Борджиа. "Секс. Власть. Убийство. Аминь"

Цена прихоти. Часть двадцать восьмая

Ванноцца деи Каттанеи всегда отличалась горячим нравом, и хотя ссоры между отцом и матерью не были частыми в семье Борджиа, когда они все же случались, об этом узнавал весь дом.

Вот и сегодня она влетела в залы Апостольского дворца, словно вихрь посреди ясного дня, и с порога набросилась на отца с обвинениями, не стесняя себя в выражениях.

— Ты сказал мне, что Папа может любить Господа, но быть уличенным в любви к кому-либо еще — это преступление!

Услыхав знакомый голос сквозь открытые настежь двери террасы, Чезаре поначалу замер. Мать в Ватикане не была частым гостем. Прислушавшись к словам, он понял, что Лукреция, как любящая дочь, доложила матушке о Джулии, ведь только вчера она хвасталась подаренным кулоном. Он поспешно кинулся прочь с террасы внутрь комнат. Нужно было остановить маму, пока она в порыве ревности не наговорила глупостей. Но когда Чезаре вбежал, Ванноцца уже вопила на отца так, что ее слова доносились в каждый уголок огромного аванзала.

— Не хочешь, чтобы они услышали, что ты завел новую шлюху?! Фарнезе!

— Мама! — он бросился к ней.

— Что ты поселил ее во дворце Орсини! — кричала она, не обращая ни малейшего внимания на сына, следуя за понтификом по пятам.

Отец спешно втолкнул Ванноццу в стены спальни. Захлопывая дверь, он рявкнул:

— Все вон!

На короткий миг Чезаре оцепенел. В голове лихорадочно пронеслись возможные последствия скандала, досада вперемешку со злостью горячей волной ударила под ребра. Из-за дверей долетали звонкие, будто пощечины, упреки мамы.

Резко развернувшись, епископ встретил полные скабрезного любопытства и злорадства взгляды кардиналов. Чезаре моментально вскипел — какого дьявола они еще здесь?

— Что? — гаркнул он, кинувшись подгонять их к выходу. — Уходите!

Насилу он вытолкал опешивших гостей из палат понтифика, в бешенстве понимая, того, что им пришлось увидать, было довольно. Теперь гнусного скандала не избежать. Чезаре влетел обратно в кабинет отца, чертыхаясь про себя, на чем свет стоит. Из-за закрытых дверей папской опочивальни доносился бубнящий, глухой голос папы и короткие возгласы матери.

Чезаре не сомневался, отец, как всегда, найдет способ успокоить Ванноццу. Этот хитрый лис знал пути к женским сердцам, как никто другой. Однако Чезаре вовсе не желал оставаться свидетелем их пререканий. Наказав страже никого не пускать до дальнейших распоряжений понтифика, он устремился в свои временные покои в противоположном крыле дворца. Отец обещал старшему сыну собственный дворец в самом скором времени, сразу после того, как Чезаре примет сан кардинала, а пока ему доводилось жить на два дома.

Дни епископа проходили в Ватикане, рядом с отцом, вечерами же он старался возвращаться в семейный палаццо на площади Пиццо-ди-Мерло. Именно там был его дом, там его сердце билось спокойно и легко, а вовсе не в пышных покоях Ватиканского дворца.

Чезаре, погруженный в тревожные мысли, быстро шагал просторной галереей, залитой дневным светом, поступающим через высокие витражные окна. Солнечные лучи, преломляясь в мозаике цветных стекол, рассыпались причудливыми узорами по настенным фрескам, образуя таинственное, красноватое свечение на отрешенных ликах святых. Епископ невидящим взглядом смотрел перед собой, его нынче не восхищали все эти красоты Ватикана. Сейчас его больше заботили последствия вспыльчивого поступка матушки и оплошности отца, допустившего такое.

Слухи и толки о Джулии Фарнезе и ее чудесном появлении в папской резиденции уже далеко не первый день витали по Риму. Теперь они обрастут новыми мерзкими подробностями, подобно снежному кому. Отцу стоило быть осторожнее в своих пристрастиях, ведь он не просто слуга церкви, а ее глава и пастырь.

Епископ влетел в свои комнаты, с размаху хлопнув дверью, в несколько широких шагов миновал просторную спальню и вышел на прилегающую открытую террасу. Глубоко вдохнув свежий вечерний воздух, он окинул взглядом водную гладь, раскинувшегося за стенами дворца Тибра.

На другом берегу в легкой дымке, в непрестанной суете, мрели улицы Рима. Терракотовые крыши богатых палаццо и домов золотило ласковое вечернее солнце, стройные свечи кипарисов то тут, то там пронзали кварталы и площади Вечного Города. Города, в котором семье Борджиа каждый день приходилось отвоевывать свое место, города, в котором они навсегда останутся чужаками.

Епископ мерил ровным шагом длинную галерею террасы не в силах стоять на одном месте, напряжение вперемешку с раздражением накатывали удушливыми волнами.

Волей-неволей Чезаре признавал, новая пассия отца, и верно, была хороша, но ради всего святого — Джулия годилась понтифику в дочери, всего несколькими годами старше Лукреции. Хотя, очевидно, многим мудрее и опытнее его любимой сестренки. Чезаре уже довелось видеться с этой признанной во всем Риме красавицей.

