Борджиа. "Секс. Власть. Убийство. Аминь"

— Ваше Величество любит сражения? — с неподдельным интересом отозвалась Лукреция.

— Люблю всей душой! — при словах этих в глазах его прорезалась воинственная свирепость. — Позвольте показать вам, милая Лукреция, как мы сражаемся, — Карл резко осушил кубок, а затем, облизнув сухие губы, добавил: — Завтра.

Пророчество дочери понтифика едва ли порадовало армейских капитанов, жаждущих проявить себя на ратном поле, да и король выглядел несколько озадаченным, не говоря уже о делла Ровере, чье лицо приняло каменный вид. Ужин подходил к концу, все меньше времени оставалось до того момента, когда две армии сойдутся на широких лугах Кампаньи.

И одному Богу известно, чем обернется завтрашний день для семьи Борджиа.

Всю ночь Лукреция провела в странном, бессвязном полусне, полубреду. Она без конца возносила молитвы, проваливалась в краткое тревожное забвение без сновидений и попеременно вздрагивала от мысли, больно жгущей сердце — завтра уже настало. И ночь коротка.

Утро выдалось ясным и холодным. Солнце еще не показалось над горизонтом, когда французская армия пришла в движении, а Джулия с Лукрецией собрали те немногочисленные вещи, что везли с собой, и попрощались с временным пристанищем. Сегодня их судьба, так или иначе, должна была решиться, и девушки смели надеяться, что вскоре они окажутся в родных стенах Апостольского дворца.

Свежий осенний ветер трепал дорожный плащ Лукреции, холодными пальцами гладил горящие от волнения щеки. Этим утром, несмотря на сомнения, она все еще мечтала, что сможет остановить неумолимые жернова войны, столь спешно набирающие ход прямо перед ее глазами.

— Пики нашей пехоты три с половиной метра в длину, — пояснял Карл, когда они верхом объезжали ровные ряды солдат, принявших боевое построение. — Видите, моя дорогая…

И Лукреция с ужасом глядела по сторонам. Страшная, зловещая красота войска не могла не поражать: сотни вышколенных солдат, облаченных в прочный, начищенный до ослепляющего блеска металл брони, крепко держали тяжелые боевые копья. С высоты седла казалось, то был нескончаемый колючий и враждебный лес пик.

— Почему их наконечники загнуты, милорд? — спросила Лукреция, переводя взгляд на Карла. По случаю предстоящего сражения он, как и полагалось главнокомандующему, обрядился в сверкающий панцирь, а большую голову его охватывал железный шлем без всяких украшений, придающий королю воистину грозный вид.

— Чтобы вырывать сердца неприятеля, — ответил он так просто, словно вырывать сердца было обычным делом. С гордостью окинув взглядом свое бравое войско, Карл направил коня туда, где на передовой выстроились французские капитаны и генералы. Там же, среди тяжелой кавалерии, на белом, породистом жеребце высилась черная фигура кардинала делла Ровере.

— Но мы начнем битву с пушек, — сказал король, обращаясь к своим пленницам, что покорно следовали за ним чуть поодаль.

— С пушек? — переспросила Лукреция, несколько озадаченная. Она быстро переглянулась с Джулией.

— Да, — с дерзкой насмешливостью отвечал Карл. — Никогда не рискуй людьми, пока не отгремела артиллерия. Я понял это, воюя с англичанами.

Лукреция через силу улыбнулась. Пушек она опасалась больше всего.

— Я думала, пушки нужны для осады, чтобы разрушать стены, — промолвила она, с беспокойством глядя на бронзовые орудия, готовые к бою. Неподалеку уже горели жаровни, а она знала — огонь необходим, дабы поджечь фитиль после того, как заложен порох.

— Верно, — подтвердил король. — Но для открытых пространств у нас есть собственное изобретение, — он зловеще ухмыльнулся: — Ядра, скованные цепью.

