Борджиа. "Секс. Власть. Убийство. Аминь"

Odi et amo. Часть шестьдесят девятая

В мае над Римом витает особый дух: дразнящий, пряный, с примесью горьковатой сладости. То в сухом, чистом воздухе разливается благоухание цветущего миндаля и глицинии, приправленное терпким медовым мускусом луговых трав, тонкой вуалью розмарина и густой сладостью розовых кустов. Восхитительные ароматы разносятся по городу, витают над черепичными крышами домов, кружатся над величественными куполами храмов и шумными площадями. Без всякого стыда зелье весны, пьянящее и хмельное, вливается в открытые настежь окна роскошных палаццо, распаляя одинокие грезы невинных девиц; скользит вдоль нефов церквушек, будоража души молящихся, и проникает в самые затхлые уголки пропитых трактиров, горяча беспутных гуляк.

Вдруг все, что при зимнем тусклом свете казалось тщетным, смутным и дурным, совершенно преображается в лучах оттаявшего после зимы солнца. Фальшивые улыбки делаются озорными, лицемерные слова принимают вид талантливого баловства, греховные чувства превращаются в истинную сердечную привязанность. В шумной сутолоке бала, в буйстве народной пляски, под величественными сводами дворцов и под низкими балками постоялых дворов — всюду царит невиданная свобода и беспечная двусмысленность. Так в Риме лето сменяет весну.

А в стенах Ватикана уже вторую неделю к ряду шелестели надушенные шелка, слышался неаполитанский говор, не смолкала музыка. Вереница элегантных карет у ворот Апостольского дворца не убывала ни днем, ни ночью. Свадьбу между Джоффре Борджиа и Санчей Арагонской отмечали с подобающим случаю размахом.

Сама церемония венчания прошла в соборе Святого Петра, а после празднования переместились в апартаменты Борджиа. Каждый день давались роскошные торжественные обеды, переходящие в еще более роскошные ужины и балы. Гости ели, пили и танцевали до самого рассвета, не зная устали.

И все больше народу съезжалось ко двору дабы увидать “черный бриллиант” Неаполя — принцессу Сквиллаче. Смуглая Санча была у всех на устах, о ее необычайной красоте и обаянии говорили на каждом шагу, что невероятно злило Лукрецию. Внезапно дочь Папы перестала быть центром всеобщего внимания. Санча, прелестная Санча, очаровала весь двор. Она и в самом деле была хороша собой: черные как смоль волосы обрамляли точеное загорелое личико, на котором мерцали дерзкие, выразительные глаза. А губы сияли свежестью, как лепестки распустившегося бутона розы. На балах у нее не было отбоя от кавалеров. Бедный Джоффре никак не мог поспеть за быстрыми ногами своей новоявленной супруги. И за ее быстрыми, призывными взглядами, которые она бросала по сторонам.

Лукреция с огромным воодушевлением участвовала во всех пиршествах. Она изголодалась по неуемному веселью, танцами до упаду и по дружескому общению с девицами своего положения. А Санча оказалась чудесной спутницей в забавах. Между тем, глядя на новую подругу, Лукреция не могла перебороть в себе неприкрытую ревность: к ее красоте, свободолюбию, к той беспечности, с которой невестка принимала судьбу. Санча вовсе не выглядела несчастной. Она знала, как очаровывать, обладала богатым арсеналом улыбок и взглядов, умела завладеть вниманием любого кавалера. В ее жилах текла горячая неаполитанская кровь, но не стоило забывать, что кровь эта еще и королевская. Девушка не привыкла ограничивать себя в своих желаниях.

А маленький Джоффре до сих пор играл с куклами старшей сестры и рано ложился спать, в то время как его жена танцевала и пила вино до самого утра.