Петр I. Материалы для биографии. Том 1, 1672–1697

XIII. Свидание с курфюрстинами

Это свидание произошло по инициативе курфюрстины Софии-Шарлотты. В Германии тогда много говорили о предстоящем приезде Великого посольства. Посольство это стало внушать особый интерес с тех пор, как стало известно, что среди него находится путешествующий инкогнито молодой, но уже прославившийся победой над турками московский царь. Такое небывалое событие уже само по себе могло возбуждать любопытство. В частности, союз с могущественным восточным соседом, подкрепленный личной дружбой, мог существенно отразиться на дальнейших судьбах дома Гогенцоллернов и рассматривался как одно из действительных средств для осуществления честолюбивых замыслов представителя этого дома — Фридриха III. При дворе курфюрстины приезд царя и посольства был, надо полагать, частой темой оживленных разговоров. Путешествие Петра очень занимало также учителя и друга Софии-Шарлотты Лейбница, который в необъятной стране восточных варваров видел, с одной стороны, источник для лингвистических, этнографических ученых изысканий, а с другой — пригодный материал для политических экспериментов. Уже тогда, во время первой поездки Петра по Германии в 1697 г., Лейбниц стремился быть представленным царю или, по крайней мере, первому послу Лефорту и подать свои политические проекты. Эти попытки, однако, окончились неудачей; дело ограничилось тем, что философ был принят только племянником Лефорта Петром.

София-Шарлотта не могла по каким-то обстоятельствам сопровождать своего супруга в его поездке в Кенигсберг навстречу царю; но, живо интересуясь всем, что касалось необыкновенного гостя, она поручила тайному советнику, президенту консистории Павлу Фуксу, как мы видели, участнику переговоров с посольством, сообщать ей все подробности о пребывании царя в Кенигсберге. «Я охотно принимаю предложение, которое вы мне делаете, давать мне точные сообщения о путешествии царя, — писала ему курфюрстина от 1 мая, — так как я любопытна, и это у меня общее свойство всех женщин; но мне кажется, что на этот раз любопытство более позволительно, чем в других случаях. В самом деле, это редкий случай узнать неизвестного государя с его посольством; до сих пор это было только в романах. Мне очень жаль будет его не видать, и я хотела бы, чтобы его уговорили проехать здесь, не для того чтобы что-либо видеть, но чтобы показаться, и мы с удовольствием сберегли бы то, что тратят на редких зверей, чтобы использовать его в этом случае». В следующем письме курфюрстина благодарит своего усердного корреспондента за доставленные сведения: «Не могу вам сказать, — пишет она, — какое удовольствие вы мне доставили таким приятным сообщением о царе Московском; предмет действительно редкий: но особенное удовольствие слушать ваш рассказ о нем. Я надеюсь, что вы будете добры доставлять мне дальнейшие новости». «По правде, — читаем в письме ее от 29 мая, — вы берете на себя слишком много труда, описывая мне с такой точностью все, что касается московитов. Я вижу в этом, как и во всем другом, стремление сделать мне удовольствие; верьте с своей стороны, что я не останусь нечувствительна, что я испытываю большую благодарность и что я ничего так не желаю, как выразить вам, насколько искренно я принадлежу к вашим друзьям, и это все не комплимент, но вещь, на которую вы можете рассчитывать. Я надеюсь, что визит царя, может быть, в настоящем немного и неудобный, окажется в будущем очень важным для курфюрста, который воспользуется добрым расположением, какое он в нем находит. Я очень сожалею, что он не прибудет сюда[910] со своим посольством, и хотя я и враг нечистоплотности, однако любопытство одерживает верх. Одиночество, в котором я здесь нахожусь, достаточно велико, чтобы заставить желать новых предметов развлечения».

10 июня курфюрстина пишет: «Я надеюсь, что в случае если нельзя будет отклонить царя от путешествий, которые он намеревается еще предпринять, то, по крайней мере, при путешествии ради безопасности по суше можно будет повидать его в этих местах. Так как, по-видимому, на его намерение посмотреть чужие страны повлияли его любимцы-послы, чтобы не терять его из виду, то они будут желать, чтоб он вернулся домой не иначе, как по окончании их посольства у курфюрста, что было бы очень славным для вас, и те, кто доведет дело до такого конца, как вы намереваетесь, окажут курфюрсту большую услугу. Вы уже в столь многих случаях показали вашу способность, и уменье овладеть настроением варваров будет новым доказательством вашей опытности; с ними нужны совсем иные приемы, чем с другими людьми. Я сужу об этом по тем сообщениям, которые вы были так добры мне дать и за которые я буду вам всегда обязана»[911].

Надежда Софии-Шарлотты увидеть Петра в Берлине не осуществилась. Царь задержался в Пилау, а курфюрстина должна была уехать гостить к матери в Ганновер. Но затем, когда она, живя в Ганновере, узнала, что царь проезжает неподалеку, она приняла все меры, чтобы встретиться с ним. Обе курфюрстины, мать и дочь, поспешно отправились в Коппенбург, замок, принадлежавший герцогу Цельскому, и прибыли туда за несколько часов до приезда царя. Курфюрстин сопровождали герцог Георг-Вильгельм Цельский и три брата Софии-Шарлотты: кронпринц Ганноверский Георг-Людвиг — будущий английский король Георг I, с малолетним сыном и дочерью, принц Макс и принц Эрнст-Август со значительной свитой. Прием царю мог быть организован наскоро; но все же София-Шарлотта захватила с собой своих итальянских певцов.