— Ядра, скованные цепью? — эхом отозвалась Лукреция, не вполне понимая, что же это могло значить для папской армии, чьи ряды уже виднелись на противоположном холме. Карл остановил коня и, приложив ладонь козырьком над глазами, быстрым, опытным взглядом оценил силы соперника. Очевидно, немногочисленное войско Рима не вселило ему и малейшего трепета. Он дал знак генералу заряжать пушки, а сам развернулся к Лукреции и резко проговорил:

— Они проходят сквозь ряды, как нож сквозь масло.

Лукреция со страхом устремила взгляд вдаль. Где-то там, среди реющих на ветру красных знамен, был ее родной брат, Хуан Борджиа. Зачем только отец послал его сюда, навстречу французам? Что может противопоставить горстка даже самых лучших и опытных наемников против целой орды крепких мужчин, охваченных жаждой крови?

Между тем, французские солдаты быстро и умело заряжали бронзовых чудищ, и вместо одного в жерло шли сразу два ядра, скрепленных цепью.

— Силен ли гром пушек, Ваше Величество? — в отчаянии воскликнула Лукреция, понимая, что прямо сейчас все тридцать шесть орудий изрыгнут град тяжелых ядер, и все они полетят прямо в стройные ряды римских воинов.

— Чрезвычайно! — подтвердил король с холодной улыбкой. — Вам стоит закрыть уши, моя дорогая.

Итальянцы никогда не вели войны подобным варварским образом — палить друг в друга чугуном и камнями. В чем же тут сила, и где же слава? От осознания собственной беспомощности у Лукреции невольно выступили слезы. Оружие красоты оказалось бессильно перед восьмифутовыми пушками.

Она едва успела прикрыть одно ухо ладонью, когда воздух утра наполнил гортанный крик десятка генералов:

— Огонь! Огонь!

И тут же послышались оглушающие залпы, один за другим. Казалось, весь белый свет исчез в грохоте и дыме. Лукреция зажмурилась, натянув поводья лошади, что крупно вздрагивала и приплясывала под ней от каждого выстрела.

Ничего бы не видеть, ничего не слышать. Боже правый, неужели небо обрушилось на землю? Казалось, ни один майский гром не мог сравниться по силе с этим рукотворным, чудовищным грохотом. Она не желала смотреть, не хотела видеть, но глаза ее уже сами собою отворились, и зрение не подвело Лукрецию. Даже сквозь завесу дыма и поднявшейся пыли она увидала то, о чем сразу пожалела.

Так вот, для чего нужны были цепи.

Утяжеленные ядрами они буквально разрезали надвое солдат и лошадей, оказавшихся на роковом пути залпа. Еще миг назад на противоположном холме виднелись длинные, стройные ряды кавалерии — теперь же там лежали куски изуродованных тел. По счастью, расстояние не позволяло разглядеть подробности. Между тем, французы спешно готовились к следующему выстрелу.

Нет! Довольно! Еще один залп, или два — и от скудной армии герцога Гандийского ничего не останется!

Лукреция решительно ткнула каблуки в упругие бока лошади и, придержав поводья, закричала:

— Ваше Величество! — она ощутила, что голос срывался, но крайнее отчаяние придало ей сил. — Не могли бы вы… на минуту остановить стрельбу?!

— Прошу прощения? — с удивлением уставился на нее Карл.

— Не могли бы вы на минутку остановить стрельбу? — еще громче вскричала Лукреция, с трудом удерживая лошадь, что нетерпеливо плясала под ней.

— Но почему? — сердито спросил король.

— Вы были правы, — Лукреция выдавила улыбку, хотя губы ее предательски дрожали от наворачивающихся слез. — Они чрезвычайно шумные!

Не говоря больше ни слова, она резко пришпорила лошадь и пустилась через луг, вперед, к армии брата. Дочь понтифика ни разу не обернулась, зная наверняка, что выстрелов вслед не будет. Король бы не стал вредить своей очаровательной заложнице. В том и заключалось его прирожденное благородство: сколь бы кровожаден Карл не был на поле боя, он все же являлся великодушным и милосердным кавалером, не способным причинить зло благородной даме.

