Борджиа. "Секс. Власть. Убийство. Аминь"

Libera me. Часть шестьдесят вторая

К утру дождь закончился, и на чисто вымытом небе выглянуло низкое солнце поздней осени. Из открытых настежь окон доносился шум просыпающегося Рима, отдаленный звон колоколов возвещал о начале утренней мессы.

В чрезвычайном нетерпении он мерил шагами сводчатую анфиладу своего дома, уже полностью снаряженный в добротный плащ поверх бархатного дублета, охотничьи штаны и сапоги из тончайшей испанской кожи. Ни следа от событий прошлого вечера в его облике, ни малейшего сожаления в неспокойной душе. Чезаре опустил взгляд на послание: изящным, витиеватым почерком на плотной бумаге выведено всего пара слов: “Санто-Спирито, в девятом часу. Libera me”.

Посыльный принес весточку вчерашним вечером.

Церковь Санто-Спирито стояла через дорогу от его дворца, а значит, Урсула успела навести справки, где обитает кардинал Борджиа. Чезаре скользнул пальцем по мерцающим в свете утра буквам, улыбнулся сам себе и вышел из дому.

В сущности — о чем сожалеть? Убийцей он себя не чувствовал. Он взял верх в честном поединке. С таким же успехом на дне Тибра сейчас могло лежать его собственное тело. Попросту на сей раз удача улыбнулась тому, кто этого в действительности заслуживал. Да, князю римской церкви не пристало участвовать в дуэлях, но Чезаре Борджиа не был обычным кардиналом. Его душа укрепилась ненавистью. Вначале он, было, размяк от любви к замужней женщине, но ушат лютой ярости к сопернику закалил его душу, как ледяная вода закаляет клинок, вынутый из горячей печи. Справиться с Бонадео оказалось на удивление просто. Тот даже не успел продемонстрировать должного сопротивления. Игра окончилась быстрее, чем Чезаре мог бы представить.

Но сейчас, шагая по улице, ведущей к церкви, все, о чем он думал, была Урсула. Его полностью поглотили мечты о том, как он сожмет ее в своих объятиях, как накроет мягкие губы поцелуем… И она ответит взаимностью, в том не было сомнений. Не стала бы замужняя дама назначать встречу другому мужчине, в то время как ее супруг в отъезде, если только не питала определенных надежд. И кардинал Борджиа не обманет ожиданий. Теперь он в ответе за ее благополучие, за ее жизнь и, быть может, даже будущее. И если она позволит, он сделает ее счастливой.

О, как же ему мечталось заявиться на площадь Навона еще накануне ночью — сразу после того, как он покончил с бароном — и забрать оттуда Урсулу, отвести ее в свой дворец и сполна насладиться вкусом победы. Первой победы, которой он мог смело гордиться. Чезаре не просто взял реванш за доброе имя Ваноццы деи Каттанеи, не просто в очередной раз доказал, что перейти дорогу Борджиа равно приговору — он освободил несчастную даму от гнета деспотичного супруга и убрал преграду, что препятствовала ее счастью. Теперь она свободна, и Чезаре смел надеяться, ее любовь станет ему заслуженной наградой.

Он нашел ее у ворот церкви, плотно укутанную в теплый осенний плащ, стыдливо прячущую лицо под широким капюшоном. Бедняжка! Она еще ничего не знала о событиях прошлой ночи и, конечно, опасалась быть узнанной или уличенной в недостойном поведении. Ее отвага, меж тем, придала Чезаре воодушевления, сердце защемило от волны внезапной нежности. Она все же пришла — решилась! А значит, чувства к нему в этой трепетной душе победили здравый смысл и страх.

Без единого слова он подхватил растерянную баронессу под руку и порывисто увлек вдоль переулка, быстро огибая шумную улицу. Сейчас в его душе все смешалось: нестерпимое желание, трогательная нежность, предвкушение каких-то невероятных высот. Хрупкая рука, затянутая в скользкий шелк перчатки, утонула в его ладони, и несколько раз Урсула метнула на Чезаре взгляд, от которого у него внутри все стянулось в тугой узел.

