Борджиа. "Секс. Власть. Убийство. Аминь"

***

После полуночи, когда у всех танцующих ноги гудели от усталости, настало время для утонченных комедий Теренция. Но публика с большим воодушевлением приняла фривольные пьесы Плавта, усовершенствованные Хуаном Борджиа. Герцог Гандийским с немалым рвением принимал участие в репетициях и лично руководил постановкой. Под его покровительством и без того скабрезная комедия превратилась в настоящую вульгарщину. Но гостям, как ни странно, все нравилось. Разгоряченные вином и танцами, почтенные господа от души потешались над непристойностями, разворачивающимися на сцене. И ни у кого уже не вызывало изумления, что Святой отец, усадив очаровательную Фарнезе себе на колени, без всякого смущения предавался плебейской веселости вместе со всеми.

Надо отдать должное актерам, они были весьма убедительны в своих нелепых ролях и умело подыгрывали возбужденной публике. Даже Чезаре, пребывавший до этого в крайне мрачном настроении, сейчас не смог сдержать ухмылки. Хуан и вовсе забавлялся громче всех. Его, безусловно, тешило, что гости с таким задором приняли постановку. Он так разошелся, что даже бросил актерам несколько засахаренных орехов по старому римскому обычаю. Густо накрашенная примадонна ловко поймала лакомство своими роскошными грудями, вызвав этим взрыв хохота среди гостей. Распаленные действом зрители принялись швырять сладости со стола, а комедианты, не растерявшись, ловили их, всячески поддерживая разнузданный дух празднества. Время близилось к утру, но гости не желали разъезжаться.

Среди всего этого шума и галдежа Лукреция уснула, положив голову прямо на стол. До этого она насилу выдавливала из себя улыбки, старалась смеяться и держаться бодро, но под утро у нее уже не осталось сил для лицедейства. Ее муж, между тем, увлеченно наблюдал за комедией, не обращая ни малейшего внимания на спящую невесту. Что же, в том был и плюс — по крайней мере, он не стремился поскорее утащить новоиспеченную жену на брачное ложе.

При других обстоятельствах молодоженов бы уже давно отвели в покои под всеобщим присмотром и уложили в постель под тем же неустанным вниманием. Таковы всегда были эти нелепые, унизительные правила — жених и невеста должны «накрыться одним одеялом» на глазах у всех заинтересованных сторон, дабы супружество признали законным. Ведь брак это сделка, а все сделки исстари принято заключать публично.

Но на свадьбе Борджиа никому дела не было до правил. Понтифик с полным увлечением отдался похабному представлению, а гости и вовсе думать забыли о новобрачных. И куда только подевались чопорность и церемонность? Торжественный поначалу вечер уже давно утратил степенность и, чем дальше, тем больше напоминал оргию. Определенно, юной Лукреции тут было не место.

С затаенным чувством неприязни Чезаре окинул взглядом герцога, сидящего по левую руку. Каким мужем он будет для Лукреции, если в первый же вечер пренебрегает своей невестой? Кардинал решил брать дело в свои руки.

— Ей давно пора спать, — буркнул он в сторону Джованни и, не дожидаясь ответа, поднялся со своего места.

Господи, до чего же трудно делать вид, что все в порядке, когда внутри горячим воском плавится ненависть! Задушить бы этого Сфорца прямо здесь и сейчас — голыми руками схватить его толстую шею и сдавить, что есть мочи, пока блеклые глаза не вылезут из орбит.

Но когда Чезаре склонился над своей Лукрецией, все плохое разом забылось. Он осторожно коснулся ее плеча и, когда она, пробудившись, недоуменно глянула на него, спросил:

— Ты идешь спать?

Сестра рассеянно кивнула и, полусонная, доверчиво потянула к нему руки, словно ребенок. Чезаре легко подхватил ее, тонкую, невесомую, утонувшую в шелке подвенечного платья, и вынес прочь из шумной залы. Едва златокудрая голова легла на его грудь, как Лукреция снова провалилась в сон. Бедная девочка, как же она, должно быть, устала за этот бесконечно долгий день. Но, по правде говоря, Чезаре и вовсе не хотелось, чтобы этот день заканчивался. Ведь завтра им предстоит расстаться.

