Борджиа. "Секс. Власть. Убийство. Аминь"

Сказка на ночь. Часть десятая

Чезаре вернулся домой далеко за полночь. Он кивнул стражникам на воротах, те не задавали вопросов, но думалось, они уже знали — Папой избрали кардинала Борджиа. Белый дым над площадью Святого Петра принес благую весть для жителей Рима, колокола гремели, несмотря на поздний час, а в городе стояло всеобщее ликование.

Мать еще не ложилась, он нашел ее в большой зале, склоненной над письмами. Увидав сына, она оставила свое занятие и порывисто бросилась к нему.

— Чезаре, какие новости?

— Свершилось! Наш отец избран Папой Римским, — быстро ответил сын, беря ее за руки и целуя ласковые пальцы.

— Что же, — вздохнула она с облегчением и грустной улыбкой, — он желал этого всю жизнь.

— Но ты не рада, мама? — спросил Чезаре, с тревогой вглядываясь в глаза матери.

Ванноцца была настоящей красавицей: невысокого роста, стройная и грациозная, с гривой пышных кудрей, всегда убранных в строгую прическу, с неизменной добротой в больших карих глазах. Она, несмотря на зрелый возраст, выглядела лучше многих молодых девиц. Но он все реже видел задор и счастье на ее поразительно красивом лице. Нынче она чаще грустила, а изящные брови сдвигались к переносице, образуя маленькую очаровательную морщинку на лбу. Он бы многое сделал, лишь бы разгладить эту бороздку, вернуть беспечность и радость, которой она щедро делилась с ними, когда была счастлива.

Чезаре, несомненно, догадывался о причинах ее грусти. Отец был неверен ей. Хотя он и раньше не являл собою образец целомудрия, теперь Ванноцца, по-видимому, сомневалась, что сможет тягаться с юными фаворитками. Будучи в прошлом куртизанкой, она навсегда была обречена жить в тени.

— Я рада за вас, Чезаре, — ответила она, ласково глядя на сына. — За тебя и Хуана, за Джоффре и Лукрецию. У вас начнется новая жизнь.

Она заботливо погладила непокорные кудри и, наклонив голову сына к себе, покровительственно поцеловала его лоб. Затем вернулась к столу и добавила уже с прохладой:

— И, конечно, я рада за вашего отца, это великое достижение, — мать взяла перо и снова принялась за письмо. — Но ложись спать, Чезаре, утро вечера мудренее.

Он не стал возражать матери и даже был рад ее наставлению. Редко нынче она давала назидания ему с Хуаном, видимо, считая их уже достаточно взрослыми. Но где-то в глубине души Чезаре все еще нуждался в заботливом слове мамы.

Пожелав ей спокойной ночи, он устало побрел вдоль темного коридора. От колышущегося пламени свечи по стенам метались неровные тени, а в душе его так же рвано плясали тысячи самых разноречивых сомнений и надежд.

Оказавшись перед своими покоями, он уже был готов отворить двери, когда тихий голос позвал из темноты:

— Чезаре.

Он обернулся и приподнял свечу. Лукреция озорно улыбнулась из-за колонны, прячась за ней.

— Ты почему не спишь, сестрица? — неодобрительно покачал он головой.

— Разве можно заснуть под этот звон колоколов?

В одной сорочке до пят, с распущенными волосами, она приблизилась к нему — смутное воспоминание тревожно мелькнуло в его уме и тут же погасло.

— В колокола бьют, потому что папу избрали, Чезаре? — спросила она, прислонившись плечом к дверям, не сводя с него пытливого взгляда.

Он порывисто вздохнул. Нет, сорочка не прозрачная, как в том сне, но она достаточно тонка, чтобы волновать его воображение. Он тотчас отогнал назойливые мысли и улыбнулся сестре самой ослепительной улыбкой.

— Да, Лукреция. Отца избрали понтификом.

Она ахнула и, радостно хохоча, кинулась на него с объятиями, обвивая тонкими руками его шею. Чезаре ловко подхватил ее за талию и покружил над землей, будто в танце. Она была почти невесомая без всех этих тяжелых платьев и юбок. В другой руке его все еще мерцала свеча. Опасаясь за густой шелк волос сестры, он держал ее на безопасном удалении. Опустив Лукрецию на ноги, он зарылся носом в благоухающие лепестками роз кудри, вдохнул этот аромат полной грудью и глухо простонал, не в силах разорвать сладкие объятия. Чезаре все же отстранился и заглянул в ее изумленные, прекрасные глаза только для того, чтобы еще сильнее прижать к себе в следующую секунду. Тепло хрупкого тела он остро ощущал даже сквозь плотную ткань собственной одежды. Нет, это совершенно невыносимо — обнимать Лукрецию в темном коридоре, испытывая вовсе не подобающие чувства. Стоит прекратить это немедля. Чезаре нехотя выпустил ее из объятий.

— И все же тебе нужно отдыхать, сестренка, — пробормотал он полушепотом, склонившись над ее лицом. — Как и мне.

— Но я не смогу уснуть, — возразила она со смешком в голосе, — если эти колокола будут так громко звенеть.

Чезаре снисходительно улыбнулся.

— Они будут звенеть почти до рассвета. Не каждый день избирают Папу.

Лукреция закусила губу в нерешительности.

— А можно к тебе, Чезаре? — спросила она, робко кивнув на дверь. — Расскажешь мне сказку, как в детстве, и может тогда я смогу уснуть?

