Борджиа. "Секс. Власть. Убийство. Аминь"

Наш Сын. Часть шестьдесят шестая

Сразу после Рождества Александр без лишнего шума вернулся в Рим. Он был весьма доволен узнать, что в его отсутствие Чезаре успешно закончил работы по реновации замка Святого Ангела, а также взял на себя заботы по переговорам с послами из Франции, которые ныне зачастили в Ватикан, все настойчивее требуя признать права короля Карла VIII на неаполитанскую корону.

Между тем, старший сын встретил отца мрачный, словно грозовое облако. Он отшутился, как огорчен тем фактом, что победу его лошади на Сиенском Палио[7] в августе теперь оспаривали другие участники. Тяжбу начали на том основании, что жокей спрыгнул с коня перед конечной линией гонки, чтобы предоставить ему добавочную скорость. Такая уловка веками использовалась на скачках и обычно не порицалась. По мнению Чезаре, подобные претензии нельзя было объяснить ничем иным, кроме личной неприязни.

Кардинал Валенсийский слыл известным любителем скачек и до того, как надел рясы алого шелка, и сам принимал участие в соревнованиях в виде наездника. Однако теперь он довольствовался тем, что тратил огромные деньги на лучших скаковых лошадей из Неаполя и ревностно следил за их успехами на состязаниях, проходящих по всей Италии.

Но Родриго едва ли поверил, что скверное настроение сына связано с такой мелкой неурядицей. В том всего скорее виновна та замужняя баронесса, о которой понтифику доносили его верные шпионы. Но в таких делах, отец был уверен, сын и сам сообразит — а кто по молодости не предавался унынию из-за разбитого сердца?

Ясным, холодным утром следующего дня Родриго Борджиа мерил шагами свою просторную спальню в покоях Апостольского дворца. Он едва успел облачиться в церемониальные шелка перед торжественной утренней мессой, когда ему доложили о пренеприятнейшем происшествии в доме Ванноцы деи Катанеи, виновником которого оказался один из старших сыновей понтифика. Накануне вечером Хуан Борджиа избил Теодора делла Кроче — законного супруга своей матери. Сомал тому нос, чем вызвал крайнее возмущение и гнев Ваноццы.

Теперь, прежде чем приступить к обязанностям Святого Отца, понтифику предстояло исполнить долг мудрого отца семейства.

— Ты выжил из ума! — резко взревел Родриго, стоило Хуану войти в комнату. — Пролить кровь мужа своей матери! Избить его как… какого-нибудь сводника! — он с угрозой потряс кулаком перед опешившим от подобной вспышки гнева сыном.

Герцог, очевидно, крепко спал, когда папский слуга явился к нему с требованием срочно предстать перед Александром, и сейчас его лицо все еще хранило нездоровую припухлость, указывающую на бурно проведенную ночь.

— Он таков и есть, отец, — тихо промолвил Хуан, опустив глаза в пол. Он неуверенно шаркнул ногой и со страхом глянул на быстро приближающегося Родриго. Тот с несвойственной ему в последнее время бодростью подскочил к провинившемуся и угрожающе воскликнул:

— Если он таков и есть, то кто тогда ты?

Спросил и тут же осекся. А Хуан, ощутив замешательство отца, уже чуть увереннее глянул на него и буркнул:

— Ты слышал пересуды… — он недовольно поджал губы, — будто один из нас был зачат им, а не тобой. Не Папой Римским.

Разумеется, он слышал. В порывах былой ревности к Ванноцце он и сам страдал подобными нелепыми подозрениями. К счастью, сейчас у Родриго не осталось и толики сомнений: оба старших сына были настолько похожи на него самого, что лишь совершеннейший слепец мог бы усомниться в их происхождении.

— И ты хочешь подпитать эти слухи? — воскликнул Родриго с чувством наигранного уязвления и чуть спокойнее поинтересовался: — О чем теперь будет судачить весь Рим?

Хуан надменно вскинул лохматую после сна голову: на красивом лице отразилось знакомая Родриго дерзость.

— Я не потерплю его в ее доме!

— Ты?! Ты не потерпишь?! — вскипел понтифик. Он продолжил тем тоном, в котором явственно слышалась угроза: — Ты хоть представляешь, каких усилий мне стоило сохранить репутацию твоей матери? Тебя воспитывали воином, полководцем, ведущим за собой людей! Пристало ли такое поведение главнокомандующему? Устроил драку в доме матери, как простой солдат!

— Прости, отец, — Хуан от волнения передернул крепкими плечами. — Но моя честь вынудила меня…

— Твоя честь?! — рявкнул Родриго, порядком раздраженный несуразными отговорками сына. Этот мальчишка — свет его дней. Но, к великому сожалению, пока он не оправдывал возложенных на него надежд.

— Ты знаешь, что о тебе говорят? О чем шепчутся?

— О чем, отец?

Понтифик вздохнул поглубже.

— Что твой пост больше подошел бы твоему брату, — он сложил руки на груди. — Желаешь, чтобы мы… обдумали эти соображения?

— Обещай, что этого не будет, — в сильном смущении пробормотал Хуан. Родриго знал, он надавил на самую болезненную точку. Соперничество между его старшими сыновьями уже давно беспокоило не только самого понтифика. Весь Рим стал замечать, что “быки Борджиа” нынче все чаще сталкиваются лбами.

— Если ты пообещаешь сдерживать свои порывы, — ответил понтифик все еще раздраженный.

— Обещаю, — поспешно отозвался Хуан и тут же поднял на отца взыскующий взгляд. — Но поклянись, что во мне твоя кровь и ничья больше!

Родриго с сожалением покачал головой и даже слегка усмехнулся.

— Ты — наш сын. И больше ничей, — он моментально стер улыбку и посуровел лицом. — Не заставляй нас сожалеть об этом.

— Не буду, — согласился сын и, виновато вздохнув, пробормотал: — Как я могу все исправить?

Родриго со снисхождением окинул взглядом любимого отпрыска. Как получилось, что один из старших детей — прилежный и преданный интересам семьи, а другой — совершеннейшая его противоположность. Ведь обоим было дано все самое лучшее и в равных количествах: воспитание, обучение, любовь. Кто виноват, что Хуан не дотягивал до того звания, что было возложено на него? Главнокомандующий папской армией, а по сути — разгильдяй и гуляка, нерадивый юноша, упивающийся богатством и положением. Глядя на него сейчас, Родриго видел себя: молодым, сильным, до безобразия красивым. Но никогда в Родриго не было этой беспечности, этой сытой уверенности, что все блага и почести будут даны ему по праву рождения. Всю свою жизнь он положил на алтарь власти: был неразборчив в средствах, многое утратил и многим пожертвовал. Но все лишь ради того, чтобы вознести себя и семью до тех высот, которым нынче завидовал весь мир. И он не должен позволить Хуану загубить свою жизнь. Ах, до чего же трудно быть отцом семейства Борджиа. Куда сложнее, чем Святым Отцом для всего христианского мира.

— Вымоли прощения у своей матери, — сухо сказал Родриго после минутного молчания. — И сопроводи ее на свадьбу твоего брата Джоффре.

Помолчав с мгновение, он отвесил Хуану тихую, но тяжелую пощечину, достаточную, чтобы сын ощутил всю силу отцовского порицания, а затем Родриго Борджиа пошел прочь из спальни. К делам церковным.