При первой встрече отец непринужденно представил ее как новую музу Пинтуриккьо, и Джулия, подняв на Чезаре свои огромные, точно у испуганного олененка глаза, быстро потупилась, бормоча обычные любезности, положенные при знакомстве. В последующие дни, когда епископу и Джулии доводилось пересекаться в папских апартаментах, она была куда смелее, и Чезаре в полной мере ощутил на себе ее чары.

В отличие от неопытной Лукреции, Фарнезе хорошо знала, какую власть над мужчиной может получить привлекательная женщина, и без зазрения совести пускала в ход свое обаяние. Грациозный поворот рыжекудрой головы, полуулыбка на мягких губах, остроумное замечание тихим голосом, трепетный взгляд из-за полуопущенных ресниц — и он уже околдован и забывает, что, по сути, она всего лишь девица, желающая обеспечить себе будущее через папскую постель. Не куртизанка, ведь по закону она замужем, не шлюха, ведь Джулия Фарнезе из хорошей и уважаемой итальянской семьи, не падшая женщина, ибо ей дал отпущение грехов сам понтифик. Не ангел, не демон, обычная земная женщина, но отец привязался к ней не на шутку и, похоже, готов попрать законы общества и церкви, лишь бы наслаждаться ее компанией. Какую цену им придется заплатить за эту прихоть отца?

Вечером того же дня ответ явился епископу.

Микелетто вернулся из дома делла Ровере с новостями. Он уже несколько недель шпионил для Чезаре. Корелья как следует втерся в доверие кардиналу, и теперь он был слугой двух господ. Вот только один из его хозяев не знал о другом, зато второй был осведомлен обо всех передвижениях и планах первого.

Каждый день Микелетто в назначенный час являлся в стены Ватикана подобно тени, прячась в уговоренном месте.

Этим вечером, покончив с делами, епископ нашел своего верного слугу там, где и рассчитывал. Завидев господина, наемник искоса глянул на него и кивнул. Чезаре приободряюще хлопнул Микелетто по плечу, и они зашагали вдоль галереи в тени колонн. Корелья поведал о тайном сговоре меж кардиналами: делла Ровере готовил смещение понтифика при помощи заключений Иоганна Буркарда — папского церемониймейстера.

Буркард, уже немолодой человек, с глазами ящерицы, проглотившей жирную муху, знал каноническое право как никто другой, и его советы и заключения часто требовались для решения спорных вопросов.

Чезаре, между тем, не был удивлен происходящим. Он знал, что делла Ровере не оставит своих попыток борьбы с папством Александра. Кардинал лишь ждал удобного случая для следующего удара. Чезаре изумлялся едва ли не фанатичной враждебности итальянца к нынешнему понтифику. Неужто он мнил себя лучшим кандидатом на эту должность? Все еще питал надежды занять престол Святого Петра?

Но из того, что епископ узнал о жизни и наклонностях кардинала, благодаря доносам Микелетто, ничто не указывало на праведность делла Ровере, а уж грехов за ним водилось не меньше, чем за отцом Чезаре, а может и больше. Зато генуэзец умело скрывал свои прегрешения от окружающих, в отличие от нынешнего понтифика.

Но кардинал, вероятно, просчитался, сделав ставку на распутство Александра, «отъявленное и публичное», как дословно передал Микелетто. Чезаре с некоторым облегчением выдохнул: далеко не самое убедительное основание для смещения понтифика, беря в расчет необузданные нравы жителей Италии.

— Распутство? Мой отец? Боже упаси!

Чезаре прислонился к одной из колонн с невеселой усмешкой на устах. И хотя его повеселило основание, на котором делла Ровере планирует строить обвинение, он знал, что не стоит недооценивать любую угрозу, исходящую от кардинала-генуэзца.

— У него есть доказательства? — тихо спросил Чезаре, вперившись в глаза слуги, почти темно-синие в тусклом отблеске свечей.

— Он намерен их найти, — коротко ответил Микелетто, бросив настороженный взгляд в сторону шагающих по соседней галерее прелатов.

Чезаре проследил за удаляющимися церковниками, судорожно просчитывая в уме варианты развития событий.

Этот Буркард наверняка найдет прецедент в прошлом, на основании которого можно построить обвинение, но ему понадобятся очевидцы распутства. Их свидетельства и станут доказательством. Чезаре потребовалось несколько мгновений, чтобы принять решение.

— Тогда нам следует найти их первыми, — он подался к Микелетто и проговорил у его лица, — и заставить их замолчать.

Епископ быстро кивнул и, завидев любопытствующий взгляд лакея в конце галереи, стремительно зашагал прочь.

Уши и глаза понтифика были повсюду, Папа не считал зазорным приглядывать и за старшим сыном. Чезаре уже не первый раз обнаруживал лазутчиков отца, следующих за собой по пятам. Что же, достигнув такой высоты, без соглядатаев не обойтись, а звонкая монета кого угодно заставит навострить уши. Но будут ли преданны отцу его шептуны так же, как предан епископу Микелетто Корелья?