Метаморфозы. Новая история философии

Эволюционный социализм

В книге «Социализм: между прошлым и будущим» (1990) перестройка понимается В. А. Кутырёвым как переход к построению социализма «эволюционного типа». Любая революционная эпоха кончается и общество неизбежно вступает в новую, более спокойную, стадию существования. Данная логика была, по всей видимости, характерна для того времени, для современников перестройки. В её русле «сталинизм», например, выступает продолжением «троцкизма», то есть идеи «перманентной революции», тогда как «ленинизм» предполагает диалектическое сочетание эволюционных и революционных методов. Это дихотомия: революционеры (Ленин) vs. революционисты (Сталин, Троцкий).

С этой точки зрения перестройка – это этап «зрелости», «цивилизации», если воспользоваться терминами О. Шпенглера. Перестройка – переход от формационного развития к цивилизационному, от истории формаций к истории цивилизаций. При этом формация – это скорее процесс, тогда как цивилизация – скорее состояние. Таким образом, мы имеем развитие, но более спокойное, плавное, медленное, шаг за шагом, без скачков, рывков и, соответственно, неизбежно сопровождающего их «насилия». Отметим, что эта тема в рамках западной буржуазной философии развивалась главным образом «постмодернистами» с их приоритетом «оптимизации» существующей системы, впредь без каких-либо намёков на трансценденцию или мета-нарратив, которые должны быть окончательно и бесповоротно похоронены!

Чем стала «оптимизация» в рамках перехода к рыночной экономике и капиталистическим общественным отношениям мы прекрасно знаем как минимум на примере образования и медицины. Но тогда перестройка мыслилась как «очищение», а не «измена» идее социализма. Как в своё время Ренессанс был «возрождением» изначального, аутентичного смысла христианства, его дух, так и перестройка должна была в идеале стать возвратом к истинному, марксистско-ленинскому социализму. Время разбрасывать камни, время собирать камни. Перестройка должна была стать последним, но в реальности стала радикальной формой первого – разбрасывания камней. Что было нужно, так это продолжение не революции, а социализма. Тем более мы знаем, чем оборачивается идея «перманентной революции» – в поток «оранжевых революций» а-ля Джордж Сорос. Продолжение революции во что бы то ни стало – это прогрессизм, новационизм. Не дух, а только буква. Идефикс.

«Эволюционный социализм» по своей задумке – это этап «отрицания отрицания» по отношению к капитализму. Для его реализации была необходима смена приоритетов в соотношении классового и общечеловеческого, то есть «гуманизация». Причём не под влиянием внешних условий и обстоятельств, тем более давления, а в результате достигнутого уровня внутреннего развития. То есть ещё более сознательный этап развития в условиях всеобщего консенсуса относительно необходимости перемен, перестройки. Революция – высшая форма классовой борьбы. Вообще революционный подход – наиболее яркое выражение классового подхода. Приоритет же общечеловеческого – выражение идеи эволюционности.

Революционная эпоха ориентирована на реализацию некой предварительно спроектированной модели жизни. Цель формулируется через утопию, которая сосредотачивается на всём «лучшем», игнорируя «издержки» и «недостатки», чтобы породить необходимую энергию изменений. Диалектика с её «вечностью жизненных противоречий» здесь умолкает. Негативные явления рассматриваются либо как пережитки прошлого, либо признаются существующими, но только на эмпирическом уровне, в образе жизни, в быту. В эволюционную эпоху методы деятельности сменяются с энтузиазма на «естественные», апеллирующие к материальному интересу.

«Новое мышление» (как идейная основа перестройки) – это обновление социалистической идеологии, которое состоит в том, что это идеология пост-революционного (= эволюционного) социализма, то есть общества, достигшего такой стадии развития, когда интересы целого выше интересов любой отдельной его части.

В бесклассово дифференцированном обществе политика заключается не в подавлении господствующим классом воли эксплуатируемых, но направлена на выявление и интеграцию интересов составляющих его групп – при одновременном их подчинении интересам всего общества. Рассмотрение общества как организма, некой целостности, которая больше, нежели простая сумма элементов и частей, является характерной чертой «системного» и «эволюционного» подходов, которые стали влиятельными со второй половины XX века, а в нашей стране (СССР) примерно с начала 1970-х годов. Кутырёв был одним из первых, кто в то время открыто его использовал и вообще говорил о нём. Следует напомнить, что «системный подход» непосредственно проистекает из биологии, из того факта, что последняя становится парадигмальной наукой, когда всё знание начинает (с последней четверти XX века и вплоть до сегодняшнего дня) строится не по модели физики, но биологии. Это переход от дихотомии «капитализм-социализм» (физика) к «естественное-искусственное» (биология). Но это не просто следование парадигме, а попытка придать (вернуть) ей «человекомерность». Ведь в строгом смысле «философской антропологией» называется традиция, заложенная Л. фон Берталанфи (1901–1972). Методологически В. А. Кутырёв переход от диалектики к системному подходу, что было довольно рискованно в 1970-е годы в СССР, обосновывал следующим образом: «Диалектика… включает в себя системность, эксплицируя понятие системного качества, «эффекта целостности» системы, а развивающаяся система принципиально диалектична и эксплицирует понятие синтеза противоположностей. Данное обстоятельство снимает вопрос о соперничестве между диалектическим и системным методами как поверхностный, позволяя раскрыть их взаимообусловленность…»[225].

