Метаморфозы. Новая история философии

От вещей к отношениям

…Таким образом, все без исключения, как абстрактное, так и конкретное, может быть понято либо как субстанция, либо как функция; оно может быть определено в терминах того, чем оно является (субстанцией) или что оно делает (функционирует). В последнем случае в принципе любая субстанция, которая в настоящее время выполняет определённую функцию, может быть заменена в будущем какой-либо другой субстанцией, которая выполняет эту функцию более эффективно. Согласно анализу Эрнста Кассирера (1874–1945)[78], первым перспективу преобразования любой субстанции в функцию[79] понял Галилео Галилей (1564–1642), который сделал алгебру объединяющим принципом математического мышления, которое в его время состояло из арифметики и геометрии. Декарт сделал следующий шаг, когда стал применять алгебру для моделирования движений физических тел, Наконец, Джордж Беркли был первым, кто предложил использовать её в качестве матрицы для рассуждений об экономических вопросах, тем самым проложив путь для коммерциализации и развития рынка.

С точки зрения Кассирера, психологическая критика «абстрактной» концепции Беркли, какой бы радикальной она ни казалась на первый взгляд, не внесла никаких реальных изменений в традиционная теорию понятий, которая не столько изменяется, сколько переносится в другую область. Если раньше сравнивались внешние вещи, из которых выбирался общий элемент, то здесь тот же процесс просто переносится на представления как психические корреляты вещей, но структура остаётся прежней. «Субстанциальным формам», которые, согласно Аристотелю, представляют конечную цель познания, соответствуют определённые фундаментальные элементы, которые проходят через всё поле восприятия. Беркли делает простое смещение от понятия к представлению, но последнее всё равно соединяет с языком.

Беркли написал «Алкифрон» (1732) как развитие общепринятой доктрины о том, что понимание слова требует появления или, по крайней мере, возможности вызова соответствующих мысленных образов. Но при этом он показал, что важна не (частная) «идея», а (общественное) «использование» – «её использование в логистических операциях»: «Человеческая душа, естественным путём получающая идеи отдельных конкретных вещей и предназначенная не для простого их созерцания, но для действий и операций с этими идеями, душа, стремящаяся при этом к собственному счастью, нуждается в известных общих правилах или теоремах, которые бы и руководили её действиями в этом стремлении, – удовлетворение же данной потребности и есть истинная, первоначальная и разумная цель наук и искусств»[80]. Не логика, а логистика! Не космос, а косметика! Не рациональное, а операциональное! Феноменология как альтернатива логике! При этом, Беркли представил «Алкифрон» как «апологию христианской религии».

В своих ранних работах Беркли подчёркивал, что «геометрическое представление» коренится в воспринимаемой протяжённости, его «означающим» являются диаграммы, которые имеют непосредственное сходство с тем, что они «означают». Как следствие, первоначально Беркли восхищался силой геометрического мышления, особенно в качестве педагогического инструмента. Впоследствии же он перешёл от «вещей» к «отношениям» и, соответственно, от геометрии к алгебре как «парадигматическому» знанию:

«И, я полагаю, не нужно долго размышлять, чтобы убедиться в том, что вся наука арифметики в своих основоположениях, действиях, правилах и теоремах занимается исключительно лишь искусственными знаками, именами и символами. Эти имена и символы являются универсальными потому, что они суть знаки. Имена относятся к вещам, символы – к именам, те и другие – к действиям. Имена немногочисленны и подчиняются определённой закономерности, а значит, и символы будут тем полезнее, чем они проще и чем удачнее эту закономерность выражают»[81].

Арифметика и алгебра (в отличие от геометрии) определяют «как», но они не демонстрируют «что». Они включают в себя только «правильное» и «неправильное» расположение воли, а не «истинное» или «ложное» понимание. Таким образом, арифметика и алгебра являются непосредственно понятийными, в то время как геометрия остается «идеациональной». Алгебра для Беркли была отраслью математики, которая имела дело не с идеями (как геометрия), но, скорее, это была наука об отношениях. Парадоксально, но действительно, этот шаг Беркли делает возможным ещё более высокий уровень абстракции в математике, чем до него.

Таким образом, огромное историческое значение Беркли заключается в его протесте против эссенциалистских объяснений в науке. Для Беркли физика может только описывать закономерности, но не находить истинные причины. Каким бы странным это ни казалось, признание материи имеет катастрофические последствия даже в математике, и только благодаря её опровержению можно было бы положить конец бесчисленным парадоксам, затруднениям и интеллектуальным страданиям, которые материя всегда причиняла математикам:

«Даже сама математика, если мы устраним абсолютное существование протяжённых вещей, становится гораздо яснее и легче; самые поразительные парадоксы и запутанные спекуляции в этой науке зависят от бесконечной делимости конечного протяжения, которое покоится на предположении»[82].

