Метаморфозы. Новая история философии

Здесь всё сходится и «срывается» до молекулярной микромодели генетического кода. Современные средства массовой коммуникации – это тот же ядерный процесс цепной реакции, но имплозивный, поскольку он охлаждает и нейтрализует смысл и энергию событий. То, что произойдёт дальше, больше никогда не будет взрывом, а всего лишь имплозией. Больше не существует энергии в её эффектной и патетической форме – весь романтизм взрыва, который имел столько очарования, будучи в то же время романтикой революции, – но лишь холодная энергия симулякра и его дистилляции в гомеопатических дозах в холодных системах информации. Здесь нет будущего, всё – Present Perfect.

Таким образом, СМИ являются производителями не социализации, а прямо противоположного – имплозии социального в массу. Массы дрейфуют где-то между пассивностью и дикой спонтанностью, но всегда как потенциальная энергия, резервуар социального и социальной энергии, которая «переводится» в научную актуальность. Наука питается энергией социального. Когда всё становится социальным, внезапно от «социального» ничего не остаётся.

Исчезла даже утопия Борхеса о том, что карта расширяется вместе с территорией и удваивает её целиком: сегодня симулякр больше не идёт путём удвоения и дублирования, а путём генетической миниатюризации, то есть имплозии всего пространства в бесконечно малой памяти, которая ничего не забывает и которая никому не принадлежит.

Аутизм, как и имплозия – это не экспансивная или центробежная конфигурация, а центростремительная, направленная не к универсальному, но сосредоточенная на циклическом процессе – ритуале. Этот эффект дерегулирования системы на самом деле является работой самой системы, точно так же, как Маркс сказал о пролетариате, что его освобождение будет делом самих пролетариев: по иронии судьбы, эта формула применима и к самоуничтожающейся системе. Эта логика работает также и даже в первую очередь на научном уровне: чем больше объект преследуется экспериментальными процедурами, тем больше он изобретает стратегий фальсификации, уклонения, маскировки, исчезновения. Он, как вирус, убегает, бесконечно изобретая контр-стратегии. Это обратная функция: чем больше мы расширяем границы знаний, чем дальше мы продвигаемся в исследовании мира, тем больше мир «схлопывается» и становится «орбитальным». Чем больше растёт коммуникация, чем больше мы обмениваемся информацией с другими, чем больше у нас контактов и связей, тем больше мы погружаемся в самих себя. Это и есть аутизм. Он же – имплозия. Это имплозивное измерение меняет все законы, все правила игры, включая наше восприятие.

Отметим, что Бодрийяр не является автором термина «имплозия». Он его заимствует, хотя и в значительной степени по-новому раскрывает, у уже упоминавшегося нами Маршалла Маклюэна, также очень интересовавшегося аутизмом и даже, возможно, согласно некоторым мнениям, самого имевшего такой диагноз. Вот почему маклюэновское “Medium is the message” в бодрийяровской версии превращается в “Medium is the MASSage”. Потому что у Бодрийяра именно социальные массы являются чёрной дырой, имплозией. По этим причинам Бодрийяр утверждает, что «социальное» – это пустой термин, «алиби» как социологов, так и социалистов. Будучи верующим католиком, сам Маклюэн, в свою очередь, считал, что в современном мире Святым Духом будет микрочип, Богом – медиа, а Церковью, то есть новым Римом – Билл Гейтс. Бог есть конечная цель имплозии. Электронная культура обладает властью радикально изменить христианский ритуал, требуя «коллективного литургического участия», которое более диалогично, но и творчески пассивно. Выход в Интернет – это прямой аналог церковного ритуала, богослужения. Кажется, его мысль была пророческой. Как и мысль Беркли. Восприятие заменяет, вытесняет бытие…

С самого начала появления диагноза «аутизм» известен факт, что у детей с аутизмом увеличенный мозг (этот факт отметил ещё Лео Каннер в своём исследовании 1943 года). Это интересное открытие, но с точки зрения биологии и медицины пока неизвестно, что оно означает. У детей с аутизмом мозг действительно немного больше. Не от рождения. Но после первого года жизни можно наблюдать более быстрое по сравнению с «нормальными» детьми увеличение мозга, за которым следует «выравнивание» (примерно к 8 годам). Этот факт может быть связан с разрастанием нейронных связей и их последующим обрывом, жестокой обрезкой, то есть «имплозией»!

Итак, согласно Ж. Бодрийяру, «постмодернистский» индивидуализм возникает не из проблемы свободы и раскрепощения, а из либерализации «рабских сетей и контуров», то есть превращения макроструктур в бесчисленные частицы, каждая из которых формирует «тоталитаризм всего». Свобода сталкивает субъекта с его собственным отчуждением и даже преодолением. Освобождение приводит к метастазам, цепным реакциям, разъединению всех элементов и, наконец, радикальной экспроприации субъекта. Здесь даже «отчуждение» исчезает, теряет смысл. Этот новый, клонированный, метастатический, интерактивный индивид больше не отчуждён, а сверх-идентичен самому себе. Он больше не отличается от самого себя и, следовательно, безразличен к самому себе:

«Этот синдром идентичности характеризуется особой формой безумия. Если «свободному» индивиду (= разделённому субъекту) предшествующей эпохи соответствует вертикальное безумие: психическое безумие, трансцендентное безумие шизофреника, безумие отчуждения, неумолимой прозрачности «инаковости», то сегодняшнему сверх-само-идентичному индивиду, этому виртуальному клону самого себя соответствует горизонтальное безумие, специфический бред всей нашей культуры: бред генетической путаницы, путаницы кодов и сетей, биологических и молекулярных аномалий, АУТИЗМА. Это больше не бред самоуничижения или экспроприации, а бред самопринятия – всех чудовищных вариантов идентичности – бред не шизофреника, а «изофреника», существующего даже без тени, без другого, без трансцендентности или образа. Это бред «ментального изоморфа», аутиста, который поглотил своего двойника и брата-близнеца. Непрерывно идентифицирующее, ипсоманиакальное, изофреническое безумие. Все наши монстры сегодня – маниакальные аутисты. Как продукты химерической комбинации, лишённые наследственной инаковости, поражённые наследственной бесплодностью, они не имеют иного предназначения, кроме как отчаянно искать инаковость, устраняя всех остальных одного за другим (в то время как «вертикальное» безумие, напротив, страдало от головокружительного избытка инаковости). Проблема Франкенштейна, например, в том, что у него нет другого и он жаждет непохожести. Это проблема расизма. Но наши компьютеры также жаждут непохожести.

Они – аутичные машины-холостяки: источником их страданий и причиной их мести является жестокая тавтология их собственного языка»[77].