Она заглядывала в его глаза так невинно, так проникновенно, что он не смог бы отказать ей, даже если бы хотел. А он совсем не хотел. Чезаре вполне осознавал, как неправильно возвращаться к этим детским играм, да и она не ребёнок больше. А на утро прислуга будет судачить о чрезмерной близости брата и сестры. Они и так сплетничали, ведь от их цепкого внимания не ускользали частые объятия и необъяснимая душевность отпрысков Борджиа. Чезаре знал, что обрекает себя на бессонную ночь в терзаниях совести и желания, но все эти доводы рассыпались в пух и прах, стоило ему взглянуть в широко распахнутые глаза любимой. Он быстро отворил двери и пропустил ее внутрь.

Лукреция сразу забралась на кровать и сидела там, поджав ноги, пока он открывал окно, впуская теплый воздух летней ночи. Затем Чезаре отстегнул ножны со шпагой и с лязгом бросил их в угол — только дома он мог избавиться от оков бдительности, ощутить безопасность.

— Ты счастлив, что наш отец стал Папой Римским? — спросила Лукреция, наблюдая за тем, как Чезаре стягивает кафтан.

Он сегодня не надевал сутану епископа, потому как знал, что возвращаться будет затемно, и лучше быть готовым во все оружие, чем путаться в рясах, если доведется орудовать шпагой.

— Это большая победа для нас, — уклончиво ответил Чезаре.

Он и сам еще не вполне осознал, что значит триумф отца для него. Безусловно, перед ним теперь открывались возможности, о которых он смел только мечтать. Но сможет ли их семья выжить среди недругов? Их и раньше не жаловали в Риме, теперь же знатные итальянские кланы окажутся крайне не рады Папе-испанцу. Да и счастлив Чезаре будет лишь, если отец освободит его от сана.

— Я очень рад, что нас постигла такая судьба, сестренка, — добавил он нарочито весело, но от нее ничего не утаишь, она, будто видела его насквозь.

— Думаешь, он не освободит тебя от обета? — допытывалась она. Чезаре лишь хмыкнул в ответ, повесил кафтан на спинку кресла, стянул сорочку через голову и направился к большому тазу со свежей водой в углу комнаты. Быстро омыв лицо, шею, грудь, он снял обувь и сполоснул ноги. Все это время он чувствовал, как Лукреция украдкой наблюдала за ним. Черт возьми, он бы много отдал, чтобы узнать, что творится в ее голове в тот момент.

Чезаре вернулся и присел на кровать, потирая лоб. Только сейчас он понял, как дико вымотался за этот бесконечный день. Он с размаху откинулся на подушку, потянулся всем своим могучим телом, затем повернулся к сестре с усталой улыбкой на губах.

— Ты хотела сказку, любовь моя?

Она просияла и, придвинувшись ближе к нему, улеглась рядом. Взгляд ее скользнул по его лицу, задержавшись на губах. Метнув взор дальше по его обнаженной груди, будто смутившись, она быстро опустила глаза и промолвила:

— Расскажи мне про Индию, Чезаре.

Он озадаченно вскинул левую бровь и улыбнулся краешком губ. Пару дней назад он обмолвился, что Христофор Колумб отправился в морскую экспедицию и, конечно, пытливый ум сестренки требовал продолжения истории. Он приблизился к ней и коснулся устами ее высокого лба, задержав поцелуй дольше, чем необходимо, лишь для того, чтобы ощутить шелковую кожу под своими губами.

— Я слышал, — принялся он за рассказ, неохотно отстранившись, — неделю назад испанские мореплаватели отправились на поиски короткого пути в Индию.

Лукреция умостилась на мягкой подушке поудобнее и с изумленным воодушевлением смотрела на брата. И он продолжил свой сказ об отважных мореходах, о тех опасностях, что поджидают путешественников в открытом океане, и о той загадочной стране Индии, путь в которую они хотели проложить по морю. С любовью глядя на нее, Чезаре отмечал, как ее веки отяжелели и прикрылись, а неясная улыбка все еще играла на мягких губах.

Гулкий перезвон колоколов и правда нарушал тишину ночи, но Чезаре надеялся, что сон сестры будет достаточно крепок. Он какое-то время глядел на спящую Лукрецию, обуреваемый бесконечной, сладкой и одновременно мучительной нежностью. Ему бы хотелось обнять ее покрепче, прижать к себе и никогда не отпускать. В этих пленительных чувствах он долго лежал без сна.

Перебирая в уме события дня, он размышлял над тем, как убедить отца, что служба в церкви тяготит его. Теперь все переменится, и покоя им больше не знать. И кто будет стоять на страже семьи? Хуан? Этот повеса едва способен оградить самого себя, он может кутить с сомнительными друзьями, коих у него бессчетное число, просаживать деньги в азартных играх да проводить ночи напролет в борделях. Сегодня, прямиком с площади Святого Петра, он направился праздновать победу отца к донне Лауре Эспозато — известной всему Риму куртизанке. Хуан звал с собою и Чезаре, но епископ отказался. Он должен был ночевать дома. Всеобщее ликование жителей Рима не отменяло разгула преступности в городе. На новом посту отцу в первую очередь стоит прекратить беззаконие, творящееся на улицах.

Один за другим умолкали колокола. Настала та пора ночи, когда воздух кажется самым прохладным, и Лукреция, не просыпаясь, придвинулась ближе к Чезаре в поисках тепла. Он осторожно притянул ее к себе, стараясь не разбудить. Обнял покрепче миниатюрный гибкий стан, снова вдохнул упоительный аромат волос, бережно касаясь губами макушки в жгучей муке несбыточного желания.

Никогда бы не отпускать ее.

Никогда.