Рано или поздно, разумеется, все откроется. Бонадео не вернется домой, его хватятся в Остии, начнутся поиски, и страшная правда всплывет на поверхность. Однако, это случится в другой день, не сегодня. Сегодня Чезаре не станет думать о том, как Урсула отзовется на известие о смерти супруга. Она молила об избавлении. Что же, оно ей даровано. А теперь ее ждет наслаждение, и пусть никакое сомнение не омрачит эту встречу.

Чезаре едва помнил, как они вошли в дом сквозь черный ход, как миновали широкую лестницу на второй этаж, как она говорила какие-то округлые, ничего не значащие фразы, а он лишь односложно отвечал и неотрывно смотрел на ее губы, мечтая поскорее прекратить ненужную болтовню.

— Это ваша резиденция, кардинал? — Урсула откинула капюшон, стянула перчатки и с лихорадочным любопытством оглянулась по сторонам.

— Сейчас — да, — Чезаре шагнул вперед, протянул руку, дабы поймать ее голую ладонь, но баронесса попятилась, ускользая от него:

— У вас непритязательный вкус, кардинал.

Он медленно ступал вслед за ней, забавляясь тому, как она краснеет и смущается, словно впервые оказалась наедине с мужчиной. Между тем, она права: после того, как из дворца перевезли всю утварь и украшения, здесь стало несколько пустынно, но такой аскетизм был по душе молодому Борджиа. А сегодня он отпустил почти всех слуг, и тишина в доме стояла пронзительная. Не сводя глаз с желанной гостьи, он вкрадчиво произнес:

— Мне нужно лишь одно украшение.

Урсула нервно усмехнулась, опустила ресницы и попятилась. Прислонилась спиной к колонне, глубоко вздохнула, сверкнув тонким ожерельем в низком вырезе платья.

— Могу я… называть вас как-нибудь иначе?

В один широкий шаг Чезаре оказался рядом, скользнул рукой между фалдами ее плаща, резко схватил за талию и властно притянул к себе. Она выронила перчатки, ахнув. Их губы почти коснулись, когда он полушепотом проговорил:

— Зови меня… Чезаре.

От неожиданной близости Урсула задохнулась, затрепетала всем телом, робко улыбнулась:

— Чезаре, — шепнула она, будто пробуя его имя на вкус. — Напомни, почему я здесь, Чезаре?

Ее изумительные светлые глаза заискрились, жаркое дыхание обожгло ему уста.

— Потому, что ты этого хочешь, — с жадным нетерпением проговорил Чезаре, касаясь ее губ, но она ловко увернулась, отклонилась чуть назад, будто желая продлить сладостный момент предвкушения.

— Потому, что?… — задыхаясь, пробормотала она, уже вновь потянувшись к его устам. Чезаре сгреб ее в охапку, дразняще целуя приоткрытые, зовущие губы:

— Твой муж сейчас в отъезде…

— Потому, что… — обронила она, заметно вздрогнув под его ладонями, настойчиво скользящими по гибкой спине под покровом плаща. Мягкий бархат платья — единственная неверная помеха между его пальцами и шелком ее горячей кожи.

— Пора перестать притворяться, — сказал он хрипло и, немедля больше ни секунды, накрыл ее губы алчным поцелуем. Она откликнулась, покорилась, но лишь на короткий миг, и вот, уже вновь ускользает от него. Сдавленно охнув, Урсула вырвалась из его плена и пробормотала сбивчивым полушепотом:

— Я не доверяю своему сердцу…

Чезаре тихо усмехнулся:

— Доверяешь, — вновь крепко притянул ее к себе: — Иначе не пришла бы.

Он низко склонился к изумленно распахнутым глазам, вгляделся в самую их непостижимую глубь. Что-то в ее доверчивом взоре показалось странно знакомым: словно тень былого, точно отголосок грядущего. Нестерпимо захотелось рассказать ей о прошлой ночи, о том, что теперь она полностью свободна.

— Сможешь ли ты меня полюбить, Чезаре Борджиа? — Урсула взволновано закусила губу: — Или это всего лишь зов плоти?

