Борджиа. "Секс. Власть. Убийство. Аминь"

Неаполь. Часть тридцать пятая

В Неаполь Микелетто прибыл после Рождества. На своем быстром гнедом жеребце он проделал длинный путь от Рима до Кампании без особых приключений, не навлекая на себя лишнего внимания. Спрятав голову под капюшоном, он въехал в город через Капуанские ворота на северо-восточной окраине. Лицо наемника уже хорошо знали в Риме. Говорили, он стал мрачной тенью своего господина, что по сути было правдой: в качестве телохранителя Корелья везде следовал за Чезаре. Но слава о Микелетто еще не достигла Неаполя. Тут его мог узнать разве что кардинал делла Ровере.

Наемник знал, Джулиано нашел приют у старого короля Ферранте — кровожадного тирана, доживающего свой век в неприступном замке Кастель-Нуово с печально известным Залом Баронов.

О жестокости Фердинанда Арагонского неспроста ходили легенды — человека более бессердечного и мстительного земли Неаполитанского Королевства не видали. С врагами он расправлялся без всякого милосердия, а самых заклятых после страшных пыток посмертно усаживал за рыцарский стол в виде забальзамированных чучел. В течении многих лет король с поразительной дотошностью собирал свою «коллекцию» из злейших врагов. А дабы другим неповадно было замышлять недоброе против монарха — гостей замка непременно знакомили с Залом Баронов.

Говорили, и сам стол, и рассадка, и даже одежда на мумиях были воспроизведены в точности, как на фреске «Тайная Вечеря» в трапезной флорентийского монастыря Святого Аполлония. Микелетто не бывал во Флоренции, и фрески не видал, но при первой же возможности он намеревался лично ознакомиться с богохульным «шедевром» Ферранте.

Нынче, король утратил зрение, слух и, поговаривали, разум. Он сам превратился в живую мумию. Теперь Неаполем правил его старший сын Альфонсо. Юноша далеко не доброго нрава, но куда безобидней и сговорчивей своего сурового отца. Чего искал делла Ровере в Неаполе, было ясно как день: не просто укрытия от гнева Родриго Борджиа, но и союза с королем Ферранте против понтифика. Генуэзец продолжал плести сети, точно паук, в надежде, что рано или поздно соперник угодит в западню. И если бы сам король не решился выступить против семейства Борджиа, ему хватало здравомыслия не навлекать на себя гнев Арагонского дома — потомком которого он сам и являлся — то его импульсивный сын вполне был способен на необдуманные шаги.

В первый же день Корелья обошел шумный город, приютившийся у подножья тлеющего сизой дымкой Везувия. Когда-то разрушающая сила вулкана навсегда похоронила древние Помпеи под пеплом и лавой. Говорили, это гнев Господень обрушился на грешных жителей тех земель. Что же до обитателей Неаполя, то, по-видимому, их грехи не были столь ужасны — город уже девятый век здравствовал и разрастался во все стороны, и только редкие землетрясения напоминали горожанам о том, какая сила притаилась в недрах под вулканом.

Под звон колоколов, призывающих к вечерней мессе, Микелетто безликой тенью бродил грязными улочками, примостившимися к набережной с замком Кастель-Нуово, заглядывал в захолустные таверны, прислушиваясь к пьяным сплетням и тихим шушуканьям по углам, принюхивался к запахам узких подворотней и широких площадей — он подобно зверю, брал след своей жертвы.

Проникнуть внутрь замка наемнику не составило труда. Еще днем он выследил повозки, что переправляли провизию в цитадель, узнал откуда и в какое время они отправляются, и, подвесившись ко дну одной из таких телег, вечером того же дня он преспокойно очутился за неприступными стенами.

Дождавшись полуночи, Микелетто выбрался из своего укрытия, размял затекшие руки и ноги и, оценив обстановку, решил, что безопаснее будет разделаться с делла Ровере на заре, пока тот будет беззаботно посапывать в своей постели.