И все же Чезаре не решился будить ее, хотя ему столько всего бы хотелось сказать перед тем, как сестра уедет. Обуреваемый жадной невысказанной нежностью, он бережно нес Лукрецию через бесконечные переходы папского дворца прямо в ее покои.

До чего же она была хрупкой и крошечной в его руках. Подумать только, казалось, богато-расшитые юбки подвенечного платья весили куда больше, чем она сама.

Он так и не разбудил сестру. Лишь заботливо уложил на мягкую постель и невольно задержался рядом с ложем. Осторожно поцеловав шелковистую щеку, Чезаре несколько мгновений боролся с непреодолимым желанием коснуться ее уст, слиться с крутым изгибом верхней губы, ощутить на вкус нижнюю.

Невольно он опустился ближе к любимому лицу. Сколько бы он не смотрел на эти совершенные черты, никогда не мог насмотреться. Густое золото изящных бровей и длинных ресниц. Атласная кожа высокого лба и точеных скул. Прелестный румянец на свежих щеках. Бледно-малиновый цвет дивных губ, созданных для сладких речей и восхитительных улыбок, и, разумеется, для поцелуев.

Но не его поцелуев.

Теперь она принадлежит Джованни Сфорца. Вскоре герцог воспользуется своим законным правом.

Чертов ублюдок.

Ему достанется то, чего он никогда не заслуживал.

Чезаре сдавленно выдохнул, осторожно накрыл ладонь сестры своей и нахмурился.

Когда же ты успела стать взрослой, Лука? А главное — зачем? Зачем ты так быстро выросла? Отчего же ты не могла всегда оставаться маленьким, пухлощеким ангелочком? Тогда никакой бы Сфорца не увез тебя из Рима, не забрал бы тебя от меня.

Но что толку предаваться бессмысленным сожалениям? Он бы все равно никогда не смог предложить ей то, что может дать любой другой мужчина: семью, репутацию, ребенка, простое тихое счастье. Все, что может предложить Чезаре, это безмерную любовь, которая и так есть у нее.

Если бы только этого было достаточно.

Наверное, всего обидней представить, что Лукреция сможет спокойно жить без своего старшего брата. Там, вдали от дома, она привыкнет обходиться без его опеки и ласки, приучиться смеяться над шутками мужа, все реже будет писать весточки в Рим, ибо заботы при новом дворе поглотят ее. И когда-нибудь, может быть даже вскоре, она станет счастливой и вовсе без Чезаре.

Да, пусть так и случится.

Так будет лучше для них обоих. Ведь с каждым днем ему все невыносимей скрывать те губительные чувства, что он к ней испытывает. В тот день на озере он мог бы украсть Лукрецию у герцога Пезаро, мог бы сорвать с ее губ сотни поцелуев, и она бы не воспротивилась, ибо безгранично доверяла старшему брату. Именно поэтому он никогда не преступит черту, не утащит ее за собой в бездну, из которой возврата нет. Пусть Чезаре не верит ни в рай, ни в ад, зато Лукреция верит.

И ему доведется научиться коротать дни без нее: обходиться без чарующих улыбок, без колдовских глаз, без тепла и света, которым она неизменно наполняла его жизнь. Он всегда знал, что этот пронзительно-грустный момент расставания наступит, но не думал, что так скоро.

Перед тем, как покинуть спальню сестры, Чезаре припал губами к бархатистой ладони, ощутив прохладу обручального кольца на ее изящном пальчике.

Что же, любимая моя девочка, прощай. Прощай и прости, что не смог уберечь тебя от игр взрослых людей. Теперь ты стала пешкой на шахматной доске. Кто знает, быть может, следуя за амбициями Папы, ты пойдешь далеко, и, превратившись в ферзя, возьмешь игру в свои руки?