Борджиа. "Секс. Власть. Убийство. Аминь"

La Bella. Часть двадцать шестая

Жизнь в стенах Ватикана потекла своим чередом. Знойное лето в Вечном Городе уступало место прохладе осени. И хотя дни все еще наливались жарким солнцем, с утра город накрывала бодрящая роса. Вечерело быстро, а синие студеные ночи более всего напоминали, что лето окончилось. Лужайки во дворах все еще зеленели, но на вековых платанах вдоль Тибра предательски желтели листья, сообщая о скорой зиме.

Пережив тяготы первых недель управления престолом Святого Петра, Александр, наконец, смог заняться тем, о чем мечтал с того самого дня, как тиара понтифика коснулась его головы — вкусить счастье обладания безграничной властью. Той властью, к которой он стремился всю свою жизнь. Он упивался этим новым ощущением со всей беззастенчивостью: раздавал распоряжения и указы, ревностно следил за реновацией своих покоев, принимал послов и сановников из других государств. Какое же благостное чувство знать, что он может влиять на политику не только в Италии, но и всей Европы, ведь все принцы и короли нуждаются в папском благословении.

Между тем, больше Александр не позволял ослепить себя ни лестью, ни увещеванием, ни лицемерием. Благосклонно принимая все преимущества, что новое положение ему приносило, он более не забывал, сколь многих злит само существование рода Борджиа на этой грешной земле.

Помимо политических козней и укрепления положения семьи, мысли Александра витали в высоких сферах искусства. Следуя примеру Сикста IV, он пригласил к себе в Ватикан великого Пинтуриккио — художника, признанного гением уже при жизни. В свое время хитрец Сикст не поскупился на Боттичелли и Гирландайо, подарив миру великолепие Сикстинской капеллы, а теперь Александр желал превзойти его в служении искусствам. Пинтуриккио предстояло расписать личные апартаменты понтифика, а затем его ждали многочисленные залы Апостольского дворца.

Но жизнь Александра не была бы столь полна, если бы в последнее воскресенье месяца некая Джулия Фарнезе не попросила частную исповедь лично у понтифика. А он, само собой, не отказал этой известной во всем Риме красавице. Но Родриго и представить не мог, чем обернется для него знакомство с юной Фарнезе. Стоило этим трепетным раскосым глазам испуганной лани глянуть на него через решетку исповедальни, как Борджиа понял, что пропал.

Грехи, в которых она призналась, отвращение к мужу и прерывание беременности, не были новостью в стенах исповедальни. Многие женщины до нее испытывали подобное, ведь сколь редко дама из знатной семьи могла выбрать себе мужа? Такие браки заключались не по любви, и не на небесах. Сотни бедняжек открывали свою грешную душу в полумраке исповедальни, веруя, что частая решетка сокроет их лица. А Джулия, по-видимому, надеялась, что столь тяжелые грехи ей сможет отпустить только понтифик лично.

Но пока она говорила тихим бархатным голосом о своих злоключениях, Родриго Борджиа все яснее осознавал, Джулия пришла не за прощением. Окутанный тонким запахом ее духов, он осторожно разглядывал светлый лик, проступающий в полумраке. Она говорила быстро и тихо, будто ужасаясь своих слов, краснея от собственной откровенности, но глаза ее робко стремились поймать его взгляд. И несколько раз взоры их пересеклись, осторожно и пугливо, будто преступая запретную черту. Своим тихим голосом и словами девушка точно плела тонкую сеть искушения, недвусмысленно намекая на то, как отчаянно она нуждается в защите и любви. И он попался, как сумасбродный мотылек, летящий на яркий свет костра.

Джулия Фарнезе ворвалась в жизнь Родриго, подобно свежему ветру по весне. И хотя по всей Италии природа увядала, готовясь к зиме, в душе Папы расцветала молодая любовь во всем ее трепетном и упоительном великолепии. Он снова испытывал давно забытые юношеские чувства, когда женщина вызывает не столько плотские желания, сколько преклонение и восхищение.

Джулия сочетала в себе холодную ангельскую красоту и жаркую демоническую обольстительность. Пышные локоны ярко-медных волос оттеняли идеально ровную перламутровою кожу, безупречное лицо ее было словно выточено гениальным скульптором. Огромные влажные глаза цвета прохладной молодой зелени под медными густыми ресницами обещали все и одновременно ничего.

Родриго поселил La Bella в пустующем ныне дворце Орсини, беззастенчиво указав ей на подземный проход, что соединял дом с Ватиканом. Девушка дала ему понять, что будет не против его визита. Родриго не нужно было просить дважды. Бог свидетель, он и правда старался хранить целомудрие, заняв престол. И до сих пор ему это удавалось. Заботы и тревоги на новом посту занимали все его время и отнимали все силы. Но стоило молодой бестии поманить его своим холеным тонким пальчиком, как в Борджиа взыграла давно позабытая энергия и сила. Не раздумывая, он погрузился в пучину страсти.

Он мог любоваться ее красотой часами. Поутру в льющемся из окон солнечном свете она сидела нагая перед зеркалом, грациозно прочесывая гребнем рыжие локоны, доходящие до белоснежных ягодиц. Джулия лукаво поглядывала на Родриго, улыбаясь победоносно и загадочно, словно ей были известны все тайны мироздания. И она, конечно, знала, что ей предстоит причесаться еще раз, когда он покинет ее покои, ведь ни один мужчина не сможет устоять — не запустить пальцы в эти рыжие, отливающие золотым шелком волосы, не спутать их в порыве страсти.

Джулия была настолько прекрасна, что, казалось, сошла к нему с полотен Боттичелли. Ее молодость сияла подобно родниковой воде, выпив которой и сам Родриго молодел, забывая все тяготы. Жизнь его нынче напоминала рай не земле, и он наслаждался каждым днем, словно заново родившийся младенец. Его радовала синева неба и свежесть ночного воздуха, радовало пение птиц, и даже осенние ливни казались благостью.

Само собой Александр знал, что о его любовных похождениях уже шепчутся, но он совершенно не заботился о том, ведь за каждым кардиналом из консистории можно было найти подобные грехи. Стоит ли вспоминать дюжину бастардов почившего Иннокентия?

Как и у любого сильного человека мира сего, у Родриго имелась собственная сеть шпионов и доносчиков, и он хорошо знал обо всем, что происходит в стенах Ватикана и за его пределами. Поэтому, получив известие, что против него плетут интриги, он вовсе не был удивлен. Он был готов к такому повороту.

Между тем, все больше тревог ему доставляли сведения о его старшем сыне. Кажется, у того на службе появился собственный шпион и наемник. Что же, Чезаре всегда был на два шага впереди ожиданий отца. Было в нем нечто такое, чему Родриго его никогда не учил — дьявольская расчетливость и, порой, пугающая холодность, граничащая с жестокостью. Но отец больше не станет осуждать сына, не в этот раз. В том положении, что оказалась их семья, возможно, им скоро пригодится наемный убийца.