Время до рассвета Корелья прятался в пустом тронном зале. Охрана в замке была немногочисленна, но перед дверями делла Ровере двое стражников бодро играли в кости, перебрасываясь шутками. Что же, придется подождать, пока их настигнет сонливость. Поднимать шум в планы Микелетто не входило.

Наемника неотступно манил зловещий Зал Баронов, и перед самым рассветом он вышел из укрытия и направился туда. На своем пути он не встретил ни единой живой души. В предрассветный час замок погрузился в сонное безмолвие.

Он знал эту историю. В свое время она потрясла всю Италию, и до сих пор ее передавали из уст в уста, как пример идеальной и жестокой мести. Короля Ферранте, c самого его вступления на престол, ненавидели знатные итальянские династии. Представитель арагонского рода он считался чужаком в Неаполе, а тот факт, что бастард Альфонсо Великодушного — Фердинанд — получил власть по завещанию отца, еще сильнее убеждал недругов, что арагонец не достоин Неаполитанского королевства. За время своего правления Ферранте то и дело приходилось противостоять заговорам и мятежам, и, как-то раз, он решил навсегда прекратить нападки на свою монархию. Он заманил мятежников на якобы свадьбу своей племянницы, а когда они в беспечности распивали вино на фальшивом празднике, всех схватили и заточили в подземельях замка. После бесчеловечных пыток их убили. Тогда-то, говорили, король и закончил свою «Тайную Вечерю».

Окна в зале были настежь открыты, но тлетворный запах, казалось, въелся в сами стены. Ночь была на исходе, и небо на горизонте уже серело, очерчивая контуры чудовищного творения. Все «персонажи» были усажены по одну сторону стола, а стул напротив оставался свободным. Микелетто не был силен в евангельских вопросах, но даже он знал, что место сие предназначалось Иуде, предателю.

Он занял пустое место, зажег свечу и посмотрел на то, что оставалось от лиц мертвецов. Насколько было известно наемнику, среди них числились лишь высокородные фамилии — Сфорца, Медичи, Орсини, но все они были равны перед лицом смерти: все одинаково безобразны, мертвенно бледны, изъедены неумолимым временем. Таксидермисты короля постарались на славу, сохраняя все, что можно сохранить: на лицах до сих пор можно было прочитать страдания, что перенесли жертвы перед кончиной.

Странное чувство охватило Микелетто: нет, ему не было жаль погибших, не было страшно, и даже отвращения он не испытывал. Он сам убивал и причинял страдания многим, но от зрелища даже у наемника холодело внутри. Могильный холод заполнил все его тело, с ног до макушки. Он долго сидел так, не в силах пошевелиться, точно скованный льдом. Голова его была пуста, но в душе, где-то глубоко, скреблись кошки. Но тут и в самом деле было морозно, ведь стылый зимний воздух сквозь открытые окна поступал в помещение — король знал, что в холоде чучела сохранялись лучше.

Отогнав недоброе предчувствие, Микелетто встал и, потушив свечу, прямиком направился к покоям, где разместился кардинал Джулиано.

Но когда он оказался рядом с комнатами, стражники все так же не спали, их голоса он услыхал еще на подходе. Они продолжали играть, на этот раз в карты. Не было и речи о том, чтобы пробраться к делла Ровере незамеченным. Микелетто пришлось покинуть замок до наступления дня, пока его никто не обнаружил. Что же, эта ночь не принесла желаемого исхода, но он еще не покидал Неаполь и не отчаивался. А зря.

На следующий день Микелетто предпринял еще одну попытку, в серных термах, у вулкана Сольфатара, куда принц Альфонсо позвал делла Ровере на дальнейшие переговоры о судьбе Папы Борджиа.

Но мало того, что он не убил злополучного кардинала, он умудрился поднять шум на весь Неаполь, и новость о скандальном покушении уже наверняка достигла Рима, и самих ушей Чезаре.

