха, и по шатру прокатился всеобщий одобрительный гогот. Лишь делла Ровере оставался угрюм, а на лице его горело возмущение.

— Нос? — давясь смехом, проговорил Карл. — Он уродлив?

— Чрезвычайно уродлив, Ваше Величество! — смеялась в ответ белокурая ворожея, довольная произведенным впечатлением.

— Как мой? — спросил король, утирая выступившие от хохота слезы.

— Нет! — поспешно воскликнула она. — Вовсе нет!

Лукреция мигом переменилась в лице, отбросила игривость и вместо этого вновь напустила на себя очаровательного кокетства. Не сводя широко распахнутых глаз с монарха, она погладила густо-синий сапфир на массивном королевском перстне и доверительно улыбнулась.

— Образ, что я увидела в кубке не ваш, государь, — скользнув по волосатой руке, она нежно пожала шершавую ладонь француза. — В нем нет ни изящества, ни отваги, ни открытости. Недоверчивая складка на низком лбу короля расправилась, а уст его коснулась блуждающая усмешка. Ах, доброе слово неизменно достигает сердца, подумала Лукреция и, встрепенувшись, развернулась лицом к остальным сотрапезникам.

— А теперь… все исчезло! — она ловко опрокинула бокал, будто выплеснув невидимое пророчество. — Вина Его Величеству!

Карл благодушно принял наполненный бокал и, отпив небольшой глоток, проговорил:

— И победитель, которого вы увидели в кубке, Лукреция…

— Не столь красив, как вы, Ваше Величество! — уклончиво отвечала она. — Не так изящен и не так добр.

Несмотря на сладкую и откровенно грубую лесть, французский монарх был польщен. Он, разумеется, понимал, что дочь Папы играла с ним в игру не любви, но политики. Но тонкая забава эта не могла не доставлять определенного удовольствия.

— Есть ли у него имя? — спросил Карл.

Лукреция ожидала подобного вопроса. Ответ пришел к ней еще накануне, когда она мечтала обратиться голубем мира. Джулия, сидящая по правую руку от Карла, заговорщицки улыбнулась подруге и незаметно кивнула, побуждая ту продолжать.

— Никто, — широко улыбнулась Лукреция и, обежав всех присутствующих победоносным взглядом, остановила глаза на кардинале делла Ровере. — Победителя не было! — чуть помедлив, она добавила: — И проигравшего тоже.

— И битвы не было? — разочарованно протянул король. — Какая досада.