Если политически революционному началу соответствует насильственная борьба и диктатура победившего класса, тогда эволюционному – демократия. Существование государства диктатуры пролетариата означает демократию для одного класса (пролетариев) и его диктатуру по отношению к другим классам! В правовом государстве демократия становится всенародной, (в)неклассовой, общечеловеческой[226].

Многое в этих рассуждениях сегодня выглядит немного наивным. Но ведь история ещё не закончилась, несмотря на то, что некоторые очень хотели бы этого. «Новые страницы нашей жизни будут более правдивыми, пустыми они, видимо, никогда не будут». Да, разумеется, перестройка была практическим (прикладным) воплощением, реализацией принципов и законов диалектики. Согласно одному из них, рано или поздно, сознательно или нет, добровольно или в силу неизбежности и стечения обстоятельств, нужно перейти к антитезису, иначе не будет развития. Причём, насколько я лично помню, это в конце 1980-х открыто обсуждали даже мы, школьники! Что Ю. В. Андропов специально спланировал «перестройку», сознательно развалив СССР, чтобы он мог возродиться ещё более сильным.

«Саморазвитие» системы является своего рода логической схемой реальности, опираясь на которую мы можем понять эмпирические процессы. Исследователь отвлекается от внешних воздействий и показывает, что источником развития являются внутренние противоречия системы. Эволюция же – факт истории, действительный процесс, как он совершается. Об абсолютном саморазвитии можно говорить только применительно к бесконечно большим системам, поскольку для них уже нет ничего внешнего. Для реальной системы всегда найдётся другая система, оказывающая на неё влияние[227].

В истории можно найти множество ситуаций, когда в сходных климатических условиях, на одном уровне технологического развития существовали различные типы общественных отношений, образов жизни. Исключительно вариативным является использование природных ресурсов (что-то едят или нет, надевают или нет и т. д.), иногда диаметрально противоположно отношение к ключевым событиям жизни (рождению, браку, смерти), необычайно многообразны способы возделывания земли. Многообразие присуще и внутриформационному развитию, в том числе социализма. Возможен другой социализм. Социализм будущего! Новозаветный!

Ещё Иоанн Дунс Скот высказывал мысль, что наша (людей) задача в том, чтобы уменьшить значение детерминизма и увеличить пропорцию свободы воли. Опасность сегодняшнего этапа достижения этой цели в том, что обнаружился (обнажился) внутренний кризис могущества человека, обостривший проблемы экологии, самого гуманизма. Выяснилось, что «вторая природа» развивается по законам, с которыми надо считаться как с объективными, а стихийность может носить сознательный, например, «управленческий» характер, вследствие чего нерациональное, неразумное способно выступать в разумной форме. Так, например, почти все отрасли фундаментальной науки за последние 10–15 лет (если считать от времени написания работы, то есть 1990 года, то получится, что примерно с 1975–80 годов) объявили себя «эволюционными». Своеобразное «триумфальное шествие» эволюционных идей. «Если бы среди учёных было принято проводить хит-парады, то в пятёрке популярности оказались бы работы, так или иначе связанные с проблематикой эволюционирования»[228]. Терминологически в научной литературе эта ситуация нашла отражение в понятии «глобального эволюционизма». «Учитывая, что идеи эволюции внедрились в термодинамику, микро- и астрофизику, в объяснении Вселенной (Универсума) как целого, более правильно, по-видимому, называть его универсальным… [Суть данного подхода к реальности в том, что] все процессы в ней (прямо или в тенденции) рассматриваются идущими в определённом направлении, от низшего к высшему, и что способом бытия материи, её атрибутом надо, таким образом, считать не движение как любое изменение, а развитие»[229].

Это та самая ситуация, при которой «лучшее – враг хорошего». Причины универсализации «эволюционизма» связаны с «технократической верой, что все проблемы существуют главным образом из-за недостаточно высокого уровня научно-технического развития и будут решены на его следующем витке: при всеобщей механизации, затем роботизации, компьютеризации, через овладение атомной энергией, потом термоядерной или искусственным интеллектом и т. д.»[230].

История философской мысли имеет глубокую традицию критики сведения высшего к низшему – редукционизма. Такой подход отвлекает от диалектической борьбы противоположностей, ведя к потере жизненного напряжения в бытии объектов и его понимании. Но столь же одностороння и противоположная тенденция сведения низшего к высшему, наделения развития, прогресса, направленной эволюции качеством всеобщности. Этот «редукционизм наоборот» выражается в тотальном социологизме, игнорирующем природные константы человека, столь же тотальном гештальтизме, не учитывающим значения анализа, и опять-таки тотальном структурализме, не считающимся с ролью элементов, и, наконец, тотальном коллективизме, подавляющем интересы индивида. Все они онтологизируют определённый приёма мысли, оправданный в познании, но совершенно неправомерный за его пределами. Результат, достигнутый мышлением, таким образом превращается в начало, из которого выводится реальность – «явления»[231].