Борджиа. "Секс. Власть. Убийство. Аминь"

И символ, и посланник. Часть восьмая

Чезаре, словно часовой, караулил голубятню день и ночь. Весточка из Ватикана прилетела в полночь после первого голосования, и в ней описывался план, который поразил своей изощренностью даже богатую фантазию епископа Борджиа. Начинить дичь предложением о подкупе — сие могло прийти в голову лишь столь коварному и беззастенчивому человеку, как их отец. Не без балагурства и потехи Чезаре с Хуаном в точности последовали предписаниям Родриго, и блюда в тот же вечер были доставлены под своды Сикстинской капеллы, запеченными и начиненными.

Однако черный дым на утро известил — Папа не избран. На исходе дня голубь принес очередное письмо на площадь Пиццо-ди-Мерло.

Собрать золото и богатства со всех церквей, дворцов и приходов Борджиа — такая работа была вполне под силу Хуану, и он с большим азартом помчался по заданию отца. К вечеру девять мулов, груженных золотом и серебром, направились по адресам, перечисленным в послании.

Наутро епископ Борджиа вновь был у голубятни с письмом, в котором он докладывал отцу о проделанной работе. Он более не терзался размышлениями о правильности происходящего, где-то глубоко внутри он даже начинал ощущать смутные надежды на большое будущее для себя самого. Что, если ему удастся выбраться из пут священнослужителя и пойти, наконец, по столь желанному пути солдатской славы? От этих тщеславных мыслей его отвлек певучий голос сестры за спиной:

— Что это за голубь, Чезаре?

Он обернулся к ней с улыбкой.

Лукреция приближалась, шурша подолом юбки, озадаченно рассматривая птицу в руках брата.

— У него двойное предназначение, — ответил Чезаре, окинув ее взглядом, полным обожания.

Она, как и всегда, выглядела обворожительно: золотые кудри собраны от ангельского лица и по-девичьи распущены по плечам, кремовое платье, отороченное красными кантами, оттеняет белоснежную кожу, ясные глаза прищурены от недоумения.

— Как многое в этой жизни, — продолжил Чезаре, переводя взор на бьющегося в руках голубя, — он и символ, и посланник.

— Символ чего? — с жадным любопытством спросила Лукреция, остановившись за спиной брата.

— Неиспорченной души, — улыбнулся ей Чезаре вполоборота, голубь в его руках отчаянно пытался расправить крылья. Епископ сдерживал птицу мягко, но прочно.

— И посланник чего?

— Испорченности, — ответил он с оттенком легкой иронии в голосе, постукивая по лапке голубя, к которой было прикреплено письмо — держалось надежно. Чезаре выдохнул в облегчении. С почтовыми голубями возиться он никогда не любил, унимать их трепыхающееся тельце, пока крепишь послание к этой крохотной лапке — не самое приятное занятие.

— Он принес новости о том, сколько голосов на выборах Папы нам нужно купить? — ошарашила его неожиданно точной догадкой Лукреция.

— Ты преступно хорошо осведомлена, сестрица, — невесело усмехнулся Чезаре, про себя размышляя о том, кто успел посвятить ее в такие подробности. — Но я верю, что твоя душа все еще чиста.

Голубь, выбившись из сил, наконец, притих в его ладони. Он развернулся к сестре, всматриваясь в ее дерзко-зеленые глаза, в них читался неподдельный интерес и замешательство.

— Сколько голосов нам нужно купить ему, Чезаре?

Он смотрел на нее пару мгновений, борясь с желанием посвятить сестру во все подробности интриг Ватикана, но, вовремя спохватившись, произнес:

— Ты и так уже слишком много знаешь, разве нет?

— Ты ошибаешься, — с жаром возразила Лукреция, — я знаю слишком мало!

Чезаре неодобрительно качнул головой и отпустил голубя на волю. Тот восторженно захлопал крыльями навстречу свободе и взмыл над ними, скрываясь за рыжей черепицей крыши.

— Чудо, что за голубь! — звонко рассмеялась Лукреция. — Как он знает, куда лететь, Чезаре?

Он, наконец, обнял сестру за плечи. Ему хотелось это сделать с того момента, как он увидел ее. Широкая улыбка невольно расплылась на лице Чезаре. Чудо, что за сестренка, хочет знать все на свете. С такой жаждой к знаниям вскоре она станет настоящей богиней мудрости, настоящей Минервой.

— Они всегда возвращаются домой, любовь моя. Находят родное гнездо отовсюду.

Глаза сестры распахнулись от изумления, она силилась уразуметь путь птахи в небесах.

— Так значит, дом этого голубя в Ватикане? А те птицы, что прилетают к нам, живут в нашем птичнике, — наскоро рассуждала сестра.

— Верно, — она быстро схватывает, подумал про себя Чезаре. — Ты умница, Лукреция, — рассмеялся он, гордый ее догадкой, и коснулся губами нежной бархатистой ладошки в своей руке. Сестра, довольная похвалой и его лаской, засияла улыбкой.

Как же он любил ее прекрасные большие глаза и очаровательно пухлое личико, на котором уже обозначились благородные скулы, и ангельские уста, тронутые безмятежной улыбкой. Чезаре на многое был готов, только бы она чаще улыбалась, только бы всегда была столь же беспечной и счастливой.

Однако неясный страх в глубине сердца нашептывал, что чем пышнее расцветает красота сестры, тем ближе тот день, когда ей придется исполнить свое предназначение: выпорхнуть из семейного гнезда и стать чьей-то женой, укрепив новым альянсом положение их семьи. Такая судьба уготована всем знатным дамам, и его возлюбленная сестра — не исключение.