Она еще спрашивает? Да он пошел на убийство ради нее! Чезаре коснулся точеного подбородка, приподнял ее голову, пока их взгляды не встретились.

— Боюсь, и то, и другое, — сказал он, чувствуя, как от самих этих слов по телу пробегает нервная, обжигающая дрожь. — С чем-нибудь одним я бы справился, — он судорожно сглотнул и обхватил ее лицо обеими ладонями: — Но с двумя сразу могу пропасть.

Казалось, последняя преграда пала, растаяла в глубине колдовских светлых глаз, и, когда его жадные губы вновь нашли ее мягкие уста, она с готовностью отозвалась, запрокинула голову, выпростала руки из плаща, обвила его шею, зарылась гибкими пальцами в волосы.

Чезаре сгреб Урсулу покрепче, поднял над полом и, почти не разнимая поцелуя, сделал несколько шагов вдоль коридора. Вес хрупкого тела в его объятиях отдавался приятным напряжением в мышцах, мучительной истомой внизу живота. С силой навалившись и толкнув плечом тяжелую дверь, он внес Урсулу в светлую, жарко натопленную спальню и тут же плотно прижал спиной к захлопнувшейся створке. Осыпал короткими поцелуями припухшие губы, прохладные щеки, скользнул вниз к бархатной коже шеи, соблазнительно выгнутой навстречу его ласкам. Где-то там, в глубине комнаты, их ждала огромная, пышно застеленная постель. Точно райские кущи, она сулила дурманящие возможности, но сейчас ему было невмоготу сделать и шаг в сторону. Чезаре торопливо дернул кожаный ремешок у себя на горле, отбросил плащ прочь и вновь приник к сладким губам.

Он целовал многих, обладал многими, он знавал и страстное вожделение, и дикую похоть, но лишь сегодня, только сейчас, Чезаре познал истинный вкус поцелуя, рожденного движением не одно плоти, но души. И сердца. Этот терпкий вкус он ощущал в своих снах, в тех потрясающих до самой глубины мечтах о Лукреции. Неужели теперь его сердце смогло открыться кому-то еще? Неужели он способен не только обеспечить счастье той, которую любит, но и сам обретет настоящее блаженство взаимной любви?

Первый раз он взял ее прямо там, у дверей, приподняв над полом, закинув стройные ноги в алых чулках себе на бедра, вжав в тяжелые резные двери. Лицом к лицу, глаза в глаза, хватая губами каждый ее вздох и стон. И лишь после того, как дикий, неодолимый порыв был утолен, Чезаре подхватил Урсулу и отнес ее на белые простыни. Его умелые пальцы быстро расправились с хитроумной шнуровкой на платье, пока он целовал ее разгоряченную шею, ямку между ключицами, кусал нежное ушко с вдетой в мочку тяжелой сережкой. Он вновь желал Урсулу, но теперь без спешки, без алчности. Медленно наслаждаться каждым мгновением.

Всю жизнь Чезаре испытывал любовь, которая не могла найти настоящего выхода, ибо он никогда бы не позволил себе показать Лукреции свои истинные чувства. За эти годы в нем накопилась нежность — страсть, что шла от самой души, не от плоти. И теперь весь этот нерастраченный огонь обрушился на Урсулу. Ведь ее можно было любить без всякой оглядки, без мучительного стыда, без вины. И она отвечала тем же. И баронесса тоже страдала — рядом с мужем, который не сумел оценить то сокровище, что ему досталось по чистой случайности. Потребность любить и быть любимой была дарована ей от природы, как и всякой женщине, и рано или поздно она нашла бы возможность утолить естественный голод сердца.

Между тем, Чезаре мог бы поручиться, что до сего дня Урсула не изменяла мужу. В страсти она была неумела, в ласках робка, она отдавалась с готовностью, даже с благодарностью, но ей будто не хватало опыта. Что же, тем лучше, ему по душе была такая девичья невинность, это гораздо лучше умелых ласк куртизанок. Он поможет ей снять оковы, научит ее искусству страсти, и сам вместе с ней познает подлинную любовь.