Царь, опередив посольство, приехал около восьми часов вечера и остановился в деревне Коппенбрюгге в крестьянском доме; посольство остановилось в господском доме, или замке Коппенбург, где находились и курфюрстины. К царю был послан тотчас же камергер Коппенштейн с приглашением на ужин. Но Петр, вероятно узнав о стечении придворных и зрителей, поблагодарил за честь и отказался, и его пришлось в течение не менее часа уговаривать. Наконец он согласился прийти, но с условием, что ужин будет происходить только в тесном семейном кругу без придворных. Так как у подъезда дома, где назначено было свидание, собралась толпа любопытных зрителей, то Петр прошел в дом черным ходом. «И стояли послы в местечке Копенбрыгине, в замке, — описывает это свидание наш „Статейный список“, — и в том замке была и ожидала посольского приезду курфирста Бранденбургского жена княгиня с матерью своею, курфирста Ганноверского женою, и звала великих и полномочных послов ужинать. И великие и полномочные послы с курфистрынею ужинали, а за столом сидели: в первом месте один Преображенского полку началной человек, по правую сторону его — курфистрыня, по левую — мать ее, подле матери — курфистрынин дядя арцух Целский Георгий Вилгелм, подле его — великие и полномочные послы, подле курфистры-ни, братья ее Георгий Людовик, другой Максимус, воевода цесарских войск, третей Эрнестус Августус, да царевич Меретинской; при столе стояли жены и девицы высоких домов. И за столом и по столе пили про здоровье великого государя, его царского величества, и благоверного государя царевича и всего его государского дому, и про курфирстово, и про курфистрынино, и детей их про здоровье, а потом была музыка и танцы. И по довольном подчивании курфистрина и все при ней будучие из того замочка поехали до некоторого дому в полумиле»[912].

Известие об этом свидании находим в письме из Ганновера какого-то неизвестного очевидца события, попавшем в руки тайного венецианского агента и переданном им своему правительству. «В четырех милях отсюда, — пишет очевидец, — в сельском доме, называемом Коппенбрюгге, был царь московский, который туда прибыл во вторник вечером и нашел там весь здешний светлейший двор со светлейшей курфюрстиной Бранденбургской и светлейшим герцогом Цельским, которыми он был приветствован и великолепно угощен; туда отправились ради этого гофмаршал, все чиновники с половины Ганновера. Ужин начался в 101/2 часа и окончился в 3. Было установлено, чтобы кавалеры, которые служили их высочествам, выпили натощак пять больших бокалов рейнского вина, которое им подносил сам царь. После стола остальная часть ночи прошла в музыке и в танцах и сам его величество танцевал польский. Он — государь высокого ума, судя по ответам, которые он давал через переводчика, так как говорил только на своем языке… Я его видел мельком, однако смогу, пожалуй, изобразить его портрет. Он роста выше обыкновенного, с гордым и в то же время величественным взглядом, глаза полны огня и находятся в постоянном движении, как и все его члены, редкие волосы, маленькие усы, одет по-матросски в красное сукно с несколькими небольшими золотыми галунами, белые чулки и черные башмаки»[913].

Много подробностей и деталей о свидании узнаем из писем обеих курфюрстин к тайному советнику Павлу Фуксу. «Теперь я могу отплатить вам, — писала младшая курфюрстина, — я видела великого царя: он назначил мне свидание в Коппенбрюг-ге (деревня в земле Целле). Он не знал, что там будет вся фамилия, и это было причиной, что с ним пришлось в течение часа вести переговоры, чтобы он показался. Наконец, он согласился на то, что в залу, где назначен был ужин, придут герцог Цельский, моя мать, мои братья и я; он пожелал войти туда в то же время другой дверью, чтобы не быть замеченным, так как большая толпа, которую он увидал на парапете при входе, заставила его уйти из деревни (I’avait fait ressortir de village). Моя матушка и я приветствовали его, а он заставил отвечать за себя г. Лефорта, так как казался сконфуженным и закрывал лицо рукой — ich kann hicht sprechen, — но мы его приручили; он сел за стол между матушкой и мной, и каждая из нас беседовала с ним наперерыв. Он отвечал то сам, то через двух переводчиков и, уверяю вас, говорил очень впопад, и это по всем предметам, о которых с ним заговаривали. Моя матушка с живостью задавала ему много вопросов, на которые он отвечал с такой же быстротой — и я изумляюсь, что он не устал от разговора, потому что, как говорят, такие разговоры не в обычае в его стране. Что касается до его гримас, то я представляла себе их хуже, чем их нашла, и не в его власти справиться с некоторыми из них. Заметно также, что его не научили есть опрятно, но мне понравилась его естественность и непринужденность, он стал действовать, как дома, позволил сначала войти кавалерам, а потом и дамам, которых сначала затруднялся видеть, затем велел своим людям запереть дверь, поставил около нее своего фаворита, которого он называет своей правой рукой, с приказанием никого не выпускать, велел принести большие стаканы и заставлял каждого выпить их по три и по четыре зараз, давая понять, что делает это, чтобы оказать честь каждому. Он сам подносил стаканы. Кто-то хотел дать стакан Quirini; он взял стакан сам и поднес его Quirini — это деликатность, которой мы не ожидали. Я позвала музыку, чтобы посмотреть, какое она произведет на него впечатление; он сказал, что она ему очень нравится, в особенности Фердинандо, которого он вознаградил так же, как и придворных кавалеров, стаканом. Чтобы сделать ему удовольствие, мы пробыли четыре часа за столом и пили по-московски, т. е. выпивая зараз и стоя за здоровье царя.