В тот день, как ему казалось, он продумал все до мельчайших деталей. У делла Ровере не оставалось шансов, но, верно, у генуэзца и правда имелся ангел-хранитель. Еще никому из жертв Микелетто так не везло. И еще никогда Корелья так бесславно не проваливал задание. Делла Ровере узнал убийцу даже под толщей серной грязи, в которую тот измазался с головы до ног, следуя указанию Чезаре оставаться в тени. Но клеймо Борджиа — шрамы, что хозяин оставил на его спине — выдали его. Он еле унес ноги из тех бань, перед этим нахлебавшись серных вод до одури, отбиваясь от охранника, вцепившегося в Корелья мертвой хваткой. Гаррота все же пригодилась, и кровь стражника расплылась багровым пятном в прозрачной воде бассейна.

Итак, Микелетто возвращался из Неаполя ни с чем.

Он с трудом представлял, как будет оправдываться перед Чезаре Борджиа. Наемнику уже виделись пылающие от ярости темные глаза и гримаса разочарования, искажающая безупречное лицо. Любые доводы будут нелепы.

Утром третьего дня, сразу по прибытию, он явился в Ватикан, совершенно не представляя, чем закончится эта встреча. Возможно, его вышвырнут на улицу с позором, а может, заточат в замке Святого Ангела. Да и поделом.

Чезаре ожидал своего слугу во внутренних дворах Ватикана, у птичника с почтовыми голубями. Он холодно поприветствовал Микелетто и тут же повернулся к нему спиной; открыл плетеные дверцы клетки и бросил птицам корма. Очевидно, сын понтифика не желал видеть лица того, кто не оправдал его доверие. Теперь на нем красовалась алая сутана вместо фиолетовой, но, кажется, красное ему было еще ненавистней.

— Итак, ты провалил дело, — процедил Чезаре, не повернувшись к Микелетто. — Впервые?

— В таких делах никогда не знаешь наверняка, милорд.

— Мне стоит лишить тебя своего доверия?

Микелетто поймал недолгий взгляд через плечо, полный того самого разочарования, которого он так страшился. Он все же ответил:

— Это были общественные бани, милорд.

Чезаре отвернулся и раздраженно произнес:

— Я теперь Ваше Преосвященство! Ты не заметил?

— Ваше Преосвященство, это были общественные бани, — пробормотал Микелетто, понимая насколько жалок в своих оправданиях. — Я скрыл лицо, но шрамы на спине выдали меня.

Лучше бы ему просто молчать.

— Добродетель и неподкупность, — зло усмехнулся Чезаре и развернулся к наемнику: — Достойные противники, верно?

Корелья не смел посмотреть в глаза новоявленному кардиналу. Что он мог сказать в свою защиту? Ему поручили важное дело, впервые он мог послужить высокой цели сохранения порядка в Риме и благополучия своего господина, но он не справился. А теперь делла Ровере настороже, и подобраться к нему будет еще сложней.

— Похоже, кардинал неподвластен смерти, — ответил, наконец, Микелетто, осознавая, что ничего хуже он сказать не мог.

— Тогда пусть за ним проследят, — Чезаре дернул плечом. — Не ты, — он вздохнул, всем видом показывая неприязнь, — пошли кого-нибудь.

— Я все устрою, Ваше Преосвященство, — поспешно заверил наемник. Чезаре примирительно кивнул.

— И больше никаких сыророрезок! — в глазах кардинала мелькнула недобрая смешинка. — Пока, по крайней мере.

Ленивым взмахом руки он отослал наемника вон.

Микелетто понимал, что ему придется изрядно постараться, чтобы вернуть доверие и расположение Чезаре, но только он сам виноват в этом, и никто другой. А значит, он сам и должен искупить свою вину. И каким малодушием с его стороны было подумать, что за делла Ровере заступился сам Бог. Ведь Корелья никогда раньше не верил в высшие силы, не верил, что есть тот, кто отделяет добро от зла. Что зло для одного, будет благом для другого, смерть одного даст шанс на жизнь другого. По его мнению, только тот обладал добродетелью, кто одерживал победу, а бороться Микелетто желал лишь за то, что важно для него самого. А теперь и для его хозяина.