Известно, что самый первый признак, по которому чаще и проще всего можно заподозрить аутизм, это «коммуникативное расстройство», возникающее в возрасте около двух лет, то есть ровно тогда, когда развитие речи только начинает влиять на когнитивное и концептуальное развитие ребенка. Именно на этом критическом этапе развития речь ребёнка – в нормальных условиях – перестаёт быть просто «сигнальной» и становится «означающей функцией». До этого этапа использование слов является просто средством согласования первичной эвристики пространственного познания и эмоционального развития. При аутизме не существует «определения» слов, только компетентность в их использовании. Этот переход, между прочим, является как раз тем, что Л. Витгенштейн сделал в своем «Логико-философском трактате», а затем и в «Философских исследованиях». Таким образом, при аутизме, который часто и небезосновательно приписывают Витгенштейну, понимание отдельных слов может быть развито лучше, чем способность расшифровывать более сложные конструкции или концепции. Для аутистов использование слов в социальном контексте является наиболее трудным, и они склонны воспринимать вещи буквально. То есть они не идут дальше понятий, поскольку даже хорошо развитые лингвистические знания на уровне предложений не обязательно приводят у них к созданию связного текста. Не говоря уже о проблемах с логическим выводом. При аутизме также наблюдаются проблемы с Present Progressive – описанием того, что происходит прямо здесь и сейчас. Они часто меняют его на Present Perfect – настоящее прошедшее время. Плюс, для них не существует третьего лица настоящего времени.

Беркли показывает, что субстанции нет, поскольку мир находится в процессе делания и зависит от субъекта. Но для того чтобы стать субъектом необходимо в своём мышлении перейти от «субстанции» к «функции», оторваться от вещей. И даже Бог – это ты сам, только в другой модальности. Собственно, на это и указывает нам наш язык: Бог уже сделал то, что я делаю. Всё уже произошло. He’s already done what I am doing. Та же самая идея, как нам представляется, содержится у Мартина Бубера в его модели диалога «Я и ты», которая построена вокруг этики общения с другими, а не использования других или «итификации» других, превращающей их в объекты[83]:

«Если я пред-стою человеку как своему Ты и говорю ему основное слово Я-Ты, он не вещь среди вещей и не состоит из вещей… Настоящее – не то, что подобно точке, и обозначает лишь мысленно фиксируемый момент завершения «истекшего» времени, видимость остановленного течения, но действительное и наполненное настоящее есть лишь постольку, поскольку есть действительность протекания настоящего, встреча и отношение. Настоящее возникает только через длящееся присутствие Ты. Я основного слова Я-Оно, то есть Я, которому не пред-стоит телесно Ты, но, окруженное множеством «содержаний», обладает лишь прошлым и не имеет настоящего. Иными словами: в той мере, в какой человек удовлетворяется вещами, которые он узнает из опыта и использует, он живет в прошлом и его мгновение не наполнено присутствием. У него нет ничего, кроме объектов; они же пребывают в прошедшем. Настоящее не мимолетно и не преходяще, оно перед нами, ожидающее и сохраняющее себя в длительности. Объект – это не длительность, но остановка, прекращение, оторванность, самооцепенение, отделенность, отсутствие отношения, отсутствие присутствия»[84].

Здесь, как и у Беркли, присутствует идея о том, что наше понимание времени и то, как оно нам дано в языке, имеет своим происхождением и предельным смыслом отношение с Богом: «Бог уже сделал то, что я делаю. Всё уже произошло. He’s already done what I am doing».

Примечательно и так называемое «обращение местоимений», наблюдающееся при аутизме. Личные местоимения у аутистов повторяются так, как они были услышаны, без каких-либо изменений в соответствии с изменением ситуации. Ребёнок, которому мать однажды сказала: «Сейчас я дам тебе твоё молоко», будет выражать желание молока точно такими же словами. Так он начинает говорить о себе всегда как о «Ты», тогда как о человеке, к которому он обращается, – как о «Я». При этом сохраняются не только слова, но даже интонация. Таким образом, ребёнок скажет «ты сел», чтобы сказать, что он делает. По сути, здесь «ты» встречает «ты». Что в таком случае случилось с его «Я»? Что, если обращение местоимения говорит нам что-то об опыте ребёнка – что ребёнок воспринимает себя не как отдельную личность в позиции говорящего «Я», а как часть слушающего «Ты»? Прямо как в буддизме, стремящемся растворить любое «Я»! Кстати, другие дети редко используют «обращение местоимений», хотя это и не относится исключительно к аутичным детям – например, слепые дети также часто демонстрируют его. Таким образом, если отсутствует хотя бы какое-то одно чувство, то не происходит разделения на «Я» и «Ты», либо, как минимум, с этим возникают трудности.