Лошадь несла ее по лугу так быстро, что у Лукреции дух захватывало, а сердце толкалось в груди, точно оголтелое. Слезы, выступив, тут же высохли. Только бы удержаться в седле, только бы не упасть теперь, когда она была на полпути к победе. За спиной, со стороны французской армии, слышался мерный гул, в то время как папские солдаты в панике и смятении смыкали распавшиеся шеренги. Из всех сил Лукреция старалась не смотреть на разрубленные тела убитых первым залпом.

Навстречу ей уже скакал всадник на крупном гнедом коне, и Лукреция сразу узнала в солдате Хуана. Через минуту они поравнялись, и брат, не веря своим глазам, закричал: — Лукреция! Боже мой!

Ах, какое счастье, что он цел и невредим, подумалось Лукреции. Увидеть родное лицо после долгой разлуки было настоящей благодатью. Но как бы сильно ей не хотелось обнять и расцеловать Хуана, она сразу перешла к делу:

— Нас держат в заложниках, брат.

— "Нас"? — переспросил он в недоумении.

— Меня и Джулию Фарнезе, — Лукреция перевела дыхание. — Мы направлялись в Рим…

— Так езжай к нам, — протянул ей ладонь герцог. Он окинул сестру взглядом, полным радости неожиданной встречи, но и ошеломления. А хорошенько присмотревшись, Лукреция заметила в темно-карих глазах брата настоящий ужас, который он тщательно скрывал. Но страх выступил испариной на его высоком лбу и над верхней губой.

— Переживешь ли ты этот день, Хуан? — с горечью проговорила Лукреция.

— Нас ждет битва, — твердо ответил он и невольно всмотрелся в горизонт, где синели флаги французской армии.

— Поверь мне, ты уже проиграл ее! — Лукреция с силой выдохнула.

— Она едва началась, — упрямо возразил Хуан.

Лукреция внезапно ощутила безмерную усталость, смешанную с незнакомой ранее злостью. До чего же это тяжко, умолять мужчин сложить оружие. Почему их так манят сражения, жестокость и насилие? Целую неделю ей пришлось обхаживать и приручать французского короля, а теперь и собственный брат упорствовал в непостижимом упрямстве. Неужели она одна понимала, что нужды в напрасном кровопролитии нет? Лукреция покрепче схватила поводья и, повысив голос от нарастающей досады, сбивчиво проговорила:

— Я слышала всего один пушечный залп, еще сотня — и твое войско поляжет в море крови! И ты еще даже не видел их пики!

Хуан замотал головой, перья на его высоком шлеме римского легионера всколыхнулись:

— Я не приму поражения!

Глупец! Разве ты не видишь, что уже сражен, подумала Лукреция, а вслух выпалила:

— Значит, не думай так! — и примирительно смягчив голос, добавила: — Назови это здравым смыслом. Скажи, что король попросил назвать условия… и ты предложил…

— Что я предложил? — нетерпеливо бросил герцог.

Ласково, точно обращаясь к малому ребенку, Лукреция проговорила:

— Безопасный путь к Неаполю в обмен на… бескровный проход через Рим.

В ярком свете утреннего солнца их глаза встретились и, казалось, Хуан впервые принял сестру, как равную.

— Лукреция, — воскликнул Хуан в отчаянии, — Карл разграбит город и низложит нашего отца! Она качнула головой и многозначительно улыбнулась:

— Предоставь это мне, — Лукреция протянула ладонь и крепко сжала его руку, принуждая брата кивнуть в знак согласия.

Слава богам — благоразумие восторжествовало! Герцогу Гандийскому придется отложить свое честолюбие до лучших времен. А пока — Лукреция закончит начатое. Она вновь стегнула лошадь и галопом поскакала обратно туда, где на залитом осенним солнцем луге любезный Карл терпеливо ожидал пленницу. Лукреция все же станет голубем мира, а мужчины, хотя бы на сегодня, пусть умерят свою жажду крови.